Дикарь (Про Тристана) и еще КОЕ ЧТО

SIMBA (simba1)

SIMBA (simba1)

Новичок
В детстве Тристан больше всего любил носиться по высокой траве, чтобы она хлестала по бабкам, и, набегавшись, уткнуться в мамин живот, чтобы в рот полилось душистое молоко. С мамой было хорошо и уютно. Мама всегда защитит и накормит, подскажет, чего надо бояться, а чего нет. И, пока Тристан носил пушистую жеребячью шерстку, пока никто не покушался на его независимость, он чувствовал себя самой счастливой лошадью на свете.
Неприятности начались, когда конюх вошел с маленьким недоуздком. Сначала Тристан насторожился, а когда понял что пришли по его душу, принялся бегать по деннику, в душе его росла паника. Конюх двигался ловко, что-то приговаривая, и, наконец, зажал беглеца в угол, быстрыми и точными движениями надевая недоуздок на жеребенка. Потом, не отпуская, он долго стоял и гладил Тристана, по спине, по шее, а тот трясся как заведенная пружина, готовый ринуться наутек, как только образуется просвет.
- Ну что же ты такой дикарь? Тихо, тихо, не дрожи ты так. Не съем я тебя. Весь в отца пошел, тоже мне мустанг нашелся. Ну что, страшно, когда дед Василий гладит? – Приговаривал конюх, но Тристан не расслаблялся. Он долго еще не мог привыкнуть к людям, да и не хотел. Такой ему достался от природы характер. – Ну, бог с тобой, беги к своей мамке, сорванец, - Василий разжал объятия и малыш, спотыкаясь, помчался в другой конец денника.
Так в его жизнь ворвались люди, вооруженные трензелями, седелками, хлыстами и щетками. Все это Тристан ненавидел, но не боялся. Тяжело он пережил разлуку с мамой – все кружил и кружил по деннику, кричал, звал ее, но мама не приходила. В соседних денниках тоже плакали жеребята, отбитые от матерей. Не успел он прийти в себя, как ему стали зачем-то пихать железо в рот. Конечно, он не дался без боя.
Потом начался полный кошмар. Как только Тристан более-менее смирился с чисткой, и уже не ждал подвоха, случилась неприятность, к которой он оказался не готов.
Утро начиналось как обычно, ничто не предвещало беды. Пришел конюх, и Тристан, немного покружив по деннику, позволил себя поймать, немного поизвивался во время чистки, и думал, что сейчас его отпустят. Но тут Василий подошел к его левому боку, причем как-то странно, скособочившись, будто что-то прятал, и, неожиданно, на спину легло нечто незнакомое. Тристан присел и затарабанил копытами по полу, прокручивая в голове варианты возможного спасения. Решение одно – бежать!
Он прыгнул вперед, но хитрый Василий уже висел на недоуздке, а на помощь ему спешили другие. Короче говоря, сбежать не удалось. Под брюхом начала затягиваться подпруга, и тут Тристан не выдержал. Он рванул изо всех сил, раскидал конюхов и поскакал, отбрыкиваясь по дороге от сползающей по спине седелки. В этот день жеребенок впервые узнал, что такое губовертка. В глубине души он, наверное, понимал, что кто-то должен проиграть в этой битве, но война еще не закончена.
С великим трудом на Тристана надели беговую сбрую. День за днем конюх Василий и тренер Иван Рогожин терпеливо водили трясущегося коня под уздцы, потом всей конюшней закладывали его в качалку, и все водили, водили, успокаивали, и так изо дня в день.
- Слушай, Вань, а давай ему закрытую оденем, а? – Спросил однажды конюх.
- Нет, Вась, не надо. Не боится он ничего. Просто дурака валяет.
- Боится, не боится… Какая разница? Давай оденем, всё легче будет.
- Нет, я его переупрямить должен, понимаешь? Иначе он всю жизнь будет людей дурачить своими хитростями. И так уже из-за него валерьяновку ведрами хлещу. Или я его, или он меня.
- Ну, делай, как знаешь. Ты молодой, тебе и карты в руки, - вздохнул Василий. - Это мы, старики, за вас переживаем все, боимся. Только смотри, будь осторожней, страшновато мне все-таки. Ну, с богом!
Тристан вдруг почувствовал, что качалка стала тяжелее – в нее сел Иван. Конюх отпустил недоуздок, и путь был свободен. Жеребец рванул вперед, и трензель тут же врезался в рот, задирая голову.
Выпучив глаза и раздувая ноздри, Тристан понесся вперед, не разбирая дороги. Огромными скачками он пожирал пространство, рассудок помутнел, вожжи выворачивали голову из стороны в сторону, мешая скакать. Сзади слышался монотонный голос тренера, он успокаивал и убаюкивал, и, наконец, покрывшийся мылом и задыхающийся, Тристан замедлил бег. Трензель тут же успокоился во рту, боль отступила, и конь остановился, тяжело поводя боками. Какое-то время он стоял на месте, боясь пошевелиться. Но тут вожжа на спине задвигалась, и жеребец ударил задом, но, пока его ноги были в воздухе, спину ожег удар. Он отмахнул еще – опять удар. Иван был готов, и после третьего удара Тристан понял, что задом бить не стоит.
Вожжа опять заелозила по крупу, тренер защелкал языком, и жеребенок нерешительно шагнул вперед. Ничего не произошло – трензель во рту спокоен. Еще шаг, еще и еще, только сзади все слышно: щелк, щелк, щелк. Тристан перешел на трот, вожжа щекотала спину, и он набирал темп – вот легкая размашка, копыта отбивают четкий ритм, как стрелки часов. Ветер забирается в ноздри и обжигает легкие. Щелк – галоп – трензель уперся в раненый рот, и Тристан остановился как вкопанный. Потом на него надели чек, который задирал голову вверх и не давал собраться – скакать стало еще труднее, а рысь делалась все быстрее. И так повторялось снова и снова, пока рефлексы прочно не заняли свое законное место в мозгу.
Иван часто приходил к Тристану, стоял у решетки денника и монотонно бубнил что-то, а тот слушал его, заложив уши. Все предложенные лакомства были отвергнуты.
- Ну что ты такой злюка? – Говорил Иван. – Хватит скалиться, давай дружить. – Но Тристан дружить не хотел. Он исправно работал, выкладывался, как мог, но людей не любил.
Он рос, креп на глазах и превращался в настоящего бойца. На упитанных гнедых боках выступали темные яблоки, нос украшала проточина, а на ногах – три кокетливых белых носочка. От великих потомков Барса и Сметанки ему достался крупный рост, а от американских предков – немного оленья, кадыкастая шея, горячее сердце и дурной характер. Он стал настоящей пыткой для коваля, ветеринара и конюхов, а тренер воспринимал его как сложную головоломку, которую непременно надо решить.
Так проходило время, и каждый день – новая битва, пока, наконец, Тристан не попал на ипподром. На конном заводе все вздохнули облегченно, а на ипподроме никто не подозревал о надвигающейся грозе.

