Шатающаяся зима, на удивление, устояла. Капель днём сменялась звенящим зеркалом ночью, потихонечку холодало, но снегом не пахло по-прежнему. Грунт пребывал в сострянии лунной поверхности, по которой крайне аккуратно бродил хвостатый контингент. По откровенному зеркалу и вовсе старались не выпускать... Ника честно приехала к Молодому среди недели - и даже на улицу с ним не вышла: только на шипах-с. Наконец, в субботу запуржило, запуржило добротно, в воскресенье, вроде, показался просвет. Давлением крутило, конечно; ладно меня, свалилась и Колдунья. А посему - вперёд, проклятая обезьяна, Старик тебя не поймёт.
Верный поизнак того, что Москва далече - чистый, без копоти, снег под ногами. Точнее, чистый снег, а под ним чистый лёд: они ещё и не перемешались толком. Это я испытал на своей шкуре, навернувшись прямо на пандусе конюшни: коней, видимо, придётся спускать серпантином по сугробам. Вообще, имел место непорядок: в левой леваде гулял табун, в правой - не единого следа, зато яркая лужа мочи на входе, на соседней ферме снова резервуар переполнился. Жеребцы не гуляли второй день: конюх их, однако, боится, Колдунья слегла, девули разбежались. А Белый Конь чего дома стоит - замёрз, попросился домой? Ну, допустим. Конюшня была прометена очень чисто, зато не было опилок: правда, троица стояла на соломе поверх гумуса, но копыта всё равно были как поросшие мохом, и мох этот с трудом брался щёткой копытного крючка. Крючки, кстати, пришлось собирать по всей конюшне: из сумок исчезли все три, один так и не нашёл. Нету Колдуньи - всё без неё на уши встаёт.
Старик особенно сильно махал сегодня задами: не помню, говорил или нет, что копытную щётку он не любит куда сильней крючка? Под шумок он ухитрился сожрать двойную дозу морковки - а у меня её было сегодня не густо, не рассчитал почему-то. Выпустил его попить к ванне: куда-то исчезли все приличные вёдра... Старик очень церемонно прогулялся по проходу, культурно понюхавшись с каждым, добрался до денника охочей кобылы и захрапел, уткнувшись в решетку лбом. Конюх страшно выругался по-тюркски - Старик невозмутимо пошёл в денник. И чего мужик клянётся, что жеребцов боится?
Сегодня я исправил старую недоделку: провертел лишнюю дырочку в ремешке Стариковой хакаморы. Стоило затянуть - старый хрен изобразил высокую свечку прямо в деннике: мол, не хочу, и всё тут! На старой дырочке хакамора, боюсь, превратилась в сайд-пулл. Но ведь топтали в ней как-то плац аж два года?
Наружу Старик вышел без особых эффектов, но потом узрел в леваде табун... А нужно было ещё спуститься серпантином с пандуса и пройти сугробами вдоль насквозь обледенелой тропинки. А под сугробами, замечу, лежала не схваченная морозом жижа. Старик, задирая ноги, пёр по сугробам - на белый снег вылетали черные сгустки. Проклятая лужа, вытекшая из коровника, на деле залила полплаца, только его от души припорошило снежком. Меня лёд держал, а под Стариковыми копытами ломался с громким хрустом: позади оставались трещины и жёлтые следы. Наконец, выскочили на знакомый твердый пятак на правом краю; взбудоражнный Старик сделал ещё пару свечек, а, когда я лез в седло, попытался дать козла. Сил на козла толком нет, и оба мы это знаем, но надо же ему выпендриться, а мне показать, что плевал я на его выпендрёж... но висеть в стремени, когда это чучело пинается, всё равно неуютно. Игра такая, и кончилась она ровно тогда, когда я стремена поймал. Конина крайне аккуратно поползла по плацу, похрустывая льдом; я натягивал перчатки и пропустил момент, когда конюх отодвинул слегу и табун с грохотом потёк в конюшню: Старик заорал своим кретинским фальцетом и рванул, дороги не разбирая - передо мной вертикально вверх пролетела серая льдинка, крутясь, как сюррикен.
Копыта, пробивая лёд, уходили в чачу, выдергивал он их явно с трудом, жестокая аритмия полезла... Но ведь и не споткнулся не разу. Всё это длилось считанные секунды: цветная волна втянулась в конюшню, Старик последний раз крикнул вслед - и всё затихло, лишь лёд под копытами хрустел.
