Уже не первый день при мысли о поездке на конюшню меня охватывала усталость пополам с безнадёгой... Осенняя депрессия? Так лето не кончилось ещё. В воскресенье решил не ехать - прогноз обещал мелкий дождь весь день; Синее небо посмотрело на мою ленность с укором: дождь весь день собирался, но так и не пошёл. Значит, ехать в понедельник, снова объяснять обиженному старику, что я его не бросил, и бегать по конюшне в очередном цейтноте, чтобы успеть к обратной электричке. Зато я там буду одинок и свободен; что-то раздражает меня общество всё сильнее и сильнее. Даже здешнее, что на фоне иных - ангелы во плоти. Отвык я от агрессивной среды, есть такое; если что, тяжело будет снова привыкать. А, кстати, оно надо?
...В электричке депрессия не отпускала; заныло сердце, но валидол не помог - значит, невралгия: привет, давно не виделись. За окном было что-то не так... Ага, пастельный закат, и зелень вокруг дороги темнеет уже. А ведь ещё недавно я по такому закату из конюшни уходил. Вот она, обратная сторона вечерней поездки. А потом в электричке ещё и свет включили! В общем, осеннее настроение было, не верилось прогнозу, что на завтра двадцать восемь обещал. И осенней приметой был еловый дым, стелющийся почему-то вдоль улицы... Печи хвойными дровами не топят, их в костёр кладут. Чуешь низкий еловый дым - приближается к поляне турслёта. Осенью, в октябре.
...Старик вопросительно (где, мол, тебя носило?) воззрился на меня из-за решётки денника и не соизволил подойти, когда я показал ему кусок морковки - но последнее время это обычно. Шкура была вороно-пегой, повалялась животинушка знатно. Ну ладно, в первый раз, что ли? Переодеваюсь, и - щетки в руки. Одел халат, вышел снова в проход - конины за решёткой нет, значит, залёг. Залёг, когда меня уже увидел? Нехороший признак. Открыл дверь - лежит культурно, но не реагирует никак, глаза стеклянные. Позвал раз, два, три - и уши не шевелятся толком. Потряс недоуздком перед носом - не сразу, но дёрнул головой, начал вставать, не смог, забился, разбрасывая ноги, аж в проход наполовину вылетел и там встал, сгорбившись и раскорячив ноги: вот сейчас я поверил бы, что у него колики. Аккуратно вернул в денник, тут же набрал Колдунью - хорошо ещё, трубку взяла: мол, уехала только что, Старик был в порядке, якобы сегодня перебегал, наблюдая через забор за разборками в табуне, где кобылы власть делили. Ну, и устал, возраст-то какой... С поправкой на то, что шкура грязна по площадям - валялся знатно, значит, жизнь бурлила, и впрямь перебегать мог. Тогда мне его ресурсу, считай, и не осталось вовсе - и даже капцунг я к деннику притащил зря. Но проветрить конину явно стоило. Тем более, что в конюшне изрядная духотища стояла.
Конина стояла в деннике с видом совершенно убитым - холкой вверх, шея вперёд-вниз по прямой; вывалил в кормушку моркву - и башку не подняла. Башку пришлось поднимать насильно, счистить серую цементную грязь; раньше при этом конь и по своему пошутить мог, теперь - башку бери, но сам её и держи. Грязь была поверхностная, счищалась легко. Щетка била по маклоку - заметно он за эти три дня вылез... Может, и впрямь чего с этими яблоками было, сидел на диете, видимо. Да и сена под ногами в этот раз, замечу, не было, вопрос по поводу нужно будет задать - может быть, не срочно, через Контакт, но задать. Когда чистил, попросил принять - Старик подал задницу влево, задние ноги подломились, но тут же встали крепко, пробороздив копытами опилки аж до бетона. Тоже в копилочку... Пошёл за кордой, вернулся - тут, неясно, с чего, заорали жеребцы; на удивление, Старик присоединился к ним. Вообще, в деннике меня встретила совершенно обычная конина - словно бы и не было пугающей картинки четверть часа назад. Даже к шприцу без иглы, которым я наносил на шкуру реппелент, отношение было выражено, как у него было заведено; может, я животину тупо разбудил? Или - она внезапный болевой синдром схлопотала?