После долгой и утомительной дороги Тристан оказался в незнакомом деннике. Пахло свежими опилками и чужими лошадьми. Из-за решетки на него смотрела пара настороженных глаз. Тристан прижался храпом к решетке, сосед сделал то же. Оба с шумом втянули воздух. Жеребец! Раздался визг, и копыта загрохотали по стенам – война была объявлена.
Жизнь на ипподроме оказалась суетливой, люди и лошади то и дело сновали по коридору. Конюх Наталья Петровна, немолодая женщина, смело входила в денник, все время что-то приговаривая.
- Ну что, дармоед. Ну, уши-то отлепи от головы, нечего пугать-то. Пуганые мы уже. А ну прими… - Наталья Петровна толкала жеребца плечом в бок, ворча и вытирая рукавом лицо. Тот уступал, клацал зубами в воздухе, но кусать не кусал.
Тренер, Андрей Степанович Трошин, доставшийся Тристану, оказался человеком терпеливым и понимающим. Он упрямо направлял энергию лошади в нужное русло, и никогда не бил, хотя хлыст держал всегда наготове, и Тристан это видел. Только с ковалем ему не повезло, тот оказался грубым и крикливым, и справиться с конем в одиночку не мог.
Наконец наступил день первого квалификационного заезда. Тристан нервничал во время проминки – его пугал вид переполненных трибун. И вот, наконец, дали звонки на старт, и лошади, набирая ход, выстроились за стартовой машиной. Тристан бежал, старательно выбрасывая ноги, стук копыт бегущих рядом лошадей заводил его. Удила слегка давили, сдерживая его ход. Они прошли первую четверть, когда бежавшая рядом по бровке кобыла чуть ушла вперед. На секунду Тристану показалось, что все они уходят от погони, и что надо вырваться вперед любой ценой, и он сбился. Андрей Степанович всю прямую боролся с ним, и только перед вторым поворотом ему удалось справиться, и Тристан побежал рысью. В итоге, они финишировали в самом хвосте.
Тристан стоял в конюшне и трясся от перенапряжения. Из гнедого он стал вороным от пота, глаза вылезали из орбит, вены выступили на мокрой морде, а ноздри раздувались до невероятных размеров. Наталья Петровна помазала разбитые ноги, помыла коня, закутала в теплую попону и повела шагать. Сначала Тристан даже не косился по сторонам. Он устал до такой степени, что кровь стучала в голове отбойным молотком. Несколько раз он даже споткнулся, потому что не было сил смотреть под ноги. На мокром носу повисли капельки воды. Он слизнул их, и понял, что сильно хочет пить.
На следующий день все болело, ноги отказывались разгибаться. Тристан валялся на полу и таращился в стену. Мимо пролетали запахи, мысли текли вяло. В конюшне не было обычной суеты – выходной. Соседи жевали сено и фыркали время от времени, в углу черный толстый паук плел свою паутину.

