Ох, не стоило мне кантовать тяжёлые предметы... Пришлось, а ещё пришлось не показывать вида, что, в общем-то, больно было. Ну, и через пару дней прилетела ответка: на рассвете я проснулся от боли в грудной клетке, да такой, что ни вздохнуть, ни рукой махнуть. Больно было даже ходить. А на работу аккурат в этот день должен был прибежать курьер с вазелином, что от меня с ножом к горлу требовала Колдунья - и потом я должен был доставить его на конюшню! Даже морковку для Старика я заранее закупил. Но очень быстро я понял, что морковку и пятилитровую баклагу я попросту не дотащу - и взял с собой воронку и пустую "торпеду" на полтора литра: на неделю хватит, а там оживу. Ожил один такой: сто метров прошёл, потом взвыл и вызвал такси. Две баклаги на этаж подняли коллеги, колллег же упросил выдать баклаги нашим девонькам, когда они сподобятся приехать и забрать. Морковку и вовсе тупо бросил в отдельском холодильнике. И отправился сдаваться лепилам: те положили меня под ренген, трещин в рёбрах не нашли, но больничный на неделю дали без звука. И я с ними полностью согласился. А силы добраться до коня ощутил ровно через неделю.
...Тяжело мне ехалось: собирался дождь, а под тучей я последнее время что-то задыхаться начинаю - может, туча выхлоп к земле прибивает, а, может, и сосуды скрипят. В общем, не тянул я собственной средней скорости. Забежал на работу отдать кое-какие бумажки, забрал морковку, что дожидалась меня аж неделю - и дождалась, не испортилась, только вот на рюкзак с морковкой тут же отозвались еле пролеченные рёбра... Допускаю, ехать не стоило - но как же там конина без меня? Пока болел, вокруг неё творилась лихорадочная активность, но на выходе был, похоже, пшик. Пора была вмешиваться, пока волна не сошла на нет. Ну, и флаг показать - и конине, и конюшне в целом.
К конюшне я полз наперегонки с тучей - полз, не бежал... В посёлке стояла середина лета; кусты рябины были усыпаны гроздьями сплошь - ещё оранжевыми, шибающими по жаре тяжёлым запахом рябиновой оскомины. Зима будет холодной? Левады были пусты: похоже, коней загнали, дождя не дожидаясь. И танкодром в них, несмотря на сухую погоду, стоял неимоверный. У воротины крутилась Летучая: увидев меня, она удрала в кобылий зал и запрыгнула в... лошадиные ясли: вот уж не подумал, что туда может вписаться борзая. А возле косяка торжественно стояли новые костыли; я не удивился, на конюшнях встречаются изделия самые развесёлые. Оказывается, стояли по делу: Его Девочка ухитрилась сломать ногу по юной дури - ладно бы на конюшне, и теперь рассекала верхом с ортезом на ноге. Снимать её со спины было отдельным авралом. А я ещё надеялся, что она мне, однорукому, Старика обиходить поможет!
А голова у меня была дырявая: в который уже раз ухитрился забыть рабочий халат, что некогда захватил постирать... Опять буду благоухать кониной в обратной электричке. Правда, Колдунья посоветовала не тратить время на чистку, а пилить на прогулку, пока конюшню не накрыло дождём. Оно, конечно, логично, но Старик уже явно заценил грязищу в левадах - торчал в деннике, полосатый, как зебра, гулять с таким воротило с души. Но туча и впрямь всё сильнее затягивала небо; надо было спешить, и не факт, что дерьмище не смоет со Стариковой шкуры этаким добрым шквалом. Полез натягивать на дерьмисто-чубарую репу откровенно цементный недоуздок; репа активно вертелась и вымогала сухари - правда, пережёвывала их исключительно коренными зубами. Вымогала - уже хорошо. За неделю массу тушка не потеряла - вроде, обозначилась подвздошина, зато явно наросло мясо на предплечьях, да и позвоночник, вроде как, меньше торчал. Колдунья клялась, что придумала, как впихнуть в животину обычную, не крапивную травяную муку - разводила её вместе с фелуценом, от которого Старику было ни жарко, ни холодно, но некий привкус он, видимо, отбивал. Ну, и результат, вроде, обозначатся; только вот фелуцен шёл к концу - и что потом? Этот старый хрен, если ужин не нравится, просто ведро переворачивает - и до кучи делает сверху дела. Идея поставить ведро в кормушку не сработала: и оттуда вытаскивает зубами; эти развесистые мозги - да в мирных бы целях, только вот, похоже, там половину нейронов переклинило нафиг.
