После возвращения из Мещеры весна в Москве запнулась. Откатилась даже - ложился снег, пусть и на сутки-другие, не на неделю, как в Харькове с Питером. И эта пауза ударила по мне неожиданно люто, даже с поправкой на то, что в Рязани я подхватил какой-то поганый вирус и больше недели прокашливал трахею, как эмфиземник. Крыша при этом знатно ехала, а температуры, замечу, не было. Прошла неделя жизни такой, настали выходные - сильно лучше не становилось, а тушка просто дурниной кричала, что тащиться на конюшню будет полной глупостью: как справляться с весенним Стариком, если без шуток качает ветром? Так прошла суббота, потом воскресенье... Самое интересное, что половина болячек уходила, едва я принимал решение снова остаться дома! К следующим выходным подошёл ровно в таком же виде. Снова организм сказал - не хочу, мне станет плохо, лучше в любимом кресле посидим. Впрочем, в то же воскресенье к вечеру отпустило заметно, утром в понедельник жизнь показалась прекрасной: я собрал манатки, надеясь заглянуть к Колдунье после работы - и после обеда развалился по новой: бросало то в жар, то в холод, сознание мерцало. Снова принял решение не ехать - и подлая тушка немедленно поднялась из руин, как откапиталенная. Тут я озверел серьёзно: буду на конюшне во вторник вечером, и никаких. Организм попробовал увильнуть и здесь, но я заранее взял с собой спецсредства типа шерстяных носков и доброго свитера, а если он пытался жаловаться на голод - немедленно давал ему пожрать. Последнюю попытку саботировать поездку прибил откровенно запрещённым приёмом. Но в итоге сидел в электричке, причём - в самой удачной по времени. Вышло по моему, но не слишком ли много ресурсу я на это затратил?
А в посёлке стояла тишина - народ вернулся с работы, уже моя электричка, что странно, пришла на станцию полупустой. Идущий с неё народ возмущал спокойствие местных цепных барбосов, кстати, в большинстве своём, алабаев: вместе с нами по улице шёл лай. Самый здоровый барбос, на удивление, лаял чуть ли не фальцетом... Улицу явно привели в порядок после зимы, может, и на субботник 22 апреля выходили: она была вполне прилизанной, но и какой-то неожиданно тесной, стиснутой заборами. В начале весны она казалась шире. Земля просохла, но в кюветах по-прежнему стояла вода, от неё здорово несло болотом: видимо, систему дренажа повредили, когда точечные коттеджи стали втыкать. По прошлым годам я такого не помню.
Конюшня в преддверии вечера мирно хрустела сеном. По надёжно закрытой(?) раздевалке шарился ёжик: видимо, Колдунья так решала проблему мышей в "человеческом" отсеке, местные коты уже давно считали их частью экосистемы. Ёжик сперва уткнулся в угол, потом явился было ко мне, внимательно посмотрел глазами-бусинками и удалился шуршать под холодильник. Я осмотрелся - имущество лежало ровно там, где я его оставил или по раздолбайству бросил. Раздолбайства, увы, хватало... Впрочем, кому это нужно из обитателей конюшни? Хотя, может, и нужно - конюху и его приятелям, эти самое неожиданное применение хоть трензелю, хоть шпоре придумают. Забыл уж, когда последний раз шпоры-то надевал.
Белый конб из-за своей решётки загугукал, забил копытом по двери - не иначе, дурное влияние братца. Братец же был весьма сдержан и весьма неспешно выдвинулся из тьмы денника даже при виде сухаря: блюл достоинство, не радовался по-собачьи, но и не злобствовал - для старого воина невместно. Отношение, впрочем, выразил: когда я стал надевать недоуздок, хобот пошёл вправо и уткнулся в стену правее от меня - ну, надевай, если можешь. Я воевать не стал, высыпал в кормушку моркву (увы, не так много её и было), и все претензии кончились: Старик уткнулся туда и абстрагировался от мира. Я спокойно прошёлся по шкуре скребницей: шкура была, как последнее время, удивительно чистой. Правда, на крестце красовалась глиняная плюха - значит, повалялся, но где тогда остальная глина? Не иначе, чудотворный кондиционер работает. Без меня он отрастил неслабое сенное брюхо, а вот спина скукожилась: понятно, без меня под седло не брали, но, может, стоило с развязками покордить? Ох, нельзя же его кордить... Зимой он отлично самоотрабатывался, выпендриваясь перед жеребцом в другой леваде, но в левадах всю весну танкодром был знаменитейший - где ж там побегать от души. Надо, ох, надо старый график восстанавливать - среда плюс воскресенье. Лишняя физуха сейчас обоим не помешает.