И потекли дни, похожие один на другой. Тренировки, тренировки, тренировки… Мах, торт, водилка, и каждый день – очередное сражение. Второй квалификационный заезд пошел удачнее, чем первый, Тристан сбоил только один раз, но быстро исправился. Мышцы болели уже меньше, усталость отступала все быстрее.
Однажды, солнечным летним днем, шагая мимо трибун, Тристан услышал запах. Что-то зашевелилось внутри, он заржал и затряс головой, не понимая, откуда это наваждение. Подняв глаза, он увидел ее. Она удалялась, источая тот неповторимый, сладкий аромат, который кружил сознание и пронизывал током все мышцы. Тристан прибавил ходу, вожжи немедленно натянулись. Он уступил, и, когда натяжение ослабло, он прихватил настырное железо зубами, чтобы не мешало, и сорвался в карьер. Тренер кричал что-то, и обезумевшему Тристану уступали дорогу. Он давно обогнал кобылу, и все скакал и скакал, не разбирая дороги. Он даже испугался самого себя. Покрывшись мылом, он ослабил хватку, и трензель немедленно впился в рот, будто только и ждал этого момента.
- Спину! – Закричал тренер, и рванул левую вожжу. Тристан автоматически повернул влево, и уперся в другого наездника. Он вынужден был сбавить ход и сдаться. Он бежал, почти положив голову на плечо человека, роняя на него хлопья пены.
У конюшни их встретила Наталья Петровна.
- Что на этот раз? – Спросила она.
- Увидел кобылу в охоте и прокатил меня пару кругов галопом, - уставшим голосом ответил Андрей Степанович. – Посмотри, ноги разбил?
- А как же, без этого никуда.… Ох, батюшки, ну за что мне такое наказание на старости лет. Скорей бы уж на пенсию… - пробурчала женщина. – И ногавки новые изорвал, паразит. Ну что же мне с тобой делать?
А Тристан думал о том запахе, что свел его с ума. С тех пор, стоя в своем деннике, он провожал громким ржанием каждую лошадь. Он хотел сражаться, но не на беговой дорожке за первое место, а лицом к лицу, с любым, кто встанет на пути. Какой-то древний инстинкт заставлял его кричать во все горло – дайте мне повод, один лишь повод, и я докажу, что я – сильнейший!

