Когда моя старшая дочь училась в интернациональном лицее в Страсбурге, у нее в классе тоже бели парни-чеченцы. Из тех семей, что попросили политического убежища во время известных событий. Парни , есссно, общались с земляками со всей своей диаспорты. И крепко стояли за своих одноклассников. То есть девочек и мальчиков обижать никто не смел, а когда пробовал - получал по щам.
И еще из жизни Франции,
@zara про тебя подумала
Скальпель Оккама 02
***************************
История эта случилась в самой сердцевине 80-х и все ещё живые её свидетели давно не при делах. Ни одного имени я не нaзову, ни одного отпечатка не оставлю, так что никто не пострадает, даже если целая когорта светлоратных и добролицых поборников демократических ценностей рванёт на абордаж. Рассказали мне эту историю двое из её непосредственных участников.
Эта самая « сердцевина 80-х » во Франции уже достаточно серьёзно обозначила ближайшие контуры стремительно вливающейся в страну нелегальной миграции и все криминальные проблемы, столь же стремительно нарастающие вместе с ней. Французские социалисты тогда ещё не успели понаделать законов, всячески оберегающих правонарушителя и не дающих работать полиции. Поэтому, полиция работала, как могла, традиционными методами кнута и пряника, хотя бы до появления адвоката, рекомендовавшего задержанному молчать и отрицать или правозащитника, истерившего сходу в налёт, без разбору улик и ситуаций.
Сами правонарушители из свежеприбывающих нелегалов тогда ещё отличались умеренной наглостью и часто неумеренной наивностью, поэтому достаточно быстро попадали впросак и "раскалывались" перед полицейскими, без необходимости дальнейшей обработки.
В одном из самых проблемных парижских кварталов, в комиссариате, днём и ночью переполненном жертвами и правонарушителями, один осоловевший без сна и отдыха полицейский, допрашивал взятого с поличным "афро-африканца", механически угрюмо отрицавшего очевидность и поддельные документы. Не я, не моё, не брал, не бил, не видел, ни при чём. После многочасовых безуспешных попыток заставить задержанного признать взятие с поличным и подписать протокол допроса, полицейский испустил вздох обречённого на вечную скуку пессимиста и неожиданно заявил :
- Ну ладно, Мамаду, улики против тебя железные, но признaваться ты не хочешь. Время на уговоры я больше тратить не буду. Хрен с тобой, но имей в виду : у нас здесь есть кое-что, что заставит тебя пожалеть о твоём поведении и покаяться, аккурат перед страшными муками. Мы здесь, в комиссариате можем вызвать кого-то, кто заставит тебя всё признать и рассказать. И никаких свидетелей не понадобится. Никаких экспертиз. Всё сразу станет ясно. Но после этого, никакого прощения тебе не будет, ни на этом свете, ни на том. Понимаешь?
- Кого вызвать?- спросил насторожившийся Мамаду.
- Дьявола, Мамаду. Мы можем вызвать дьявола. Не веришь? А зря. У нас здесь есть специальный прибор, способный вызвать дьявола. Только здесь, и только у нас. А уж дьявол тебя точно не пощадит. Решай быстрее, или я иду за прибором.
Мамаду угрюмо молчал, ворочая глазами. Полицейский встал и вышел в соседнюю комнату, откуда также доносились оживлённые пререкания других задержанных и других допрашивающих. Дело было очень поздним вечером, тьма за окнами сгущалась не по-детски, вышедшего из комнаты полицейского не было более получаса.
Когда он снова появился, вид имел несколько менее уставший и даже воодушевлённый, будто некоей удачной и удивительной идеей.
- Ну что, Мамаду, подумал? Будешь говорить или я вызываю, кого следует?..
- Мамаду ничего не знать, не мой, не я, не брал, не виноват, адвокату хочу...- машинально забубнил задержанный.
- Ладно, пеняй на себя, - сказал полицейский и снова вышел. Из соседней комнаты больше не доносилось ни звука, по видимому, всех находящихся в ней вывели в другое помещение. В пространстве задержанного Мамаду на несколько минут наступила неприятно зловещая тишина. И вдруг погас свет.
