Уже второй раз за декабрь пытался выпасть снег: за один день выросли сугробы, потом установился плюс, и уже третий день они испаряются густым туманом. До Нового года десять дней. А ведь две недели назад казалось, что зима приходит прочно: земля встала, и снег засыпал её неспешно, зато основательно. Но уже со следующего дня обещали долгий плюс, и всё, что нападало за неделю, уйдёт, оставив воду и лёд. Разумеется, следующий день - суббота. И я тронулся на конюшню в пятницу вечером: хуже не бывает, стартовать пришлось с доброго пинка. Была надежда, что колдобины в леваде уже забило снегом, тогда, может, получится хотя бы пошагать... Колдунья настоятельно отговаривала, но снег знай себе шёл, и к вечеру всё могло измениться.
С работы я вышел в какую-то кромешную ночь: казалось, на дворе не половина шестого, а часов одиннадцать. По платформе мела сухая позёмка - в оттепель особо не верилось. Я, пожалуй, недооценил собственные силы: на путепровод взобрался без особых усилий... Снизу, от посёлка, пахнуло домашним печным дымком - ну, и напомнило, что ты здесь, вообще-то, чужой. И конюшня, место, где тебя хоть кто-то ждёт, оказалась закрытой: конюха пришлось вызывать по мобиле. Сходу зашёл на плац - увы, Колдунья была права: под ровным, как вода, снегом скрывались обледенелые комья земли аккурат размером с копыто. Подумал, как бедный Старик меня по этому понесёт - и решительно заявил себе, что езды сегодня не будет. Да, завтра придёт плюс.
За решеткой Старика было тихо и темно. Слишком темно - шкура белеет всегда. Подбежал к решётке: старпер дрых, благо опилки с некоторых пор в наличии, и впрямь без Ники не обошлось... Башка на вытянутой вперёд шее лежала впереди белым крокодилом, перед ноздрями в такт дыханию курились опилки. И он что-то почуял: глаза остались закрытыми, но уши резко взлетели вверх. Специально будить скотину не стал, пусть проснётся сам; первым сегодня будет Белый конь. Ну да, гу-гу-гу морковному дереву, за боковой решёткой взлетели уши Драконицы: так взлетают брови манерных красавиц на барочных полотнах. С некоторых пор они стоят рядом и, говорят, дружат - вплоть до того, что Белый конь игнорит "свою" девочку ради сопения носом через решётку. Драконица подошла поближе, подошла мягко, как кошка; блеснули глаза - голубой и карий. Конечно, я нарушил, дал морковку и ей. Тут же мне в спину ощутимо прилетел хобот: дружба дружбой, но делиться Белый конь не хотел. Обратился к скотине с речью - что ж ты, проглотище, кусочка морковки для подружки тебе жаль... Проглотище фыркнуло и аккуратно просочилось наружу через полуоткрытую дверцу; из конца коридора басом залаяла главная барбоса, с сенного тюка опреметью свалилась бурая Лиса. Белый конь доцокал до ванной, ткнулся туда хоботом, решил, что пить не хочет, и продефилировал в предбанник: знал, что ему там намешан поздний ужин. Но я-то думал - ужин чужой, и решительно оттащил чучелина за гриву. Когда волок обратно, в деннике у Старика мелькало и постукивало: конину всё ж разбудили. Белый конь попробовал проскочить мимо родного денника - не пустила барбоса, издав глухой выразительный гав. Белый конь печально проследовал в денник, я прочитал ему лекцию и взялся за копытный крючок. Едва отошёл с прохода - Белый конь вырвал ногу и снова удрал в сторону предбанника. Отловил я его ровно напротив Старика; тот уже стоял носом на проход и, увидев меня с Белым конем, неожиданно гугукнул: первый раз за сколько совместных лет! Интонация была совершенно белоконевской, вслепую, пожалуй, и не узнал бы. Ревновать в столь жалостной форме - что-то не похоже на старого солдата; впрочем, за последний год он заметно помягчел. Радоваться по этому поводу или напрягаться - пока я не понял.
Посетить его теперь нужно было срочно - и всё равно Старик изобразил обиду: взглянув на меня краем глаза, исчез за перегородкой и захрустел оттуда сеном. И не только изобразил: на чистой ещё недавно шкуре красовались свеженькие навозные пятна - пока я загонял Белого коня, гадкий старик рухнул в собственный туалет! Щеткой такое не берётся, разве что влажными салфетками с немеряным расходом. И ведь была же мысль заскочить в Фикс прайс за новой пачкой... лениво стало. Вот теперь придётся оставить до высыхания - девонькам подарочек будет. Когда они начищают его всей толпой, он успешно вымогает у всей толпы одновременно. Кстати, сейчас он совесть включил: морковка кончилась раньше, чем я обработал копыта, но он усердно вылизывал кормушку, собирая последнюю красную стружку... несмотря на лёгкое сопротивление, сперва прислонил его к стенке, и был прав: Старик не выдёргивал задние ноги, когда я проходил по копытам щеточкой: доселе он соглашался терпеть только копытный крючок. На весу, конечно, но и на этом большое спасибо. Последним штрихом всего лишь за два кусочка морковки я облил его кондиционером: пусть девулям завтра меньше работы будет. Старик, видимо, понял, что на сегодня всё - и, кажется, от этого погрустнел: мне в грудь уперлась башка с ушами и так зависла. Наверное, проснулся не до конца. Как уже сказал, Стариковы нежности я скорее к разряду недомоганий отношу.
А для Белого коня у меня сохранилась последняя морковка... порубил ножом, открыл денник. Тут меня окликнул конюх - и паршивец, словно двумерный, выскользнул наружу третий раз! Протелепатил, что со Стариком сеанс общения был, обращать внимание полез, ну, заодно и Старика позлить, не без этого. Цокот, грохот упавшего ведра, очередной гав главной барбосы. Эх, не там она привязана, шугнула бы серую поросятину обратно; шугнул конюх. Белый конь вернулся с выражением самодовольства на хоботе. Желание врезать по хребтине черенком от лопаты мешалось с удовлетворением, что в ближайшее время серая пакость не загнется точно - по крайней мере, до отметки 22 года точно доживёт: это 23 февраля, помню до дрожи. Значит, до весенних катаклизмов.
Последнее дело, что оставалось сегодня, было погладить главную барбосу: ей тоже нужно общение, пропустишь - обидится ведь. Недремлющая охрана нашей конюшни подставляла лохматую грудь и бесприрывно урчала, как гигантская кошка; наверное, так рычал бы даже не манул, а какой-нибудь леопард. Подошёл бы погладить кто-нибудь посторонний - тяпнула бы не хуже леопарда. Сейчас я великолепно понимал собачников, что, оказавшись в другой стране, выпадали в депрессию от невозможности погладить хоть кого-то... Я вот глажу двух стариков-разбойников, причём куда как чаще, чем залезаю в седло; на Белого коня и вовсе уж не залезу, наверное. Но эта костлявая туша генерит мощное биополе, что выводит меня из разного рода депрессий. Примерно на три дня. За что ему великое спасибо. А Старику - спасибо вдвое: не в его возрасте тренажером учебки работать и по окрестностям наматывать мили. Но он живёт, пока служит...Пришла бы нормальная зима, наконец.