Так прошел год. Тристан возмужал, окреп. Теплым весенним днем он гулял в леваде. Шли бега, и он провожал ржанием спешащих на беговую дорожку лошадей. Услышав очередные звонки на старт, в который раз разволновался и принялся носиться вдоль забора. Крики и свист трибун наполняли мышцы пружинящей энергией, ему хотелось нестись куда-то, куда угодно, лишь бы не оставаться в этом загоне.
С одной стороны, у ограды, лежала навозная куча. Разросшись, она сползла в леваду, делая забор немного ниже. Тристан разогнался – скачок, другой, третий, четвертый, прыжок! Задние ноги ударились о железо, и он очутился на другой стороне, увязнув передними. Рывком, едва не упав, он выпрыгнул на асфальт, и понесся к дорожке.
Он метнулся было на дорожку, но навстречу ему кто-то шел, и он рванул в другую сторону, к проходной, где, по роковой случайности, из ворот выезжала машина. И Тристан устремился в просвет.
Он понесся вперед, мимо гаражей, к шумной улице. Люди шарахались от него, некоторые растопыривали руки в тщетной попытке задержать обезумевшую от страха лошадь. Он скакал по дороге, по тротуарам, по газонам, но ужас преследовал его везде. Иногда он замедлял свой бег, понимая, что вот-вот упадет.
Наконец, на город спустились сумерки, и Тристан остановился среди деревьев. Наверное, это был парк. Он долго не мог отдышаться, мысли его путались, в глазах все плыло и качалось. Этот другой мир оказался пугающе недружелюбным, но Тристан собирался жить дальше, несмотря ни на что. Он немного пожевал травы, попил из лужи и двинулся в путь.
Он тихо брел по городу, срывая по дороге листву деревьев и наслаждаясь тишиной. Время от времени на него набрасывались бродячие собаки, иногда одинокие прохожие останавливались и пытались приманить его.
Понимал ли он, что остался в живых только чудом? Жалел ли о побеге? Нет, не жалел. Даже голод и жажда не заставили бы его вернуться назад.
Начинало светать, когда Тристан набрел на железную дорогу. Он затрусил вдоль рельс. Когда мимо пронесся первый поезд, он ринулся в сторону, и поскакал вдоль забора, сердце его чуть не выпрыгнуло из груди. Но вскоре он привык к поездам, и просто отходил в сторону. Так он шел очень долго, один день сменял другой.
Однажды, переходя железнодорожное полотно, он зацепился наполовину оторвавшейся подковой, и едва не упал. Подкова прочно застряла под шпалой. Вдалеке послышался шум поезда. Тристан собрал оставшиеся силы и рванулся. На его счастье подкова оторвалась вместе с куском копыта, и поезд снова промчался мимо.

Наконец, город остался позади. Тристан свернул с железной дороги, он шел на юг. Обходил города и оживленные трассы, пасся на лугах и запущенных полях. На него уже почти не обращали внимания – эка невидаль, лошадь в деревне. Иногда свежий ветер налетал и принимался трепать гриву, и Тристан пускался на перегонки с ветром. Мокрая трава хлестала по ногам, пробуждая какие-то воспоминания, теперь уже не вспомнить, какие.
Тристан все шел и шел, грива давно свалялась, в хвосте застрял репейник, бока покрывал толстый слой грязи.
Однажды все тот же ветер донес до него запах другой лошади, и он разволновался, заржал. Он поспешил навстречу, вглядываясь в даль, и нашел ее. Рыжая лошадь подняла голову и шагнула навстречу. После обряда приветствия и знакомства, оказалось, что это кобыла. Тристан загарцевал вокруг, но она не приняла его ухаживания, и жеребец получил неслабый пинок в грудь. Он неустанно повторял попытки, и все они были обречены на провал.
Увлекшись, Тристан не заметил подошедшего хозяина кобылы. Тот швырнул в него камень, и Тристан ускакал прочь.
 
Он мало спал, прятался от дождя под деревьями. Часто его прогоняли, если он пасся на посевах. Но он старался избегать людей, и держаться подальше от лесов, где запах дикого зверья не давал ему покоя.
На пути ему встречались коровы, козы, лошади. Они мирно паслись и никуда не спешили. Иногда брехливые псы донимали своим пустым лаем, но Тристан перестал обращать на них внимание, а слишком назойливых отгонял. Он понимал, что тот, кто лает, не станет кусать, а собаке и лошади делить нечего.
Однажды путь его преградила широкая река – самая широкая из тех, что он видел прежде. Он долго бродил вдоль ее берегов, жуя сочную траву заливных лугов, и не решался плыть. Раньше он переходил реки, но они были гораздо меньше, а на противоположном берегу этой трудно было собаку отличить от козы.
Так прошло несколько дней. Наступила страшная жара, и мухи облепили жеребца с ног до головы. Все чесалось, хвост не помогал. Иногда Тристан принимался носиться галопом, чтобы согнать назойливых насекомых. В конце концов, он не выдержал и вошел в воду. Он входил все дальше и дальше, и, в конце концов, копыта перестали касаться дна, и он поплыл. Холодные течения приятно омывали воспаленные, зудящие бока, слепни, наконец, оставили его в покое.
Он долго плыл, отфыркиваясь, и вышел на противоположном берегу. Отряхнулся, пошел дальше.