По батареям центрального отопления пошёл невнятный и крайне неприятный гул и скрежет зубовный. Из глубин здания понеслись испуганные вскрики и крики нескрываемого ужаса. Где-то захлопали двери, заверещали женщины, затрещал паркет и чьи-то кости...
Дверь в помещение, где сидел прилипший к стулу Мамаду грубо распахнулась, по стенам заметались лучи резкого света, а в проёме появилась фигура настолько ужасающая, с такими дико-образными конечностями и фантомасной головой, что Мамаду не умер сразу только потому, что не знал, как это сделать быстро и чтоб наверняка.
Фигура замахала верхними конечностями, затопала нижними и голосом грудной жабы взвыла так, что ещё не застывшая в жилах Мамаду кровь свернулась моментально. Калачиком.
Мамаду бросился на пол вместе со стулом и взмолился на родном языке.
- Обмануть всех хотел?!! - кричала фигура в проёме, - За идиотов держишь?!! Думаешь, адвокаты в обиду не дадут?!! Не будет тебе прощения! Забираю тебя с собой !!!
Мамаду со стулом катались по полу, пытаясь перекричать фигуру искренним раскаянием и душераздирающими клятвами:
- Всё, всё скажу! Я! Моё! Брал! Бил! Врал! Крал! Только не забирай!!!
Когда всё стихло и куда-то девалось, снова зажёгся свет, а набежавшиие люди усадили Мамаду на стул и отпоили свежей водой, - он ещё долго всхлипывал, причитал и порывался броситься на колени, признавая не только свою вину, но и сдавая своих подельников, и называя организаторов.
Перед судьёй Мамаду предстал, согласно действующему законодательству, через 24 часа, после задержания, с чистосердечным признанием и полномасштабным раскаянием, унося в памяти лицо подмигнувшего ему полицейского и фразу: « Так будет с каждым, кто заиграется в безнаказанность, Мамаду. Иди и помни... »
А дальше всё было, как всегда - ожидаемо, предсказуемо и неизбежно. Рука об руку росло количество нелегалов, правонарушений и адвокатов. Французские социалисты упрощали и извращали законы, на благо всем пострадавшим от гнёта общественной морали преступникам, плавно и неуклонно приобретающим статус жертвы. В комисcариатах толкалось всё больше правозащитников, совершенно не интересующихся состоянием пострадавших, зато с маньяческим рвением следящих за благосостоянием « задержанных и подозреваемых », выискивая любую возможность отмыть и освободить « узников » бессовестной и бессердечной полиции.
На это уйдёт много быстролетящих лет. А пока, в сердцевине 80-х, в одном переполненном нескончаемой работой парижском комисcариате, творились добрые, но странные дела. Процент чистосердечных признаний пойманных с поличным так очевидно превышал аналогичные данные по всем остальным парижским комиссариатам, что даже судьи не на шутку заинтересовались причинами таких приятных достижений.
Меж тем, нетрудно было заметить, что все без исключения чистосердечно раскаявшиеся преступники были выходцами из рядов нелегальной миграции, африканского происхождения и крайне низкого уровня образования. Иными словами, людьми наивысшей степени доверчивости.
Ещё более удивительным казалось, что согласно всем серьёзным экспертизам, задержанных никто не бил и не применял к ним никаких известных методов насилия, с целью добиться от них фальшивых показаний. Все показания были истинными, искренними и чистосердечными. Зато, перед судьями, отвечая на вопрoс, что заставило их сделать столь спонтаннoе чистосредечное признание, все задержанные, как один, рассказывали такие дикие вещи, что некоторые магистраты, перед вынесением приговора, требовали дополнительной психиатрической экспертизы, дабы не ошибиться, куда конкретно задержанных сажать, в дурку, или всё-таки в тюрьму.
Обьяснения чистосердечных сводились к одному простому и сердитому факту : там, куда меня привели и где допрашивали, живёт и работает дьявол, это он убедил меня рассказать всё самому, чтобы снять грех с души и не попасть на вечную каторгу, куда он собирался меня забрать, прямо оттуда. Видел я его собственными глазами, очень страшно, даже полицейские его боятся, но ничего с ним поделать не могут, он сам решает, кого и как ему допрашивать.
