Вот такое у нас хреновое лето... Плевать, если ты - хозяин своего времени, а на дворе XXI век. Достаточно затарится морковкой заранее, загрузить её в холодильник на работе и поглядывать на информеры - ожидается ли к вечеру дождь в деревне Гадюкино? Информер, замечу, не врал: обещал к вечеру ясно - было и впрямь ясно, хоть утром казалось, что все прогнозы туфта, и правильно в Англии до сих пор не отменен закон, отправляющий синоптиков на костёр. На дворе был вторник - ну и ладно, в четверг срываться с работы было бы морально тяжелее. Стареет моя тушка, глючит - а что будет, когда до биологического возраста Старика доскриплю? Хе, доскрипи сначала, умник. На путепровод в посёлке с трудом ползёшь, а ведь Старик тебя в горки затаскивает - отдувается меньше, пожалуй.
Что-то не радовал Старик меня в этот раз... Шкура была словно велика, зад вот-вот домиком встанет, а пресловутая подпруга без резинок сошлась на первых дырочках с обоих сторон. И, как я не плясал вокруг него с этой подпругой, морковь в кормушке была ему важнее: ни воплей, ни плясок я не дождался, симптом неважный. Недешёвая нынче морковь - по гнилому лету на неё неурожай, похоже.
...Выехали сегодня позже обычного - конюх задержался с ужином, о чём сообщили мне все - Колдунья по телефону, конюх и девоньки лично. Сегодня они тоже задержались допоздна: на полянке возле конюшни я с удивлением обнаружил Его девочку, пасущую Анитру и Белого коня одновременно. Белый конь явно ревновал - корчил страшые рожи и делал в сторону Анитры театральные выпады: ты кто такая, чтобы с моим человеком гулять? Выпады были вялыми, потому что трава, знамо дело, важнее. Вернулись они аккурат перед нашим стартом - и это было хорошо после воскресного скандала, двор пустой. Впрочем, залезать с перекошенного газончика под стеной коровника и сейчас было не слишком уютно, а Старик особенно шустро попёр на выход со двора. В лицо ударило солнышко - совсем низкое... по такому мы совсем недавно уже возвращались с проездки; что ж, Пётр и Павел час уже убавил.
Недавно отужинавший Старик желанием бегать не горел и перешёл трассу с невозмутимым пофигизмом - при том, что машины были не слишком-то далеко. На треугольной полянке он устроил какой-то непонятный мистик - всячески показывал, что лезть в тёмный березняк не желает. Я тоже не желал - пока кюветы не в порядке, надо пользоваться и прыгать через трассу прямо с полянки, там под ногами будет не крапива, а идеально ровный и выкошенный газончик. Спрашивается, и зачем делать принимания на шагу, если мы и так в березняк не лезем? Почему-то надо. Может, в березняке очередная дохлятина валяется?
Когда мы прошли "граничный" бетонный блок и пошли от шоссе, что-то изменилось: Старик мелко задёргался, затряс башкой, полезла аритмия, но незнакомая какая-то. Не сразу понял, что из травы мы поднимали целые эскадры комаров, и эти эскадры радостно наводились на крупноразмерную цель. И ведь было полное ощущение, что эта крылатая дрянь возникает из воздуха прямо на шкуре - а ведь её и не сразу заметишь среди Стариковой летней гречки... Старик торопился, на ходу стряхивая с морды комарьё передней ногой; раз за разом он фыркал и чихал - похоже, гнус затягивало в нарочито короткую "терскую" ноздрю. Я безостановочно обмахивал конину хлыстиком, а есл мог, дотягивался рукой; комарьё, кстати, оказалось здорово живучим, как где-нибудь в Карелии - пришибать его нужно было добросовестно. Особенно трудно было дотянуться до ганашей, где "паслось" по три комара зараз - хорошо хоть, конь понимал, зачем это всё я делаю. После первого поворота пахнуло ветерком, но ветерок этот завял через сто метров - нас снова окружал тихий и слишком влажный вечер... и слишком комариный. Повернув на ровную "серединную" дорогу, я рассчитывал, что Старик хоть здесь пойдёт рысью и убежит от комаров, но нет - он по-прежнему громыхал каким-то особенно разлапистым тьёльтом. В дурацкий поворот у лесопосадки я вписался с особым тщанием, но вниз под горку Старик снова сыпался с величайшей неохотой; самый пологий спуск на поле, но не нравится ему чем-то, хоть тресни: не устав на быстрых аллюрах, он тащился вниз, как хромой на все четыре ноги.
У речки комаров было не меньше, и снова он не стал от них убегать; рысь, причём весьма активную, он выдал лишь возле высохшего пойменного озерца - замечу, долина здесь потихоньку поднималась вверх... ну и задышал тяжело, псих ненормальный. На скорость это не влияло, техничная рысь была; я ещё слегка пооблегчался, думал, ему проще будет - так он только разгонялся, чучело старое. Поэтому штурмовать уже настоящий подъёмчик я запретил ему категорически, и, конечно, обидел. Я держал его и чувствовал себя свиньёй: комары-то никуда не делись!
Поднявшись на перегиб, мы резко вылетели из вечерней тени: небо над березняком было ярко-золотым, маковка церкви сверкала золотым бликом - до неё ещё дотягивалось солнце. Трасса ныряла вниз, к реке, и на неё наползал плоским языком удивительный туман: молочно-белый сверху и сизый снизу. Он казался удивительно мирным, совсем непохожим на мещерский туман, что по-хозяйски окутывает землю, и ты на ней кажешься лишним. Здесь дома были мы. И ровно в том же уголке поля ветерок сдул комаров - интересно, почему он дует в ограниченном лесом углу? Старик приободрился и решился, наконец, на вторую рысь, которую попытался продолжить, просочившись мимо блока на ровный лужок у дороги. В плечо ему впился последний комар: я неудачно пришиб его, размазав кровищу по шкуре. Закат как выключили - серый сумрак сгущался колючими точками, подфарники машин на шоссе блестели ярче закатного неба. На конюшенном дворе царили тишина и спокойствие: Старик попробовал было крикнуть, но как проглотил собственный вопль - понял, что неуместно, что ли? Мне же медитировать было опасно: пусть прогулку я сократил донельзя, часики тикали, и до электрички оставалось время уже несерьёзное. Раскидал остатки морковки по кормушкам, ошпарившись, вымыл руки: на конюшне привели в порядок душ, а я ещё не усвоил новую разводку. Рванул на станцию; на полпути осенило, что я не помню, куда сунул подпругу. Вторую и последнюю. Не забыть бы в следующий раз реппелент захватить: прогулка посреди такого комарья смотрелась издевательством нарочитым. Впрочем, сколько таких вот вечерних прогулок осталось? Ну одна, две... и придётся переселяться на плац, что в этом году угробищен особенно.