Выход наружу начался с вопля; я порадовался, что конь в тонусе, нет бы насторожиться - когда-то вопль означал спектакль погорелого театра, лично для меня. А у меня - одна рука, ну, полторы. И на сходе с пандуса старая каналья пошла крутить вальс - но не налево, как обычно, а направо, будто знала, что у меня не тянет правая. Хотя - великолепно знала. И, прокрутившись по склону, дёрнула строго по прямой от меня: знает, подлый, как с корды уходить, всё он знает. В руку ударило болью; пришлось шустро убегать вбок, заводить на вольт - интересно, когда такое со Стариком было, и было ли вообще... Тот прокрутился, вернулся назад, и... сходу рухнул в сухую кучу навоза с опилками, вдоховенно приложился правым боком, но, замечу, желвак на спине берёг явно! Из окна жилой зоны раздался ехидный писк девчонок, потом рык Колдуньи - швыряй скотину в леваду, и немедленно, девоньки на кобылах с полей идут. Да, мы на проходе, но почему бы просто за леваду не уйти, на полянку? Ладно, пофиг, пусть сам по этому танкодрому шарится, кучи свои ищёт; я там сапоги оставлять не нанимался. А этот ещё и требовал, чтобы я его отпустил побыстрее, корду до звона натянул. Рука у меня одна, пришлось кинуть корду вокруг воротного столбика и лишь тогда отдать карабин. Танкодром, видать, был изрядный: Старикова рывка хватило метров на десять. После этого он, недовольно вытягивая копыта из чачи, исполнил там все непременные жеребцовские ритуалы... не заметив прошедших мимо кобыл! В чачу, между прочим, не улёгся ни разу. Я посмотрел, как он метит кучи - вроде, консистенция кала была обычной, цвет - тоже. Неужели нормально переваривать начал? И тут же мысль - докатился, цветом кала интересуюсь. Впрочем, и это - не в первый раз.
Месить грязь Старику надоело минут через десять, он явился к воротине и просунул башку между слегами: забирай, мол, на сегодня всё. Я его разочаровал - в программе значилась и пастьба, и, может быть, корда: случилось чудо, тучу, что ползла строго на нас, унесло куда-то вбок, и облачная стена высилась у самой кромки горизонта. Старик мрачно затопал за мною по тропинке, сокрушая бурьян по сторонам и ухватывая неизвестный сорняк с голубыми цветами - то ли чертополох, то ли молочай... Так и не узнал, что это такое. На полянке он нашёл заросли своей любимой травки и жадно впился: а ведь вокруг травы - завались! Но пусть жрёт хоть чего-то. На животину набросились комары - откуда только взялись? Их не было видно в воздухе, не слышно было звона, только - раз! - и на шкуре сидит эта пакость, хобот до упора воткнут, а брюхо раздувается кровяной каплей. И ничуть грязевая броня не помогала... Тут надо было во влажной грязи валяться, не в комфортных старых опилках. По мере сил я сбивал гнус со шкуры - Старику это, похоже, не нравилось отдельно. Озверев, он бросал свою траву, пробегал полкруга, и там жадно хватал траву вновь. В конце круга, у тропинки, ведущей к дому, он каждый раз тыкал меня головой, разворачивая в сторону подворья; на каждом круге, каждый раз! Я делал вид, что не понимаю. А по тропинке - светлый же день - ходил народ, и дети за прудом играли в пёстрый надувной мячик. Старик нацеливал уши, пару раз даже стойку сделал: а ведь в прошлый раз на этой же полянке он залп ракет множил на ноль! Значит, есть силы реагировать на внешний мир. Значит, и на подобие работы силы найдутся.
