В Мещеру я собираюсь от раза к разу всё основательнее. Сейчас, вроде бы, взял всё - но оделся, видимо, не по сезону: утром из дому вышел под снег - тяжёлые хлопья крутились под ветром и таяли на асфальте. Под рюкзаком, оно конечно, холодно не бывает, но вместо ветровки я бы предпочёл "товарища прапорщика". Да и от кожаных перчаток не отказался бы, пожалуй. Вот чего не взял - хотя что мешало на работе в Fix price заглянуть?
Итак, всё началось было хорошо: я приехал на службу вовремя, и это с рюкзаком и поверху, потом смог закрыть безобразно затянувшийся этап. Жратву и кое-какую медицину пришлось купить в обеденный перерыв, выскочив под холодный дождь. Но под вечер я получил ощутимый щелчок: посмотрев для порядка в билет, понял, что выживаю из ума - поезд уходил на час раньше, чем я думал! До Трёх вокзалов не получалось долететь даже на такси, и билет уже не сдашь - до старта меньше часа. Я ещё успел купить билет на "медленный" вечерний экспресс, но настроение было смазано резко. Дождь за окном этому помогал, а в Рязани добавился промозглый холод... Как хорошо, что Кремень, что меня подбрасывал, вышел на точку ровно в срок! В машине было тепло, но всё равно не весело; Рязань с объездной дороги смотрелась неким Мордором с зубами подсвеченных новеньких небоскрёбов, воткнутых как попало, и зажатый среди них Кремль выглядел вовсе не у места. Мне до физической боли хотелось в темноту трассы нырнуть.
Утром меня разбудил грохот: поток воды с одной гофрированной крыши лился на другую. Мир за окном был пятнистым от тяжёлых мокрых снежинок, превращающихся в дождь на лету. Что-то в пейзаже было не таким... Ага, с кирпичных стен базы содрали деревянный "норвежский" сайдинг, что казался очень в место и в стиль. Теперь наружу торчала древняя серая штукатурка, и она просто лезла в глаза. Заварил себе чайку с "быстровым", глянул на плац - его уже топтала очередная упёртая смена: зачем, если есть манеж, или там другой тренер сейчас? Лет десять назад и я был на такое способен, сейчас - увольте, да и коня жаль. Увидел на улице Рябинку - выскочил наружу, в чём был: от её планов серьёзно зависели мои. Та рассказала, что Мелкий стоял всю неделю - сначала прививки, потом расчистка, и предложила, что вправит ему мозги сегодня, а заниматься проще завтра. Раньше бы счёл вправление мозгов делом чести, а сейчас согласился: в конце концов, нужно было доставить сиропчики Толстой. Конечно, через конюшню Поляницы было проще проехать по дороге на вокзал - но тут уж что есть, то есть. Тем более, что дождь прекратился, вода ушла в песок и землю подсушило резким ветром, стоило попробовать поймать момент. Мелкий, в конце концов, может и в манеже побегать, Толстая - нет. Собрать рюкзак - и вперёд, ловить маршрутку. Только не забыть напялить под "Горку" все тряпки, что с собою привёз: похоже, что с утра похолодало, или ветер так пробирал до костей?
