Весна катилась по Подмосковью стремительным домкратом. В первую половину праздников сыпался снег с дождём, на третий день его сменило солнышко с ветром - до рези в глазах. Видимо, масленичный спектакль на мещерской базе состоялся при погодах правильных... Повезло и Колдунье, которую колхоз традиционно припахал катать детишек на Масленицу. С помощью Ники и Тангара она в этот раз решила обойтись только верховыми, без саней - уж почему, непонятно. Ребята вернулись в шоке от хамских нравов местного населения, особенно детишек - при том, что местная ментовка мышей ловила и фильтровала перебравших. В воскресенье должно было быть действие второе - в соседней усадьбе, километрах в пятнадцати. Глянул карту: добраться туда получалось только по пьяной дороге с изрядным траффиком, потому как две речки с высокими мостами. Решили ехать верхом на самых спокойных кобылах, сзади страховал от идиотов джип Тангара, идущий на аварийке (Сразу скажу - идиоты нашлись). Меня не пригласили, ну и слава Богу: после внеплановой трудовой вахты проснулся в десять,тронулся в полдень. В кои веки - своим ходом.
Шёл по посёлку - изучал грунт. Не радовало: в центре проулка серел абсолютно сухой асфальт, ближе к краям искрился новенький стеклянный ледок толщиной с палец. Спустился по тропке к конюшне: тропинка была белой, блестящей и жёсткой, как айсберг, а целина превратилась в мощный фирн, спокойно держащий человека. По фирну бежали мелкие жёсткие волны, как где-нибудь на Полярном Урале: они рассыпались миллионами ярких блёсток от вполне себе горного солнца... и только небо было вовсе не горное и почти весеннее. Почти.
В левадах, ясное дело, бугрился сверкающе-белый лунный грунт. Кобылы аккуратно стояли возле сенного рулона и без нужды не двигались. В коридоре, было получше: Белый Конь с друганом пришкандыбали шакалить весьма резво. Им хорошо, а вот по тропинкам можно было кататься на коньках - и такое, похоже, на открытом месте было всюду. Рисовалась невесёлая перспектива почистить-погладить и двигать домой - по такому-то солнышку! Решил дождаться Колдунью и ребят - они отзвонились, что уже движутся к дому. Может, чего-нибудь оптимистичное скажут.
Кондиционер для шерсти творил чудеса: Старикова шкура смотрелась вполне прилично, не считая свежего пятна на заду - казалось, он по-собачьи сел в кучу навоза, заслышав мои шаги. С порога он решительно объявил, что чиститься согласен только на свободе и за полведра морковки. Слово он сдержал - чистку отстоял честно, включая извечно весёлую крючковку задов. Кстати, и крючковался тихо - а ведь на неделе приходили весточки, что у клиента весна пришла. Я попытался найти нв плече свежую дырку от личинки овода, которую на неделе выдёргивала Колдунья - не нашёл, хоть тресни; значит, точно не меланома прорвалась. Морковка в кормушке кончилась, когда я ещё ковырялся под брюхом; хобот явился туда в правильном НХ-шном поклоне... Пришлось идти на кормокухню "за исчом".
Появилась Колдунья с ребятами - проход конюшни забурлил, жеребцы заорали. Сами покатухи дались малой кровью - "на дальней усадьбе народ повменяемей", а вот на трассе некоторые инциденты имели место быть: машина сопровождения оказалась очень к месту. Ноги лошадей отливали водой. Острой льдиной у одной из кобыл срезало край копытного башмака - задело только рог, коваль поправит, но всё же. И почему-то резанули глаз цветные ленты в гривах и хвостах: для меня они, скорее, не знак народного праздника, а верный признак махровых покатух... В общем, народ наелся, по нервам - так точно. Подождав, пока Колдунья отпоится чаем, насел на неё: куда сегодня можно и можно ли вообще. В ответ услышал - давай на футбольное поле, где накануне катали, в треугольник между тропинкой и гаражами. Начальство гуляет на празднике, из конторы не увидит. На тропу не выходи, ледяная она, и к гаражам не жмись - траншея там, а всё остальное твоё. И - до поля лучше в поводу вести.
Весна у Старик была, факт. Со стороны было, наверное, забавно смотреть, как он спокойно отходит от денника, через три метра переходит в мелкий пассаж, храпит и визжит, а потом тушка, разгоняясь, всё быстрее и быстрее летит на выход. Сегодня он превзошёл себя - мимо кобыльего зала пронёсся галопом и вылетел на пандус в стиле известного рисунка Сверчкова. Ника покачала головой и пошла за компанию до поля - страховать. До угла конюшни длилось откровенное буйство, мелкие спецэффекты - до выхода на проулок. И ведь на ледяной тропинке, где человек думает, как идти, не поскользнулся ни разу, скотина.