...Некоторое время пришлось объяснять, что мы не пасёмся, а именно что шагаем. Сперва Старик упирался, пробовал даже вкапываться, что для руки моей бы
ло не очень-то весело. Потом он тронулся всё быстрей и быстрей - расходился, видать, заработали копыта-сердца. Этак и рысь у нас получиться может - короче, беги, не тормози! Бежать конина согласилась, лишь когда я совсем не по правилам закрутил над головой свободный конец корды: видать, поверила в нерушимость моего намерения. И не так плохо бежала - ни аритмии тебе, ни одышки, ещё и прибавляла потихоньку, а, когда у подворья замаячили девоньки на кобылах, долбанул в корду башкой и сделал несколько темпов галопа. Я решил, что бегать будем три минуты, это примерно девять кругов, и на этом буду настаивать, а сверх того - по состоянию конины. Ну - и по желанию. А старый хрен точно читает мысли - вот он пошёл на десятый круг, и... сделал идеальный переход в шаг: знаю, мол, ничего мне за это не будет. Повторяю - ресурс у конины был! Ещё погуляли в руках, побежал в обратную сторону: теперь он без команды зашагал ровно через девять кругов - точнее, вкопался на тропинке, развернув хобот в сторону дома. Не надейся, дружочек, отшагиваться будешь всё равно.
Отшагивание превратилось в редкий гиморрой: уходя от тропинки, конь тормозился, вкапывался, всматривался вдаль, разок даже заорал, впившись взглядом в пустые левады. Комары продолжали зверствовать, причём доставалось только коню - на меня не присел ни один. Круги я считать бросил, проклиная в душе упёртую скотину; в какой-то момент просто плюнул и двинулся к дому - а этого пусть терской метаболизм спасёт. Как он потянул к дому... Бедная моя рука. А а пандусе нас встретила девонька с приказом Колдуньи: конь не отшагался, пусть теперь по автостоянке круги наматывает - всё равно другой сухой поверхности на подворье не найти. Старик обиделся, изобразив всем видом убитую клячу; это не помешало ему исследовать и пометить какую-то древнюю кучу, торчащую посреди стоянки. Напротив воротины КАЖДЫЙ раз случалась трогательная сцена: Старик обнимал меня башкой и аккуратно подталкивал плечом в сторону конюшни. Но с Колдуньей не шутят - и я злобно выходил все минуты, что он просачковал на полянке, плюс ещё пять. Ходить даже шагом по асфальту Старику было не очень удобно - но силы на приветственный вопль вполне себе нашлись. В проходе он шваркнулся к соседнему деннику, храпя заранее - увы, сегодня там было пусто. И конина вступила в денник с видом, что всё так и было задумано.
Счесывать грязевую броню больной рукой было тяжко - очень тяжко. Мешался ещё и этот: морковка в кормушке ему была неинтересна, зато крайне невовремя интересовало содержимое карманов. И ведь, получив очередной сухарь, в половине случаев он его выплёвывал - а с пола он, видите ли, не жрёт; короче, страхуй сухарь, хозяин. Свежую потёртость над глазом (тоже укус?) залить террамицином он не дал - махал башкой, как журавель: не хватало ещё, чтобы я спреем в глаз залепил. Ходи так, скотина. На брюхе, кстати, укусов было столько, что я заподозрил аллергическую реакцию: может, и прав конь, что с полянки удирал. И, наконец, с шишки на хребтине отвалилась подсохшая ихтиолка: теперь было видно собственно шишку - и казалось, что она не уменьшилась вовсе, а перебралась по хребтине подальше от холки. Хотя, может, и вправду перебралась?
...Когда я дочищал последние квадраты шкуры, конь решил, что морковка в кормушке всё-таки дороже общения, и, уткнувшись в неё, отстранился от мира: нет бы так на четверть часа раньше! И на прощание моё ухом не повёл, птица гордая: сейчас я был уверен, что это всё не от равнодушия к жизни, а от вредности в чистом виде. И крайне пожалел, что у меня скрипят рёбра, а у него на хребтине шишка: в следующий раз он точно схолопотал бы у меня верховую езду, пусть шагом и недолго. Только вот когда это будет?! Болячки мне старый хрен разбередил изрядно, и все они дали знать, как водится, в электричке. Седло до сих пор лежало дома - и я никак не мог выбрать время донести его до химчистки: представляете заход - седло в химчистку? А подпруга - её я и вовсе далеко от Нерезинова забыл; обещали прислать, но когда это сложится? Но это всё мелочи уже: главный итог - конина умирать, вроде как, раздумала. На моей памяти второй уже раз или третий... Может, привыкнуть, наконец, пора?
