Отправляясь в дорогу, ты что-то обязан забыть; я давно выучил этот закон жизни. Сейчас мне казалось, что я сложил абсолютно всё - и это напрягало: значит, осталось что-то действительно важное. Но закон сработал: убегая с работы на вокзал, я забыл вернуть на палец серебряное кольцо с Вифлеемской звездой... Забыть оберег - само по себе достаточно серьёзно. Ну, и что день грядущий мне приготовит?
Для начала он мне приготовил немалые хлопоты: рязанский экспресс превратился в штабной вагон, телефон натурально раскалился. Сначала выяснил, что Юлдуз слегла с вирусной инфекцией, на выходных ее не будет, а, значит, Мелкий бездельничал уже две недели - значит, ездить придётся с поправкой на растренированность и дурь. Потом пришли интересные вести от Поляницы: Толстая вдруг решила сотрудничать - честно бегала без корды(!) в кругу, огороженном целофановыми ленточками, не предпринимая никаких попыток свалить: видимо, втянулась, организм уже требовал движения. Другая интересная новость - Полянице пришло в голову, что в оглоблях Толстую можно двигать и без девчонок; запрягли в волокушу - и она потащила её, как будто занималась этим всю жизнь: спокойно, уверенно, наилучшим путём. Полусерьёзно Поляница попросила санки; проклятье, рысачьи санки-то лежали у меня без дела! Оглобли там были, скажем прямо, под большим вопросом, но вдруг прокатит? Что такое рысачьи санки, Поляница не знала; нагуглил картинки прямо здесь, в экспрессе, отослал. После лёгкой паузы Поляница решилась: вези! Значит, придётся и об этом договариваться с Кремнем, когда на вокзале встретит. Так, за разного рода переговорами, экспресс незаметно дотянул до Рязани - а ведь в прошлый раз эти три часа дались мне удивительно тяжко. И в хлопотах польза есть... На словах все ниточки я срастил; осталось теперь всего лишь начать и кончить. Обговорил в дороге с Кремнем первозку саней, многострадальные оглобли кабриолета... Кремень авторитетно заявил, что у Юлдуз серьёзная личная жизнь, ради которой она в лепешку расшибётся - и в перспективе берейтора у Мелкого не будет. Начало было не обнадеживающее.
Если на Трёх вокзалах стояла слякоть - в Рязани была, как водится, нормальная зима, снег искрился под лучами вполне горного солнышка. Увы, снег не засыпал следов последней оттепели: из-под него нет-нет, да и торчали ледяные полосы. Грунтовки и вовсе превратились в каток, хоть на коньках бегай; представляю, как обидно было тем, кто приехал прогуляться верхом по зимнему лесу! Кони были дороже: лишь раз мне на своей обычной дороге встретился вороной конь, парень сидел без седла... Зря он. Зря и смена какая-то топтала плац - там хватало замерзших колдобин Феврония предпочитала манеж, пусть там лошади уже создали милую традицию знатно подыгрывать, если там появляется хотя бы кошка. Манеж, кстати, общили плитами ОСП, сделали переход из конюшни - всё было, как положено. Конюшня строилась неуклонно, но слишком медленно - вон как постарел Кремень за те двенадцать лет, что я его знаю... Наверное, сделает серьёзный комплекс, не надорвётся ежели, ну, или дорогу кому не перейдёт. Ладно, в пенёк философию. Мелкого сегодня можно разве что кордить, Юлдуз грозилась приехать - вот пусть и кордит сама, а я сани гружу на кремневу Газель - и к Толстой.
Сани, как я и думал, превратились в сугроб, полозья примерзли. Разжившись на базе штыковой лопатой и фомкой, я откопал их за время вменяемое - ещё и лёд обколол с подножек. По закону подлости, подо льдом осталось сиденье: вода попала под рваный дермантин, пропитала ватин подкладки - или что там было вместо ватина... Кремень подогнал Газель, очень умело закрепил сани в кузове. Погода вот успела поменяться: сгустились тучи, посыпался редкий снежок. Почему я к Полянице всякую погодную пакость из раза в раз заношу?