Спокойно осмотрелись на плаце - и нам стало тухло. Левая часть плаца - чистый лёд, под ним сантиметров десять чачи, отпадает. На правой, обычно надёжной, лед лежит прямо на грунте и шагать, в общем, можно - если учесть, что пятак разрезает примерно пополам скрытый под льдом и снегом грязевой залив... Ну, и узенькая тропинка вдоль стенки, на этом всё. Эти подробности вычислили уже чисто опытным путём. Кадр уныло хрустел льдинами, каждый раз выбирая новую дорожку - пожалуй, это было правильно. Над посёлком барражировала стая в несколько сотен галок: то они, организовавшись в лювтваффе, писали круги (небо серело), то, рассаживались на проводах ЛЭП и поднимали ор - президента выбирали, что ли? Старик костил на это глазом с некой досадой, да и мне не нравилось вопящее дурниной небо в точечку. Попытался отвлечься, отрабатывая хотя бы точные повороты на шагу - толком не вышло: не смог поймать натяжение поводьев, когда конь поворачивает точно, но не "складывает" шею и ждёт команду плечом внутрь. Попробовал "открывать дверцу" внутренним поводом - не очень естественный, но интересный приём, которому когда-то научил Мушкетер: конь ответил плавным полупируэтом, но только в правую сторону: видимо влево не работало что-то, он мельтешил и в итоге осаживал. Мучить конину не стал: что-то выяснил для себя, и ладно.
А конине такая прогулка надоедала: по пяточку вдоль стенки он попытался прибавить, и понял - не стоит. Кажется, даже мысленно маму помянул, после чего начал аккуратно коситься на воротину: пойдём уж домой, если работы нету. И вошёл в конюшню без звука - видимо, сильно обиделся на такой грунт, хвастаться было нечем.
А впереди ещё был Молодой: Ника в больнице, Златовласка сессию сдаёт, а вчера жеребцы уже не гуляли... Пойдём, кусище. Кусище последовало за мной на "кобылий" плац без особых шумовых эффектов, но, форсируя чачу возле ворот, разогналось, обогнало меня и тут же попыталось пойти в отрыв, по классике убегая от меня чётко по лучу, чтобы на круг завести не смог. Вырвав сапоги из чачи, на круг я его всё же завёл, только вот не налево, а направо - а корда был пристёгнута за левое кольцо капцунга! Молодого это не смутило, со свёрнутой внутрь головой он был согласен наворачивать вокруг меня круги: хочешь, мол, кордовой работы - так на вот тебе. Хочешь так бегать - добро, будешь бегать; я аккуратно провальсировал к ровному кордовому пятаку. Интересно, в этой леваде не было особого льда - рассыпчатый, но допустимый для корды грунт, вот только где-то с комьями, где-то без. Молодой честно отбегал десять минут рыси со свёрнутой башкой - мол, я и так могу - но после решил, что овчинка выделки не стоит, сменил по команде направление и бегал очень честно: не могу сказать, чтобы он был как-то зажат или готов к дальнейшей драке. Мне даже понравилось, что, перейдя на шаг, он продолжил ходить по радиусу, а не припёрся ко мне на центр: раньше шагать нормально удавалось только в руках. Видимо, общение с Никой в хорошую сторону на конину влияет.
В заключение, выпустил погулять по проходу Белого Коня. В отличие от жеребцов, его колбасило (в общем, по делу - давление должно было расти). Он доплёлся до ванной, не общаясь с соседями, попил и презрительно вытер морду о моё плечо. Мне что-то не понравилась фактура его шубы: густая, но какая-то поношенная: такой она бывает в марте, не в ноябре. На заднице красовались дыры и розовела кожа, словно медведь лапой приложил - на самом деле влез куда-то или донской друган тяпнул: последнее время эти два старпера пускали в ход зубы чисто от мрачного мироощущения. Прямо здесь же, в проходе, вычистил гумус из копыт (конюх горестно вздохнул - но нефиг денники запускать). Три стрелки из четырёх не понравились сильно... опять воевать за коваля придётся. Как-то удручало это всё; а сильнее всего удручала резко подступившая к Белому Коню старость. Конечно, когда я расслабился и перестал благодарить Синее небо за каждый прожитый им день.