Поле встретило нас тысячами ледяных блёсток и резким ветром, от которого меня не спасали никакие очки. Тропинка и впрямь подымалась над полем ледяным гребешком, канава на краю, хвала Флору и Лавру, читалась явно. Старик внимательно всматривался в белый простор, и нравился он ему не очень: может, вчера снег и был рассыпчатым и мягким, сегодня поверх него образовался такой фирн, что спокойно держал человека, а через раз - и коня. Зато через раз копыто проваливалось с треском и уходило неожиданно глубоко. Бить в этом тропу - точно порезать ноги, о чём мне заверещала бабка, еле плетущаяся по ледяной тропинке. Бабку я сгоряча послал, но с целины нужно было валить, и побыстрее. Вылез на утоптанный пятачок возле детской площадки, огляделся: итак, поле отпадает, две тропинки, идущие поперёк - тоже, там чистый лёд. Такой же чистый лёд был в колее, нахально проложенной через поле от нашего проулка в сторону ДК. А вокруг этой колеи змеями вилось несколько колей посвежее, фирн размололо колёсами, снег спрессовало - и это нам вполне сгодится. Со стороны будет выглядеть дуризмом: топчемся на пятачке. Наплевать, конина получила шанс подвигаться - остальным жеребцам, боюсь, и такого не светило.
В общем, и в колее было не айс: то попадались недоразбитые куски фирна, и тогда копыто вставало криво, то, наоборот, нога уходила глубоко в ледяные кристаллы. Старик пробовал ускориться раз за разом, но раз за разом решал, что рысить не стоит, и не ушёл дальше своего странного тьёльта. Довольно сложно было менять колею: колея узкая, не вписываешься - здравствуй, фирн. Тогда - треск, глубоко ушедшая нога, которую надо вырывать, рискуя изувечить путо снежной доской. После каждого такого рывка Старик аритмил где-то с минуту; но в целом шёл он достаточно ровно - или аритмия просто не читалась среди постоянных мелких колдобин. С какого-то момента я стал очень внимательно проходить повороты и держать конину подальше от краёв колеи; впрочем, его и самого не особо сносило в сторону - похоже, видит он лучше, чем последнее время кажется нам. Кстати, здесь, в условиях, достаточно лабораторных (куда из колеи денешься?) я, наконец, уловил тот посыл, что конь пытался донести до меня, пожалуй, недели две: зачем на шагу дергать за повод и пинать в бочину? Не нужно этого вообще. Вильни своей ленивой дупой в нужную сторону, приложи внутреннюю ногу - и этого будет достаточно, а поворот ограничишь, если что, этой же ногой... После этого жить сразу стало лучше. По первости я боялся пересекать ледяные тропинки и "магистральную" колею - но недооценил Старика: на лёд он не поставил копыто ни разу. В отличие от людей, что упорно ползли по ледяным тропкам, хотя по фирну сейчас идти было куда как легче. Инерция мышления налицо, проверять людям было, видимо, лениво. Лениво было и посмотреть на собачников, что выгуливали свою живность, рассекая по фирну, как по брусчатке Красной площади. Что характерно, нас они обходили по очень большой дуге - видимо, не забыли, как в своё время гонял тут собак старый жереб Колдуньи, зелёных ему лугов. Серые кони для цивилов все на одно лицо. Впрочем, один рыженький шпиц, этакая пушистая подушка на лапках, честно пошёл на нас в атаку, размотав до конца рулетку-поводок: наверное, он считал поле своим, на худой конец, общим с другими барбосами. А это огромное странное мясо что здесь делает?
Время я, разумеется, не засёк: наворачивал круг за кругом и думал о вечном. А в Старике тикал старинный прокатский таймер: его воодушевление резко пропало, потом он на ровно месте завопил (может, человек заснул?), а потом сделал без команды два выраженных поворота в сторону дома. Да, всё было прозрачно. Болтаться на ветру мне надоело и самому (минус два, а как продувало сквозь перчатки!), я вывел конину к краю поля и решительно слез. По асфальту Старик подхрамывал, однако, но на ледяной дорожке возле конюшни снова не споткнулся ни разу.
Первым делом в деннике я проверил ноги - все были одинаково холодные; пута были целы, копыта, вроде, тоже. На задней скакалке красовалась не самая свежая ссадина - скорее всего, влетел в стену, когда валялся. Ссадину запшикал серебрянкой; Старик изобразил недоверие чисто для порядку, зато хобот снова изобразил НХ-шный поклон.
В конюшне в это время кипела жизнь: вернувшаяся к нам Его Девочка (ура!) с особенным тщанием вылизывала Белого Коня: хвост его был надраен до платинового цвета. Колдунья с Моделью учили годовичка давать ноги. Ника на развязках надраивала Молодого, хотя он и так блестел, как парадный офицерский сапог. Когда ему было щекотно, он принимал откровенно шутовские позы, но выражение морды у него было совершенно незнакомое, как будто сама морда очертания изменила. Мне показалось, в нём проснулся великолепный конь с известной романтической картины Брюллова. Со мной такого не было, пожалуй, никогда. И мозги у меня закипели в очередной уже раз.