Работать сегодня я мыслил на плацу, а потому обошёлся хакаморой. Как всегда, произошёл торг за нужную дырочку подбородной цепки, а потом старый хрен мощно попёр на выход, даже темп галопа сделал: понимал, что железки нет, а рычаг - ну, что ему рычаг? Вальсировать до полянки мне сегодня что-то не хотелось, и я очень выразительно вертел хлыстом перед Стариковой мордой... Один круг вокруг меня он всё же сделал перед самой полянкой и возгордился этим неимоверно. Я предчувствовал, что по этому поводу попаду в седло попытки с четвёртой, но обощлось двумя: для разнообразия, он решил не удирать вперед, а осадить - и въехал задом в забор. За пару секунд Старикова офигения я плюхнулся в седло, а конина издала высокий вопль маневровой кукушки и тронулась рысью, набирая ход, как натуральный тепловоз. Проклятье, а расшагиваться когда? Попытался сократить - не вышло: Старик отмахнул башкой на вытянутой шее, мол, отвяжись, тебя же катаю, и прибавил ещё, плевать ему было на эту хакамору. Рулился он при этом идеально, и слава Богу: плац поперек разрезал длинный зыбун, зачем-то припорошенный соломой, по левой короткой стенке засохла лунная поверхность. Сиделось тоже хорошо, и это после перерыва: конь и вправду меня катал. Но самое главное, и понял ведь не сразу - он шёл абсолютно ровно, безо всякой аритмии! Отдохнул от моей тушки, на пользу пошло. Скорость нарастала, я с интересом думал, кончится ли дело галопом - не кончилось, слава Богу. К тому же он крепко зацепился задней ногой за колдобину (аж ком глины вылетел), потом споткнулся ешё раз, с некоторым трудом восстановил равновесие и включил мозги. Больше голосом я упросил его сократиться, а потом на шаг перейти. Аритмия не вылезла, одышка - тоже, просто нужно было меру знать. Описывал это репризу я куда медленнее, чем она длилась - по часам, десяти минут не прошло.
И мы зашагали в потихоньку сгущающихся серых сумерках: точнее, они были розовато-жёлтыми - закат разлился на половину чистого неба. Я отдал повод, и этим что-то нарушил: Кадрище тут же принялся изучать оставшиеся от табуна навозные кучи. Пришлось задать шенкелем постоянную скорость, изобразить какой ни есть "контакт" и поманеврировать на ровных участках - мол, работаем. Угу, работаем, согласился Старик, прибавил, как велено, и тут же стал делать выразительные стойки на дачников, бредущих по тропинке через недалёкую лужайку. Когда один из них остановился раскурить сигарету, Старик, наведя на него уши, обернулся ко мне - скажи, это опасно? Я не сказал, только ещё раз дослался. В Стариковом исполнении это слишком уж отдавало цирком: сельхозтехники не боится, колонны военных КАМАЗов - тоже, что ему мужик с сигаретой? Умеет конина с серьёзным видом ахинею изображать. Я цирк не поддержал, дослал деятеля на повод, насколько возможно на не сильно затянутой хаке... Старику не понравилось, шея вытянулась вперёд-вверх, но, стоило мне немножко ослабить повод - опустилась ниже вертикали, оставаясь такой же прямой: на, мол, подавись. Никакого лебединого изгиба - то ли издевается, то ли опухоли мешают. Если последнее - просить и не стоит.