Наступили холода. Трава сначала покрылась инеем, а потом и вовсе спряталась под слоем снега. Тристан терпеливо откапывал ее, но она пряталась все глубже и глубже. Тело его покрылось густой шерстью, но холод все равно пробирал до костей.
В конце концов, исхудавший и слабый, он дошел до второй широкой реки, но она давно замерзла, и Тристан, не задумываясь, пошел на другой берег. Под тонким слоем снега лежал лед, и Тристан постоянно поскальзывался, негнущиеся ноги не слушались его. Рыбаки, облепившие реку, удивленными взглядами провожали одинокую, тощую лошадь, бредущую шатающейся походкой неизвестно куда.
В открытой степи он почуял терпкий запах, вернее, целую гамму запахов, среди которых четко уловил аромат сена и отрубей. Собравшись с последними силами, то и дело проваливаясь в сугробы, он двинулся вперед.
Это была молочная ферма, каких он видел множество на своем пути. Ворота приоткрыты, из них клубится вкусный пар.
Тристан вошел. Внутри оказалось шумно, тепло и даже немного душно. Кругом стояли коровы и мерно жевали. Жеребец ткнулся в первую попавшуюся кормушку, ухватил щепотку сена, но тут же получил рогом по лбу. Отпрянув, он повторил попытку в другой кормушке, потом в третьей. Наконец он обнаружил кучку недоеденного комбикорма, хозяйка которого улеглась отдыхать, и не обращала на вора никакого внимания. Тристан жадно поглощал ароматные гранулы, и, покончив с ними, принялся за сено. Желудок благодарно урчал, по телу разливалась сладкая истома. Вот оно, счастье.
Неожиданно сзади послышались голоса, и Тристан метнулся к выходу, но его нога попала в желоб навозного транспортера, и он упал. Подкова на передней ноге зацепилась за цепь, и его потащило по скользкому полу.
- Ох, батюшки светы! Николай! Коля! Выключи транспортер, быстро! – Послышался зычный женский голос.
Тристан даже не пытался дергаться, он отупел от боли. Вдруг движение остановилось, кто-то подбежал к нему, и, как только но попытался встать, его голову прижали к полу.
- Николай, сюда, быстро! – Скомандовал женский голос.
- Ой, кобыла, никак? Откеда у нас кобыла взялась? – Удивился подошедший скотник.
- Подержи голову!
- А на кой ляд ей голову держать?
- Чтоб не поднялся! И не задавай вопросов, а то уволю к такой-то матери. – Пробурчала женщина. – И, кстати, сам ты кобыла.
- А чегой то я кобыла-то? Обзываться, Версанна, да?
Та, которую звали Верой Александровной, вздохнула, и пошла искать скребок, которым убирают навоз из-под коров. Николай стоял перед Тристаном на коленях и держал его за храп, как было велено.
Минуты через три женщина вернулась со скребком в руках. Она уперлась ногой в копыто, вставила между ним и подковой лезвие скребка, и надавила, используя его как рычаг. Подкова оторвалась.
Присев на корточки, она осмотрела ногу. Покачала головой.
- Ну, что там? – Деловито осведомился Николай.
- Коклюш вырос. Погодь еще малость, за бинтом сбегаю.
Николай нахмурился. Он работал с Верой вот уже пятнадцать лет, и никогда не понимал, когда она шутит, а когда говорит серьезно. Вот и сейчас он вытянул голову, пытаясь увидеть больную ногу лошади. И где же он слышал про коклюш?
Вера Александровна вернулась с бинтом и бутылью йода. Обработала рану, туго забинтовала и скомандовала:
- Отпускай!
Николай быстро отошел, но Тристан не поднимался. Глаза его были полузакрыты.
- А ну вставай! – Прикрикнула Вера и толкнула жеребца сапогом в круп.
Тристан поднял голову и огляделся вокруг. Мир качался и гудел, в ноге что-то жгло и стреляло. Вдруг он понял, что его пинают, почувствовал свою уязвимость и попытался вскочить, но ноги заскользили по грязному полу, и он опять растянулся. Вера потянула его за рваный недоуздок, а Николай уперся в бок, и Тристан опять затрепыхался, пытаясь встать. Ноги Николая скользили, и он едва не упал, недоуздок порвался, и Вера тянула жеребца, обхватив за шею.
В итоге, общими усилиями, Тристана подняли на ноги. Николай хотел погладить его, но жеребец угрожающе заложил уши.
- Ишь, дикарь нашелся! Как сено воровать, так пожалуйста вам, а как спасибо сказать, что возились тут с ним, так это мы не умеем! – Возмутился скотник. – Ну и вали отседова!
Николай замахнулся, и Тристан заковылял к выходу. Вера расхохоталась.
На улице дул холодный ветер. Тристан прошел метров сто и обернулся, возле коровника лежала охапка сена. Он вернулся обратно и нерешительно понюхал вкусные травинки. Попробовал одну, и не смог уже остановиться. Доев сено, он побрел дальше. Нога болела ужасно, сил не осталось. Он увидел какой-то навес, забился под него, улегся на бетонный пол и провалился в сон.
Ему снилась беговая дорожка. Ровная, пыльная, бесконечная. Тристан не любил ее за то, что эта дорожка не вела никуда. Рядом с ним, глотая пыль, неслись другие лошади, хрипя и разбрызгивая пену. Трибуны гудели как десять тысяч растревоженных ульев. Конюшня, опилки, сено… Сено!
Тристан проснулся оттого, что услышал запах. Открыв глаза, он обнаружил сено прямо под своим носом. Уже давно рассвело, и кто-то накрыл его тряпьем, чтобы он не замерз. Жеребец неуверенно потянулся губами к желтым соломинкам. Да, это было сено.
Так он повел месяц. Днем уходил подальше от людей, а ночью возвращался, и всегда его ждала охапка сена. На бетоне лежали опилки. Он укладывался спать, а с рассветом снова уходил в поля, откапывать из-под снега стерню.
Нога болела уже гораздо меньше, болезнь миновала, и Тристан двинулся дальше. Шел он очень медленно, потому что добывать пропитание было трудно. Он искал что-то, но не знал, что именно. Всматриваясь в повороты дорог, в равнины и степи, он не находил того самого, единственного, ради чего появился на свет.
Пришла весна, земля покрылась бело-серой грязью. Тристан подбирал прошлогодний листовой опад, мелкие веточки и засохшую траву.
Когда весна пришла в разгар, он увидел на горизонте голубые горы, и двинулся им навстречу. Питаясь молодой травой, он быстро восстанавливал силы, и безотчетно двигался вперед.
Он шел вдоль русла реки, которая становилась все злее и уже, вершины зеленых гор поднимались все выше над головой. На лугах паслись одинокие коровы, ослы и худые горбоносые лошади. Воздух казался непомерно легким, и его как будто не хватало, а вода в реке становилась все холоднее. И, наконец, он увидел хрустальные вершины, которые надвигались манящей, голубой громадой. Они казались нарисованными на стене, и, казалось, там, где они есть, для них не хватает места, и они напирают на мир всей своей ледяной сущностью.
Тристан бродил по этой чудесной вертикальной стране, где так просто было затеряться и легко вернуться назад. Он быстро понял, что путь вниз обязательно приведет к реке, где задерживаться не стоит, потому, что у реки можно встретить человека. В лесу было много всякого зверья – олени, косули, туры – забавные горные козлы, предупреждавшие друг друга об опасности свистом. Но туров Тристан видел мало, они жили высоко, где трудно было пастись с непривычки.