Возможно, если бы дел у судей было чуть менее полного завала, кто-нибудь из них и затеял бы служебную проверку, типа обряда внутриштатного экзорцизма в известном комиcсариате. Но то ли руки у судей так и не дошли, то ли судьи в то время ещё не все поголовно перешли на сторону всего светлого и хорошего (тм). Поэтому, никакого расследования не назначили и ещё некоторое время некий неведомый помощник французской полиции успешно продолжал править бал и вершить правосудие в одном отдельно взятом парижском комисcариате.
Однажды в 80-х, в самый разгар обычного рабочего дня, по одному из коридоров в здании Парижского суда шли двое полицейских, по ходу обмениваясь приветствиями со встречными коллегами.
У одного из лестничных пролётов, им приветливо помахал и сделал знак остановиться известный комиссар парижской полиции, беседовавший там с женщиной, одетой в судейскую мантию. Женщина была не менее известным парижским судьёй.
- А вот, мадам N,- воскликнул коммисар, - Позвольте вам представить работяг из того самого **cкого комисcариата, который последнее время отличается удивительными успехами в работе с задержанными с поличным !
Полицейские смущённо поклонились, а судья с нескрываемым интересом посмотрела на них, но не улыбнулась. Комиссара тут же отвлекли проходившие мимо коллеги, он отошёл, возникла неловкая пауза. Судья смотрела на полицейских молча ещё несколько напряжённых минут, после чего, тихо, но чётко сказала:
- Ну, вот что. Завязывайте там, с дьяволом. Быстро и окончательно. Времена грядут такие, что шутить опасно. Пословица верно говорит : не тяните его за хвост, - не ровён час, оглянётся. Поняли меня?..
Полицейские дружно кивнули и скромно опустили глаза.
С тех пор прошло так много лет, что все участники и свидетели этих событий уже либо не в этой жизни, либо не при делах. Засудить кого-то из них никоим образом не получится, а вот завиноватить можно всю французскую полицию разом, махом, безоговорочно. Из-за одного отдельно взятого комиссариата, последнего из Могикан, успешно приведшего к покаянию тогда ещё наивных и недостаточно осведомлённых о своих правах преступников, пусть и нa недолгий, но весьма продуктивный период.
Если вы сами не догадались (но вы, конечно же, догадались!), как и все ларчики, этот тоже открывался очень просто.
В одном из подсобных помещений чуть не ставшего, но так и не ставшего знаменитым комиссариата, в старом пыльном шкафу, лежал неизвестно кем оставленный и всеми забытый водолзаный костюм одного из коллег речной бригады французской полиции. Кому первому пришла идея инсталляции с праздничным фейерверком, уже не важно, да и история фактов всё равно не сохранила. Детали подыграли разморенные рутиной и усталостью коллеги - метание фонариков по затемнённому помещению, гармонь по батареям, крики, топот и другое необходимое звуковое оформление. Говорят, исполнители главной роли в водолазном костюме регулярно менялись, а массовка работала с воодушевлением.
Самое важное в этой истории - тот факт, что все полученные в ходе спектакля признания были "выбиты из задержанных" несомненно насильственным методом, но ни одно из них не было достигнуто применением физической силы, а токмо и исключительно силой морального воздействия на неокрепшую психику преступника.
Здесь могла бы быть ваша реклама, чьи-то нравоучения или общая дискуссия про то, как вор должен сидеть в тюрьме и важно ли, какими средствами Глеб Егорыч его туда посадит.
Но ничего этого не будет, потому что вселенная бесконечна, а дискуссии унылы, однообразны и давно не считаются с вопиющей действительностью.
На основании вышеизложенного, можно лишь:
- возмутиться,
- посмеяться,
- принять к сведению,
- намотать на ус,
- гневно осудить французскую полицию.
Да, в принципе, не только французскую. Если вы понимаете, о чём я. Если не понимаете, лучше не судите. Карма нынче ускоренная и безотрадная, как костюм водолаза.
Не ровён час, накроет прежде, чем успеется плюнуть в колодец, не запачкав белого пальто.
***
NB При перепосте ссылка на копирайт обязательна (с)
Совпадение, наверно.
.