Грунтовка в сторону Поляницы оказалась покрыта чистым льдом - хоть на коньках катись; кто её так раскатать-то успел? Шипов у Кремня не было, Газель вело и швыряло; Кремень ругался, божился, что знал бы, куда я его веду - выкинул бы сани на обочине шоссе, но полз по льду довольно уверенно. Занятно, что на новом месте Поляницы он не был ещё ни разу. А ей очень хотелось показать свои достижения... Может, доказать чего-то. Она устроила Кремню детальную экскурсию по конюшне; в целом ему понравилось, немногие замечания были по делу. После, в балке за чаем, они зацепились языками явно по старой памяти - это был некий их совместный ритуал, при том, что отношения меж ними очень и очень сложные. А светлее в окошке не становилось, и в какой-то момент я бросил слушать эти пикировки и побежал отлавливать Толстую. Тем более, что девонька, что взялась меня сопровождать, болталась на конюшне, похоже, только из-за меня.
Лошади прятались с наветренной стороны огромного сенного рулона, буколически присыпанного снегом. На мой зов (о как!) Толстая выдвинулась из-за него величественно и неспешно, рявкнула басом что-то навроде "баранок мне, да поболе!".
Я, как мог, рассматривал силуэт: кобыла была в виде приличном - "вечной жеребости" не было, крестец не торчал вверх горбом, задние ноги стояли по вертикали. Напряжения заметно не было, факт. Ну, и репица не уходила вниз - но пойди пойми её, репицу эту. Методика Колдуньи работала, только вот как она отражается на кашле? Сейчас кашель - проблема главная. Но пока Толстая молчала, как партизан, и данных мне не давала. Зато крутилась на развязках, как ненормальная - кобылу пёрло. Она казалась здорово высокой: отвык я с маленьким Стариком от нормальных коней - а ведь Толстая тоже невысокой считается. Чтобы прекратить концерт, пришлось даже отловить её другана и поставить в ближайший денник - это помогло. Это ж как о психологическом комфорте кобылы здесь думают!
Девонька уже вертелась в седле перед воротиной, а я всё собирал барахлишко... Поляница потихоньку доводила до ума внутренность конюшни, амуняга поменяла место жительства. Вальтрап пришлось честно стрелять. Зато нашёлся вполне приличный хлыстик - не пришлось за ритуальной хворостиной ходить. Не уважает Толстая без хворостины - тут от конюшни через раз приходилось с применением отъезжать. Интересно, что она сказала бы на шпоры... Сейчас - дивно! - не нужно было ни того, ни другого: лошадь серьёзно тащила на дорогу. С боков мохнатыми шарами выкатились собаки, девонька пристроилась сзади - "второй ходить Толстая не любит". Ну да, инструкторская лошадь во времена базы, как же иначе. У Толстой вообще привычки долго живут. Сколько лет назад, например, ей брок пролечили, а в галоп направо она только сейчас подниматься начала. Когда, в сущности, всё равно, с какой ноги галоп.
По дороге, говорят, лесовозы ездили; похоже, так. Сперва прошёл бульдозер, пробил жёлоб с метровыми отвалами по бокам - с дороги и не деться никуда. А посреди желоба - колеи с натёчным льдом, копыто стоит либо по центру, либо на приступочке скраю, возле отвала. А Толстую прёт, она торопится, соскальзывает с центра в колею: не включился её знаменитый автопилот, приходилось рулить самому, обрабатывая каждый бугор. Как надёжно сидеть-то на ней: и ребро широкое, и седло самое приличное из моего арсенала. Сзади громко захрустел снег, закричала девонька: "Ты с хлыстом, сделай хоть что нибудь!" Оборачиваюсь - за нами широкой рысью летит пегаш Вольфрам и от полноты впечатлений кусает Славку за дупу... А ведь попробуй покрутись в этом ледяном жёлобе! На развилке у ворот стенда Вольфрам радостно нас обогнал и дёрнул по просеке отвязным галопищем. Толстая, нифига не разогретая, попыталась перейти на галоп; скрутил, да, но с некоторым трудом. На час жизни такой меня могло и не хватить. Вечер переставал быть томным, но девуля предложила сама поменяться местами - мол, Славка недвижимость, гонок не устроит, не отобьёт, тормозите спокойно в попу, а если что, прикроете от Вольфрама сзади. Да уж, огрести от Толстой, если что, не задержится: Вольфрам это знал и, оказавшись сзади, на хвост Толстой не наседал. Зато "разжалованная" из инструкторских коней Толстая пёрла вперёд, нависая хоботом над Славкиной задницей; оставалось только верить, что Славка и в самом деле не отобъёт.