Однажды, бродя в окрестностях небольшого городка, он обнаружил следы целого табуна кобыл. Он шел по следу, и уперся в забор, за которым они, должно быть, паслись.
Разволновавшись, Тристан принялся бегать вдоль сетки и ржать. В конце концов, он остановился у ворот, куда они вошли, и, в задумчивости, стал шарить губами по железным прутьям. Уходить ему совсем не хотелось.
Он стоял и шевелил верхней губой незакрытый амбарный замок, который дужкой был просунут в скобы ворот и держал их. Тристану нравилось монотонное позвякивание железа о железо, под этот звук мысли текли равномерно, переставая зацикливаться на кобылах, запертых за этим забором.
Неожиданно, замок вывалился, и ворота, под собственной тяжестью, со скрипом открылись настежь. Тристан оторопело смотрел на открывшийся путь. Придя в себя, он помчался по следам лошадей. Очень скоро он действительно обнаружил небольшой табун кобыл, некоторые были с жеребятами. Среди них мирно пасся старый серый мерин, который равнодушно посмотрел на Тристана, и продолжил свою трапезу.
Чужака приняли не сразу. Жеребцу понадобилось время, чтобы доказать свой авторитет, особенно трудно пришлось с кобылой, которая считалась вожаком. Подчинив себе табун, Тристан увел их через открытые ворота в горы. На его счастье, дорога была безлюдна, и в сумерках, когда они уходили, им не встретился ни один человек.
Наконец, Тристан обрел то, что искал. Он водил свой табун по крутым диким склонам, под голубыми ледниками, над хвойным лесом. Он выбирал укромные места, а сам поднимался на гребни, всматриваясь в даль и охраняя покой своего гарема. Он старался держаться поближе к чутким и зорким турам, которые быстро замечали опасность и поднимали тревогу, и тогда табун лошадей снимался с места и уходил в глубь ущелья.

