Ранней, но уже морозной зимой 2009 года к нам на конюшню приехали несколько казачьих лошадей. Вырванные из табуна, худые и заросшие, они казались жалкими уродами по сравнению с нашими школьными лошадьми. Но они были новыми, а значит, ездить на них было гораздо интересней.
Три жеребенка, которых потом продали в разные руки. Маленькие и худые. Две кобылки, серая и гнедая, и гнедой жеребчик. Трудно сказать, сколько им было на тот момент. Вроде, год. А там кто знает… Одну кобылку купила себе Кристина (точнее, купил себе ее папа). Как бы то ни было, маленькой серой лошадке не повезло больше всех, пусть она того еще и не понимала. Нарекли ее незамысловатым именем Мышка. Вторая ушла к Доцику – самая плохая на вид, кожа да кости. Шерсть, которая впоследствии оказалась золотисто-гнедой, свисала клоками с ее худого тела с торчащими маклаками и огромными черными глазами. Шла она домой очень много, около 10 километров, сам Доцик рассказывал, что она еле дошла. Ее призванием стало пасти коров в станице Лысогорской. Назвали ее Азой. Третьего – гнедого жеребчика – купил себе конюх дядь Игорь. Не помню, как они его назвали, так как весной он был продан.
Две кобылы, Медея и Кроха. На первый взгляд казалось, что они были сестрами – очень похожие по мастям. Но потом оказалось, что Медея – кроткая и послушная кобыла, при этом очень живая и подвижная. Кроха же была переполнена какой-то непонятной злостью к людям и лошадям – постоянно кусалась, крысилась. Многим лошадям доставалось от нее. Единственная, кто нисколько ее не боялся – это была Медея.
Мерин Филька. Гнедой, коренастый и очень крепкий и выносливый. Он и сейчас любимец детей. Очень добрый и ласковый, с маленькими глупыми глазками.
И Она. Двухлетняя гнедая кобылка. Круглая, косматая, коренастая и угловатая, как подросток. Кто-то на конюшне, словно насмехаясь над ней, дал ей глупую и не подходящую кличку – Афродита. Она не была красивой, даже наоборот – большой сенной живот, короткие ножки, квадратная голова. Но на голове – огромные, очень умные и задорные глаза. По ним сразу было видно, что лошадь добрая и душевная. Она не была заезжена (да и кто бы ее заезжал?), поэтому ездить на ней нельзя было.
Когда ее гоняли на корде, это было невероятное шоу. Особенно, когда снег подтаивал, а потом снова прихватывался сверху коркой льда и становился особенно скользким. Даже самых устойчивых она катала как на лыжах по всему манежу под дружный смех зрителей. Она забавлялась над всеми, косила добрым глазом, словно говоря: вот какая я, а ты слабый и смешной. До сих пор помню, как, будучи в Белоруссии и рассматривая местных тяжиков, мне на телефон приходили красочные рассказы Серого, как они «гоняли на корде кобылу-мустага и она вставала на свечки». А потом бежала в конюшню со всех ног, весело и задорно взвизгивая от восторга. Я и сама потом стала свидетелем этих сцен.
Но, постепенно, кобылка немного обтянулась. Стали думать, как ее заезжать.
Мне она к тому времени успела понравиться. Этакий конек-горбунок. Я вызвалась заезжать.
Она была первой лошадью, для которой я стала первой всадницей. Я ездила без седла – у нас было принято именно так заезжать лошадей. У нее была невероятно удобная рысь. Даже мягче, чем у Деси, хотя многим сложно это представить. И она быстро все соображала – что хорошо, а что плохо.
Я проездила на ней около двух недель. Кормила и лелеяла. Хотела уже купить ей железо помягче – на ее маленький ротик был только старый ржавый трензель.
Однажды, заходя в конюшню, я по привычке направилась к ее деннику. Он был пуст.
-А где Афродита? – спросила я у подошедшего Иваныча.
-А ее это… того… забили… - сказал он мне, глупо улыбаясь и почесывая голову через шапку.
-За-би-ли…- только и смогла выговорить я.
Кажется, я потом по совету Иваныча пошла седлать Петю. Поездила, разобрала коня, вымыла амуницию. Потом вышла за ворота конюшни и заплакала.
Зеленых лугов тебе, маленькая Афродита! Я помню и не забуду никогда…