Из маршрутки я десантировался с чувством крайне странным - какое время года на дворе? Конец ноября, скорее всего... по дороге на конюшню Поляницы мне не встретилось ни одной зелёной травинки, всё было серым либо бурым. Вот поредели берёзки, засветилось жёлтым ограждение левады, пятна лошадиных шкур внутри; и - тишина, где же собаки? Тут же в обе ладони сразу сзади уткнулись мокрые носы: хвостатая сигнализация, опознав своего, тихо зашла сзади и захотела гладиться одновременно. Из будки с лаем вылетела овчарка - понадеялась на сигнализацию, и теперь обиделась крайне. Поляница, стоя за углом конюшни с тачкой в руках, улыбалась во весь рот. Забравшись в надёжно слаженныйбалок, я выслушал последние новости: Толстая последние пару недель подкашливает - по распутице и откордить толком негде, солодка не помогает, да и прошлое "Чистое дыхание" показалось каким-то разведённым, зато, вроде как, последнее время не буйствует и не пытается вынести бетонную стену конюшни... На старости лет она тоже потеряла суровость, подружилась с другой такой же старухой (ох, и метелили же они друг друга ещё двумя годами ранее!), и та успешно пресекает попытки Толстой истерить совершенно философским подходом к жизни. И это, со слов Поляницы, помогает! Хуже было то, что Поляница сама не понимала, когда вернётся в седло: врачи требовали полгода покоя после операции, и она не возражала - видать, причины были. Дочь Поляницы сейчас училась в городе и садилось в седло в лучшем случае раз в неделю. Как-то сама собой воскресла старая идея - а не попробовать ли Толстую в еврооглоблях? В конце концов, если Мелкий так не согласен быть гравицапой, почему бы на время переходного периода ею не поработает Толстая? Поляница идеей заинтересовалась и даже не отвергла с порога нашу двуколку, которую в своё время обзывала тачанкой, из которой, если что, на ноги не соскочишь. Сейчас она даже набросала план по переброске двуколки сюда силами Толстой за один день - мол, пройдёт 20км, подустанет и притащит обратно двуколку без скандала. Тут, скорее, всплывал вопрос - а сможет ли Толстая вообще сделать сороковник в день? Решили, что для начала Толстой нужно будет потаскать бревнышко в евроупряжи, чтобы привыкнуть к доругой точке приложения силы, а там - посмотрим. Конечно, странные пути посылает гужевому проекту Синее небо - но, может, в этом и впрямь некий смысл есть? Мелкому запряжка не нравится ОЧЕНЬ, он на грани бунта сани тянул: Кремень, конечно, с ним справлялся, ему всё равно, но стоит ли использовать в дальней дороге столь ненадёжный буксир? А Толстая, вроде как, считает истинной работой именно упряжную, а верховую - скорее, человеческой дурью. Впрочем, если она звереет без повода, это происходит куда серьёзней, чем у Мелкого. Но почему бы, в конце концов не попробовать?
В балке было уютно и очень тепло, но время терять не следовало, если я хотел вернуться на базу засветло, пока более-менее ровно ходят маршрутки. Прицепил к сапогам те самые шпоры - и тут же сообразил, что штаны от "Горки" сидят поверх сапог навыпуск, и к концу поездки на линяющей лошади станут без шуток меховыми. Но в голенища парадных советских сапог такие шаровары и не всунешь, пожалуй... Значит, ехать мне в обратной маршрутке в меховых штанах. Хорошо ещё, хоть нитяные перчатки сообразил с собой захватить: дождя, будем надеяться, не будет. И кубанку под капюшон Горки засунуть точно не получится. А вот получится ли вызвать у Толстой страх Божий, если я с собой нарочито палку не возьму?
...Толстая прибежала на зов с дальнего конца левады и немедленно потребовала вкусняшек исключительно за красивые глаза. Шкура её была удивительно пыльной и какой-то выцветшей, но линяла совсем не так страшно, как грозилась Поляница: подумаешь, скребницу забило три-четыре раза - на земле-то очёсков, считай, не было. Толстая не была бы Толстой, если бы не прокрутилась разок вокруг сосенки, что служила коновязью: раз брешут собаки - кто-то идёт, и это надо обыграть!
И вообще чего до лошади докопались? Культурно сфотографироваться в седле получилось еле-еле:
Миша приплясывала, пыталась крутить свои любимые пируэты без команды -
пришлось решительно воткнуть шпору в бочину и выпихнуть её в пепельно серый лес.