Однажды, заняв свой наблюдательный пост, Тристан заметил двух верховых, и стал уводить табун. Горбоносые, неказистые лошадки всадников быстро, как горные козлы, двигались по каменистому склону, и вскоре Тристан понял, что им не уйти. Тогда он повел кобыл вниз, к реке. Когда лошади спустились к руслу, верховые были совсем близко. Но там, внизу, на ровной дороге его чистокровным подругам не было равных. Они рванули карьером, оставив за собой лишь клубы пыли, и всадники быстро отстали.
Когда преследователи скрылись из виду, Тристан повел табун не прямо, в поселок, а в лес, и они ушли хитрыми звериными тропами туда, где их было не найти.

В небольшом курортном кафе царило ленивое ощущение вечного праздника. За деревянным, свежего дерева столом, сидели две молоденькие туристки и местный парень.
- Девчонки, вы к нам надолго?
- Через неделю уезжаем, а что?
- Так быстро? Вам не понравилось у нас?
- Нет, что вы. Тут такой чистый воздух, и горы такие красивые, мы даже не ожидали!
- Вы не видели красивых мест! Хотите, покажу? Свожу вас на водопады…
Девчонки смущенно переглянулись.
- Наверное, здесь медведи водятся…
- Да что медведи! У нас в горах мустанг живет!
Девушки рассмеялись.
- Какой еще мустанг? Может, и крокодилы найдутся?
- Мамой клянусь! Мустанг-иноходец! Американцы подослали! Не верите? – Обиженно прищурился молодой человек. – Честное слово, подослали. Он вскрыл цифровой замок на пастбище и увел племенных кобыл. А знаете, сколько они стоят? – Юноша выпучил глаза, и, понизив голос, будто собирался сообщить страшную тайну, промолвил, - сто миллионов каждая…
Девушки задумчиво переглянулись, как бы говоря друг другу, он что, издевается?
- Я думаю, он поведет их в Ставрополь, а там, в степях, размечена посадочная площадка для вертолета. Грузового. Я сам на мустанге видел датчик, в бинокль. Если не верите, могу вас отвести, место знаю, где он пасется. Сами посмотрите.
- Нет, спасибо. В другой раз.
- А на шашлыки вечером пойдете? Молодого барашка резать буду, - не унимался парень.
Тут из-за стоявшего в самом углу стола, с шумом отодвинув стул, встал человек, присутствия которого никто не замечал. На нем была вязаная шапка, не вязавшаяся со стоявшей вторую неделю жарой и грязный, засаленный спортивный костюм. Он вышел, громко хлопнув дверью.
Девушки вздрогнули и переглянулись.
- Шама, больной что ли? – Донеслось ему вслед.

Шамиль был заядлым охотником, и не скрывал этого, за что часто имел стычки с егерями, ведь охотиться в заповеднике запрещено. Но ему было наплевать. Он хорошо стрелял, знал все звериные тропы, и неделями пропадал в горах. Вернувшись, он впадал в долгий запой, и потом все повторялось снова.
Ему не давал покоя этот самый мустанг. И дело даже не в том, что за возвращение лошадей можно получить награду, это был спортивный, охотничий интерес. Хитрый жеребец кочевал из ущелья в ущелье, и всегда был начеку. Но Шамиль не собирался сдаваться, он ходил по следам табуна, и несколько раз подбирался довольно близко. Рано или поздно, но мустанг просчитается.
Так думал Шамиль, притаившись за поваленным деревом. Там, за пригорком, пасется табун. Ветер дует от лошадей к охотнику, значит, обоняние им не поможет. Рано или поздно он выйдет наверх, чтобы проверить, нет ли кого поблизости.
И вот он появился. Огромный, широкогрудый, с большими, на выкате глазами. Ноздри раздуты – принюхивается. Уши настороженно стригут воздух.
Шамиль медленно, плавно нажал на спусковой крючок.
За полсекунды до выстрела, испугавшись чего-то, полоща крыльями, выскочил из-за камня улар.
За секунду до выстрела, испугавшись улара, метнулся в сторону Тристан, и пуля обожгла его круп.
Он рванул вниз, к табуну.
Зацепившись за камень, оторвалась последняя беговая подкова, и осталась лежать на склоне, на счастье тому, кто ее найдет.
 