На улицу мы вышли в середине сумерек - точнее, на границе первой трети: небо ещё светилось, но листва уже сливалась в густую тёмно-зелёную массу. Отходить далеко не хотелось; я ждал, когда Старик вопьётся в свою почечуйку, но он весьма решительно двинулся в сторону навозной кучи, на краю которой валялась пара бракованных сенных рулонов с россыпью пепельно-серого сена вокруг. На этом сене он и завис, зарывшись носом по самые ноздри: не ел, что-то вынюхивал, потом и вовсе на кучу навоза полез, как царь горы. Покорить гору я ему не дал, повёл в сторону кордового круга. Почечуйка росла и там - но Старик, оскальзываясь по автопокрышкам, залез внутрь круга, бегло дёрнул пучок травинок, растущих вокруг покрышек - и решительно дёрнул в сторону дома. Ага, силушка-то есть... Тогда пошли на полянку, а жрать или бегать - на месте решим. На полянку конина, возможно, и не хотела - чесала туда весьма оголтело, снова, как в прошлый раз, сбивая меня с тропинки в бурьян, зелено-чёрный в сумерках. Выйдя на полянку, я стравил корду почти до конца - на длине корды ты свободен, но шариться рядом мне лениво, учти. Конь немного рассеянно ухватил травку, потом застыл, глядя на темнеющее небо... От конюшни раздался жеребцовский вопль: это нас увидел в окно мнящий себя ярым жеребом Гарик. Старик немедленно ответил, отваливая нижнюю челюсть - и неспешно пошёл вокруг меня по вполне себе ровной окружности. Я не делал ничего - разве старался убрать корду из под его передней загребущей ноги, да сбивал комаров, что кусали меня сейчас куда заметнее, чем конину: по крайней мере, башку о ногу не чесала и хвостом не била. Каждые полкруга он тормозил и дёргал пучок травы - причём я что-то не видел, чтобы выплёвывал потом: значит, если понемногу, то пережевывает? Минут через пять он, подумав, побежал вполне себе выраженной рысью, даже с намёком на подвисание - я опять промолчал. На фоне заката он превращался в бархатно-чёрный силуэт, с другой стороны смутно, как кэлпи, белел на фоне стены бурьяна. Конина пробежала ровно круг, не споткнувшись ни разу, и, кажется, была довольна, что сама себе режим выбирала.
...Гулять с ним всё-таки пришлось: чем темнее становилось, тем сильнее ему хотелось домой, а время, как водится, тянулось, как резиновое. Пошёл рядом, поставив условие - идёшь, куда хочешь, но не на тропинку! Конечно, Старик проверял это раз за разом - и, наткнувшись на отказ, вёл меня вокруг полянки, временами затаскивая в бурьян - и ведь копался там носом, чего-то находил и жрал! Шаровары мои выше сапог промокли от вечерней росы - на эту облипшую мокрятину потом с восторгом приземлялись комары... А коня-то они и впрямь ели несерьёзно - не так, как в прошлый раз. И вот настала самая тоскливая точка сумрака, когда небо по цвету сливается с бурьяном, тропинка - с травой, а перед глазами бегут маленькие острые точки. Старик остановился, сорвал стебель полыни, медленно зажевал, потом выплюнул. Заорал снова - и мне показалось, что далёкий ответ прилетел не от конюшни, а откуда-то из посёлка. И тронулся к дому с удвоенной силой. И я с ним согласился: трава слилась в сгусток тьмы, пастись получалось только вслепую. А с его разборчивостью оно надо?
Обратно конина бежала столь же решительно, воюя со мной за тропинку. От накатанной колёсами ямы, заваленной старыми опилками, оттаскивать её пришлось довольно резко : как он встаёт, я уже видел сегодня. Или сейчас вставал бы по-другому? Опыты ставить не захотелось - поставил коня на курс, рискуя скрипящей рукой. А потом еле увернулся, когда Старик влетал в денник, поприветствовав кобылу по соседству. Да, и снова не взял сахар, прижатый к губам, и к кормушке с морковью не подошёл - правда, с тоскою попытался втянуть одиночные стебельки сена под ногами. Значит, чего-то всё-таки ест... В следующий раз морковку потереть попробую.
...В раздевалке время снова полетело вскачь - если я хотел успеть к поезду, щелкать клювом уже не стоило. Немного судорожно сложил в свой аптечный ящик тюбик долобене (всё равно ведь не мажут!), шкалик водки - смывать старую мазь, марлевые салфетки... не понадобилось. Всё в полутьме: у светодиодов в шкафу сели батарейки. Здесь, в раздевалке, как-то само всплыло ощущение, что конец моей верховой езде, Старик - совсем близко к воротам в луга верхнего мира, и никакие жеребцовские штучки в обратном не убедят. Да, пора думать о дублёре. Но дома дела такие, что не до лишнего коня. А даже если до лишнего - рвать себя пополам почему-то не хотелось. Вот тут-то и надо было хлебнуть коньячку из заначки. Но не додумался - вылетел так в неожиданно чёрную ночь: ни город, ни аэропорт не светились по краям неба. В голове закрутилась строчка, не помню, уже откуда - "Стояла осень, была ночь рябинная..." Но лучше пусть строчка крутится, чем недобрые мысли. А они в дороге крутиться любят. Именно поэтому я разорился, вернувшись домой через МЦК. Забавно, эта линия не давит меня вовсе, как почти все другие... И за это можно лишнюю тридцатку заплатить.