Сзади мотоциклами экскорта побежали собаки: трое, старый Черныш ещё осенью как помер. А ведь собаки кажутся такими же вечными, как лошади и люди... Толстую, как всегда на первых километрах, люто болтало на курсе, но мне вполне удавалось отрабатывать все эти перекосы корпусом и ногой. Тоже, как всегда, она чесала своей мелкой рысью, делая вид, что не принимает на спину - для другого коня, скажем, Мелкого, это бы означало, что он на спину принял. Короче, сидеть было почти удобно, только не нравилось, что мои ноги работают рычагом от стремени, пытаясь приподнять меня над седлом - надо было сидеть, чтобы эта дурында успокоилась и пошла, наконец, шагом! Но Толстая ещё долго дула ноздри и ещё разразилась кашлем, явно нервного плана: кашель был не самый тяжёлый, но, скорее, сухой. Кажется, правильно я лишнюю бутыль сиропа притащил.
Наличие шпор Толстая просекла чётко и явно не бузила, но на перекрёстках и развилках из принципа тянула не туда: так, она соглашалась повернуть к воротам стенда, плакаты возле которого раньше ненавидела всеми фибрами души. Мы обошли стенд по обычной с некоторой пор кривой; на той стороне колючки появились какие-то непонятные сооружения, половина деревянной конюшни, над которой ещё при нас провалилась крыша, была отрезана, как ножом, а, скорее, бензопилой: не напрягаясь, разобрали на дрова. Конюшня, построенная некогда Поляницей из дикого камня, стояла без окон, без дверей, как дзот той войны - применения ей так и не нашлось, да и у начальства стенда, думаю, ненависть к лошадям осталась надолго. Кстати, выстрелов слышно не было, даром что воскресенье... Правда, куда на таком ветру тарелки полетят? Посреди леса нас ветер не доставал, зато вершины сосен шумели морем - давненько я не слышал этого звука. Сосны скрипели рангоутным деревом, иногда щёлкали пастушьим кнутом - а Толстая и ухом не вела. Дорога наша петляла посреди санитарной вырубки - и, как всегда, я с тоской вспомнил, как она змеилась когда-то среди столетних стволов. От Толстой пришёл сигнал - она тоже всё помнит и не одобряет крайне. Вообще с лесом творилось непонятное - по какому принципу рубили деревья и собирали сучья. Кучи эти Толстая не любит, точнее, любит от них отпрыгивать - но пока всё было тихо. Может, потому, что на подходах к очередной непонятке я громко говорил, что это неинтересно и, если она подпрыгнет, полной дурой себя выставит? Толстая недовольно передёргивала лохматыми изнутри ушами, но дурой выставлять себя не спешила.
...Командовать первую рысь я не спешил - пусть сперва расходится. Но Толстая считала себя самой умной и, пробежав по инерции очередную низинку на дороге, так и осталась на рыси. Я пожал плечами - ну, беги, время позволяет - но облегчаться не стал: знал, тут же на разгон пойдёт, просто старался сидеть поплотнее и внимательно слушать лошадиную дыхалку. Где-то через минуту её снова пробило кашлем - и снова суховатым, но никакого "паровоза", что нет-нет, да пробивался у неё последний год. Да, активно фырчала, но фырканьем этим она, скорее, разговаривает - сколько лет удивляюсь, сколько у него оттенков. Да и вообще, отфыркивается - считается, хорошо и правильно. Бежала Толстая не так уж и мало - впрочем, после одной минуты Старика для меня любая рысь долгой кажется. Наконец, она притормозила, а я на это не послал - и получился шаг. Снова она решила за меня, и поощрять это не стоило: уверует в свою правоту - никакая шпора не поможет.