Санитарная вырубка неуклонно приближалась к стенду: кажется, недолго осталось стоять знакомым не один год соснам... Увы, вырубать надо было: пень с обвалившейся корой был источен древоточцем до состояния коралла. За деревьями мелькнули здания стенда, мертвая старая конюшня: в каменном корпусе, кажется, были сняты не только двери и окна, но и железо со стропил, у старого сарая по центру провалилась крыша. Лошади прошли мимо, даже не обернувшись.
Хорошо, что я был не один: участки дороги, не покрытые льдом, располагались совершенно неожиданно и не по здравому смыслу: девулька их знала, я нет, а лошади и не особо хотели знать: здесь вот принято рысить, и будем рысить, пусть под ногами такое, что хоть коньки на копыта цепляй. Настоятельную просьбу Колдуньи ехать сегодня на свободном поводу выполнить не получалось никак: приходилось держать, брать на стоп-кран (ох, давно этого не делал даже с Толстой) и грузить зад изо всех сил. Слава Богу, что капсюль надел: перекинула бы язык, а я бы отозвал - тогда бы и началось. А как выстрелили лошади, когда мы вышли на чистый участок! Толстая уже реально таранила грудаком Славку; раньше я пресекал порывы, сидя на учебке, сесть так сейчас - испортить спину, а не сесть, кобыла по обычаю ускоряться пойдёт... А если рысь строевая - тоже, кстати, нехорошо приземляться на седло. Сильно пожалел, что не знаю казачьей, стоя, но не факт, что получилось бы в выездковом седле. А потому пружинил, как мог, сдвигая центр тяжести назад... Нужна выездка в лесу, факт. Рысь сделали достаточно длинную - к её концу я взмок здорово - впрочем, и у Толстой потемнели плечи. Зато понравилось что ближе к концу рыси она мощно прокашлялось мокрым: всё было по плану.
Небо потихонечку становилось нежно пастельным, чернели верхушки деревьев; посовещавшись, мы решили по "большому" кругу не ехать (правда, что такое большой круг, как выяснилось, понимали по-разному). А потому за очередной вырубкой взяли влево, к недалёкому краю леса. Лошади ввели поправку и снова побежали - на малом кругу галопная просека была именно сдесь. Удерживая их, мы с некоторым трудом миновали вырубку рысью (поперек дороги нет-нет, да и лежали стволы и всяческий мусор), но после особо приметного ствола галоп начался безо всякого сигнала. Не помню много лет, чтобы Толстая устраивала мне такой спурт... Не понял, почему я не мог толком усесться в седле - лишь потом дошло, что кобыла, впервые за сколько лет, толкается спиной! Пока усаживался, мы уже снова нависали над Славкой и Толстая явно примеривалась, как бы пойти на обгон. Прервать байгу я был нацелен твёрдо - и сделал стоп-кран влево на галопе. Толстая, не особо напрягаясь, продолжала галопировать плечом внутрь, но Славкина задница потихоньку отдалялась. Какая мощь, всё-таки, в этой кобылище на третьем десятке! При разгоне она пару раз одиночно кашлянула - мощно, дергая повод, и на этом кашель прекратился, только иногда слышался резкий выдох: тоже планово, лошадь продышалась. Вернул на место ногу, снял постановление - Толстая вновь как четвертую скорость включила. Впереди уже редели берёзки, этаким белым безмолвием расстилалась луговина с черной каймой леса и деревенской водонапоркой на горизонте. Дороги через поле не было: Славка вошла в левый поворот, не вписалась, побежала рысью, задирая ноги, выскочила на просёлок. Мы вписались, но тормозить снова пришлось жёстко. Собакам поскакушки давно уж надоели, они трусили в хвосте, зато слева, прямо по целине, в снежной пыли летел Вольфрам. Напрягался он не особо - похоже, снег был неглубокий и слежаться ещё не успел.