Как сказал, грунт под ногами был весьма приличный - если бы зыбун не резал плац почти пополам. Я решился на галоп, выслался: на удивление, Старик не понял - видимо, не там приходило на морду усилие с повода. Довольно решительно, даже грубо я дослался: конь заметно пожал плечами, но побежал, тяжеловато и неровно - не та нога, что ли? Пойди пойми, у него правый перед короче левого вымахивает. А траектория у нас, из-за зыбуна грёбаного - перекошенная к дальней стенке восьмёрка, два поворота налево назад. Надо бы ногу менять... и с поводом непонятки. С третьего раза вышло, вроде, а тут снова мы в перегибе восьмёрки, снова менять. Блин. Кажется, до коня вовсе не дошло. Затормозился, выслался вновь - пошёл с пинка более слабого, следующий раз и вовсе, как положено, с первого темпа - понял, что требуется. Проехал половину восьмёрки, перевёл на шаг. Замечу, и тут не пыхтел... Правда, сколько его, того галопа, было? Пару минут, от силы, а у нас в запасе - ещё где-то сорок. Перекурили минут семь (Старику резко стало скучно, пошёл ненавязчиво тянуть к воротине), сделали ещё маленькую репризочку галопа - буквально одну восьмёрку, поднялись уже культурно и снова провалили менку. Что такое - знаю коня вдоль и поперек, а не понимаю, с какой ноги идёт. Впрочем, я этим что, занимался с ним серьёзно? А вдоль стенки он с нужной ноги поднимается и сам. Видимо, надо будет надеть трензель и попросить кого-нибудь посмотреть, а лучше - ролик снять и потом разобрать по косточкам. Вообще крайне познавательно любоваться на свои косяки.
Так сказать, активную часть мы кончили весьма приличной остановкой с галопа - а времени до отъезда было ещё до безобразия много. Только вот темнота опускалась стремительно, как на Тянь-шане; лишь на закате оставалась золотистая полоса - через неё черными силуэтами пронеслась пара уток и растворилась в бархатной тьме у самой земли. В этой же темноте скрывался посёлок, и в нём стали разгораться огни - увы, и светодиодные гирлянды, неестественные донельзя со своим поляризованным светом. С темнотой навалился пронзительный холод - а ведь в начале проездки было, пожалуй, жарко. Сейчас я тихо радовался, что сквозь тряпочное седло приходит тепло от бочины, а вот за шиворот просачивался холод - как вода через дыру в гидрокостюме. Крутя восьмёрки в сером "в пупырышек" сумраке, я считал минуты, и Старик тоже: стоило отвлечься от управления, как он тянул к воротине, причём согласен был тащиться по зыбуну вдоль. Одну минуту мы так и не дотерпели.
В деннике застучал Белый конь - да, надо было погладить и его... Как водится, довёл его до ванны, раскрючковал лапы. Шерстина на нём всё ещё оставалась демисезонная, и не самая чистая шерстина, но было видно - Его девочка бдит, может, заглядывала и сегодня. Белый конь сегодня показался каким-то на удивление большим, толстоногим и вообще не безнадёжно худым, как казалось при прошлой встрече. Главное - он был вполне себе живым, по дороге к ванной вёл светскую жизнь, а на обратном пути удрал в дальний конец коридора: и там было с кем пообщаться, а заодно поизводить барбосину, привязанную в дальнем тамбуре. Кстати, там после глобальной перестановки обитал Молодой - и почему-то мне совсем не хотелось навещать и его. Тут проснулся Старик, застучал: про него забыли, да? Я не забыл - ему предназначалась ржаная горбушка, большая, с трудом прошедшая между прутьями! Старик потянулся к ней - и уронил, остался потерянно стоять: ну ладно, в деннике темно, но неужели он не мог найти её по запаху? Зашёл в денник, считай, ощупью нашёл несчастную горбушку, положил в кормушку. Старик оттёр меня от кормушки: похоже, ближайшую пару минут занятие у него было.
А время моё как-то незаметно подошло к концу. Собрал по конюшне следы своей жизнедеятельности, поволок в аммуничник. Сидящий на пороге ёжик неспешно отполз в сторону, шелестя иглами по полу. Видимо, чтобы него не смущать, из раздевалки выселили кисика: он потерянно бродил по проходу конюшни и кидался общаться. Кстати, он вполне адаптировался к коням - не очень спешно путался под ногами у Белого коня. Кисика пришлось репрессировать: когда я пошёл мыть руки, он с ногами и хвостом в пакет с полотенцем влез.
Уходил я в настроении приподнятом. На улице посёлка горели жёлтые криптоновые фонари, в их свете странно смотрелись гроздья набухших почек на уличных кустарниках. Какую весну я на них тут смотрю... Считать не надо, всё, что есть, то моё. И дай Бог, посмотрю ещё и ещё. "Но жить вполне можно и под этими звёздами"(С).