На рыси мы проскочили спиленные полностью довольно безотрадные делянки, влетели в ельник перед "песчаной" развилкой... Впереди белело что-то большое и непонятное - для машины слишком белое и слишком непонятных очертаний. Что это, я не понимал - что говорить о Толстой, что резко подняла уши и стала ощутимо спотыкаться ещё метров за двести; знаю я, к чему эти спотыкания: решит, что это опасно - тут же на месте крутнётся и попытается уйти в разнос к дому. Не сильно, но решительно поработал шпорой, громко воззвал к её совести, сообщил, что всё под контролем. Толстая шла вперёд очень недоверчиво, но по крайней мере, ровно; метров с пятидесяти её напряжение пошлО спадать: видимо, разглядела, что это такое. А был это обычный сугроб на северном склоне совсем свежего пожарного рва. Как уже говорил, следов странной деятельности людей в лесу хватало, хватало и свежих лесовозных дорог, кстати, сухих и накатанных; на их разведку меня особо не тянуло, ехал, как меня внутренний компас вёл. А вёл он меня, похоже, самым длинным вариантом, в обход старой торфоразработки. Не был я там давно - интересно, маршрут в памяти сохранился? Память на тропинки у меня, считаю, хорошая, только вот если аномалий на пути не встречается. А здесь они сплошь и рядом - помните Мещерского лешего? Толстая со мной была не согласна и на каждом повороте упорно тянула налево, к краю леса: но после первой рыси она и под вальтрапом не подмокла, значит - вытянет. И я продолжал движение по магистральной просеке, ещё одну неспешную рысь сделал - Толстая не спешила, а я не настаивал, стараясь потихоньку сесть, как можно плотнее. Вот и заросшее торфом озерцо справа осталось, а нужный поворот возле пригорочка всё не появлялся. Этот, вроде? Не похоже, но кто его знает - всё нарушает свежая колея, подошедшая слева. Наверное, здесь и притормозим; Толстая послушалась, перешла на шаг и тут же исполнила пару темпов галопа вбок по этой самой колее - понятно, в сторону дома. В несколько пинков, не особо применяя повод, я вернул её на прежний курс и лишь потом отметил, что счёл это явлением самым обычным, не стоящим трат нервной энергии: если Мелкий подыгрывает так же, меня напрягает заметно сильнее... Может, потому, что за четырнадцать лет я не разу с неё не летал?
...Конечно, и с бугорком я ошибся - он встретился ещё через полкилометра; теперь это был точно он, и нам нужно было брать левее, по еле видной колее, идущей вдоль склона к болотине, заросшей тоненькими берёзками. Впрочем, тут совсем недавно кто-то проехал - скорее всего, "буханка" лесничества. Проехала очень разумно, верхом склона - помнится, раньше тропа куда ниже, по самому краю болотины шла, что нервировало кобылу отдельно. Сейчас мы без особого труда вышли на дорогу, идущую мимо старой торфоразработки: справа - осушительная канава, слева - прозрачный березняк, красивый, но не доброжелательный. Может, потому, что мы там кабаньи лёжки встречали через раз? Шумел под ветром этот березняк совсем по другому, чем сосны - не слитно, как море, а как-то рассыпчато. Задерживаться там нам обоим не хотелось - а вот собаки перескочили канаву и ушли куда-то в торфоразработку, густо поросшую сорной берёзой поверх сухой высокой травы; вернутся, конечно, выскочат откуда-нибудь прямо под ноги лошади, авось испугается. Но некоторое время рассчитывать придётся только на себя. Первый, что ли, раз?