Лошади не пробегались явно, бежали рысью, а тут из лесу "колючка", что вокруг стенда показалась: мы, считай, дома. Тормозиться требовалось срочно. Не успели зашагать - Славка подпрыгнула, свалилась с грунтовки в снег. Толстая осталась на месте, хоть и уставилась налево, подняв уши. Посмотрел: с другой стороны колючки к дороге подтягивались учебные кабаны, три головы или даже четыре. Прогресс, однако: в прошлом году, когда уходили со стенда, вроде бы, только один оставался... Кабанов Толстая не любит - помню, как в разные годы я пропихивал её через кабаньи лёжки на просеке. Сейчас - ровным счётом ничего. Либо понимала, что такое колючка, либо и впрямь поверила, что может бегать, и если надо, не напрягаясь, уйдёт?
На конюшню мы вернулись уже в середине сумерек; здорово отпотевшую Толстую мы сразу запихнули в денник; мне показалось, что из правой ноздри появилась было белая сопля, но потом убралась обратно. Я отпотел не хуже Толстой, теперь всё это схватывало морозом, и я с восторгом принял предложение Поляницы попить чаю в балке: флис и прочее в тепле просыхают мгновенно, а мне ж ещё своим ходом на базу пилить... Девонька, моя попутчица, решительно требовала переставить Мелкого с базы сюда, считая, что в покое и на природе все его тараканы уйдут за несколько месяцев - а там он выражает отношение к противоестественной для него работе. В воздухе ощутимо сгущалась тень Невзорова. Поляница помалкивала, но идея ей, скорее, нравилась. Особого желания спорить не было; я согласился подумать о том, чтобы отправить на лето Мелкого в поля... хм, не хотел бы я забирать его оттуда обратно! Каждый его простой заездкой с ноля оборачивался.
Разумеется, за трёпом я проболтался у Поляницы лишний час. Резко похолодало, холодными казались даже огни недалёкой трассы. Плюнул на мнение местных, тронулся на остановку в папахе - проклятье, так куда теплее будет. Остановка, замечу, в темноте и чистом поле: две маршрутки пролетели мимо, даже не сбросив скорость. Ввалился в рейсовый автобус, что провёз меня полдороги - до местного сельпо под вывеской Дикси: здесь, по крайней мере, я увижу маршрутку и успею проголосовать... Зато в субботу вечером местные регулярно навещали магазин за ещём. Я стоял с мордой кирпичём, но по ситуации шёл на дружелюбный контакт; наездов не было, а вот выпить предложили дважды. Мимо - ну дела! - прошла колонна солдатиков, обмундированных очень по уму: зимний камуфляж в редких черных пятнах, шерстяные шапки, "морские" шарфы, противоснежные накидки на рюкзаках, не "сидорах", под рюкзаком - обязательно пенка. Обувку не разглядел - похоже, берцы, странно, что без "фонариков"... ну ладно. У сержантов и офицеров - рации под подбородком. Удивился, что автоматы не в чехлах - но творению Михаила Тимофеевича снегопад не помеха. Не меньше роты. Шли по шоссе, повернули в проулок - видимо, собрались отрабатывать ночевку в зимнем лесу... Армия учится, что ей и положено.
...В маршрутке, что докинула меня до базы, я был один. Только сейчас посмотрел в телефон: Юлдуз сообщила, что не приехала, холодно... Значит, предстояло ещё и кордить Мелкого - или отказаться от намерений ехать на нём завтра. Хватанул ещё чаю, тронулся в конюшню, где уже погасили свет. Мелкий, видимо, оторопел, но согласился пойти побегать всего лишь за горсточку сушек... Не представляете, насколько странно было ПОСРЕДИ МЕЩЕРЫ выходить в манеж ПРЯМО ИЗ КОНЮШНИ! И мы были там одни-одинёшеньки. Сначала мы погуляли там шагом, обнюхали трактор и строительную туру, потом встали на корду. Да, Мелкий, без сомнения, хотел бегать, рванул без разрешения галопом, но особых фокусов я от него не дождался. Он даже не особо подпрыгнул, когда в манеж заглянул Кремень - мол, кто из фанатов тренируется в десятом часу? Черно-белая кошка, прогулявшаяся по карнизу манежа, тоже его впечатлила не сильно. Я очень внимательно смотрел и слушал: лёгкая аритмия на правый перед, след детской табунной травмы, потихоньку ушёл, суставы молчали, а прибавленная рысь была даже с подвисанием... Что ж, неплохо, завтра работать будем. Вы заметили - работать? В Мещере. А в Подмосковье я рассекаю по полям. Кажется, мир окончательно перевернулся наизнанку.