Дорога, наконец, вырвалась на поле - только по левую руку оставалась берёзовая "аллея" с канавой за ней. Апрель, а не было воды в канаве: помнится, в былые годы там заметно ручеек шумел, и лошадь это слегка напрягало. Сейчас - тишина, и полоска воды в канаве не движется даже. Ладно, под ногами дорога отменная - может, попробуем галоп? Первый посыл Толстая предпочла не заметить. Со второго поднялась честно, но тяжело, пусть скорость была вполне рабочей - этакий рыжий паровоз. И, как паровоз, она резко выдыхала в среднем через четыре темпа. Сиделось мне на её галопах, бывало, и получше... Сбилась метров через триста, сама, как раньше, не поднялась: дослал, но решил вскорости закругляться, раз животине не в кайф идёт. Как раз появился бетонный мостик через канаву - надёжный, танк выдержит, может, и узкоколейка бегала по нему когда-то. Здесь и закруглимся: обычно на мостике чача знатная - разбивают самосвалы с торфом. Сейчас чачи не было вовсе - грунт идеальный, как в сентябре. Галоп я свернул, но Толстая, похоже, сообразила, что теперь мы точно движемся к дому - и после мостика рванула махом, как тот ещё рысак, ещё и шею зажала, чтобы поводом не тормозил. А я за повод и не брался - я просто грузил ей задницу по максимуму. Сиделось, кстати, очень неплохо - присиделся, наконец, не иноходью же она прёт? И хоть бы раз кашлянула, стервоза. Вот и опушка родного леса, нам бы повернуть вдоль неё, вроде, уходит туда приличная колея. Поворот был пологий, лёгкий - и вдруг что-то произошло: Толстая резко сбросила скорость на ровном месте и потащилась, гремя костями и чуть ли не хромая на правый зад. Приехали, на каком заду там был бурсит? Добился сравнительно равновесного положения, и болячка уходила, но медленно, очень медленно. Какого лешего меня вообще по большому кругу понесло - до дома километра четыре? Хорошо ещё, нету обычной здесь метровой травы - дорогу хорошо видать, да и ехал недавно кто-то. А рядом - только одна собака, проявилась до мостика ещё. Вдруг за спиной - четыре гулких выстрела: похоже, полуавтомат. Браконьерят явно - озёра совсем в другой стороне. Сбоку выкатился второй пёс - тот, что меня своим объявил: уставший, грязный, обогнал нас и прилёг почему-то на снежный островок. Третья так нас и не догнала... Сколько раз было и такое, приходила через полдня - но близкие выстрелы покоя мне не давали.
...На границе леса, как водится, был свой микроклимат и своя жизнь: под ногами, наконец, мелькнула зелёная поросль, в кустах чирикали какие-то птички; в сторону отлетел кто-то большой, угольно-чёрный, сел подальше, застрекотал - ага, большой дятел. Собака сделала резкий прыжок, приземлившись пружинкой на все четыре - успешно добыла мышь. Толстая тянула к дому, несмотря на изрядную аритмию; только сейчас у неё слегка промокли плечи и грудак - для такого перехода результат очень неплохой! Вот и поворот на пастбище, и задворки стенда с закрытыми наглухо "лошадиными" некогда воротами; новый ряд колючки, недавно сооружённый начальником стенда, был завален на протяжении нескольких сотен метров: мамонты туда ломились, что ли?! Толстая, как водится, пошла орать метров за двести до конюшни; Поляница вышла на вопли - я попросил посмотреть со стороны, как идут лошадиные ноги, но и сам чувствовал - артимия почти ушла. Почти - потому что некоторая была всегда. Ветер, вроде бы стих, но в воздухе разливалась ледяная промозглость - и мы решили отправить Толстую сохнуть в конюшню. Там она оттянулась, наконец, закашляла от души и ухитрилась развернуться на развязках в обратную сторону... В денник отправилась с великой неохотой и злобно стучала оттуда: сушки задерживались - за ними ещё нужно было сходить в балок. Схарчила она их с лёгкостью неимоверной, выхватывая из рук и ломая губами: что-то упало на землю и досталось вездесущим собакам. И ведь ухитрялась при этом ногами в пол колотить! Сегодня она удивила меня тем, что ничем не удивила. И сегодня она мне понравилась - состояние было, по крайней мере, обычным, не хуже среднего. Галоп вот она давно не предлагает сама... И ладно - даже так у меня заметно разработалась спина, что, по идее, должно было помочь мне завтра с Мелким. А сегодня мне нужно было ещё вернуться на базу, пока ещё ходят маршрутки, и заехать по дороге в какое-нибудь сельпо: кроме пакетиков Быстрова, другой еды у меня не было. Живот сводило - всю энергию из меня выдуло здешним резким ветром, а от лошади я уже оторвался, её биополе не было мне в помощь. Да, эта старая грымза и эгоистка со мною биополем делится уже пятнадцатый год. Иначе хрен бы я столько лет в Мещеру, как на службу, мотался.