Мне очень нравится. Просто замечательно интересно читать. :) Пусть я не могу совсем поверить, что жеребец мог пройти пол-страны, но представлено это так, что в рассказе это кажется очень даже реальным. ("Легко придумать зеленое солнце - трудно придумать мир, в котором оно было бы реальным"). :)
 
Нет, правда очень здоровская история, мим друзьям и коллегам очень понравилось... Упс, проболталась... извини, но произведение это я распечатала и принесла на конный. Все в восторге были... Прости, плиз, за такую наглость.. :roll: :oops: :oops: :oops:
 
Золотой написал(а):
Нет, правда очень здоровская история, мим друзьям и коллегам очень понравилось... Упс, проболталась... извини, но произведение это я распечатала и принесла на конный. Все в восторге были... Прости, плиз, за такую наглость.. :roll: :oops: :oops: :oops:
Нажмите для раскрытия...

Ну ла-адно... Щас начну гордиться. Вот уже щеки важно надулись!
На самом деле громное спасибо за добрые слова!
 
Вот новый рассказик, или полрассказика - не знаю.


Лозовский, широко шагая, пересек ставший до боли родным коридор института клонирования. Шел 2012 год, март, на улице тепло, но он не интересовался солнечными деньками. Если бы его спросили, когда он в последний раз гулял по парку с Людой, он бы даже не сразу вспомнил кто такая эта Люда, хотя поженились они всего год назад.
Распахнув дверь лаборатории он едва не сбил с ног профессора Курье, почтенного старца и своего наставника. Седовласый, с окладистой бородой и неизменными очками в черной оправе, покоившимися на кончике носа, он казался воплощением спокойствия, и они с Лозовским составляли странный контраст.
- Миша, осторожней, вы когда-нибудь покалечите меня или убьетесь сами, - назидательно промолвил он, глядя, как обычно, поверх очков. Лозовский часто думал о том, что эти очки не несут никакой смысловой нагрузки кроме противовеса на длинноватом носу профессора.
- Простите, Степан Давыдович, я спешу.
- Редкий случай! – Профессор укоризненно покачал головой. – Сегодня у тебя ответственный день. Ты все сделаешь сам, или тебе помочь?
- Сам, только сам. Одного лаборанта достаточно, - протараторил Лозовский.
- Я все равно постою рядом. Полюбопытствую. Хотя, повторюсь, идея ваша безумна. Пустая трата времени и средств. Вы талантливый ученый, и все же фантазируете, как мальчишка. Ну где это видано…
Тут его речь прервал лаборант:
- Михаил Ефремович, она готова!
Лозовский бросил извиняющийся взгляд на Курье и метнулся вглубь ярко освещенного кабинета, в данный момент походившего на операционную.
- Миша, вы справитесь с анестезией? – Крикнул ему вслед профессор, но ответа так и не дождался.

Пациентка стояла прямо в лаборатории, в специально оборудованном боксе. Изящная ахалтекинская кобыла с большими, печальными глазами. Ей не было больно, она просто устала. Так думал Лозовский, дневавший и ночевавший подле нее. Он сам делал все замеры, анализы, снимки. Снимками и графиками были увешаны все стены кабинета.
Лозовский был ученым до мозга костей. Он месяцами не появлялся дома, и жена уже, скорее всего, подала на развод, но какое это имеет значение теперь, когда он на пороге открытия, которое перевернет мир. Он никого не подпускал к животному, он был суеверен и тщеславен. Сам, все сам. Сам менял подстилку, сам кормил, сам поил. Только для ректального исследования звал помощников, кобыла едва не убила его, когда он попытался провести ректальное исследование самостоятельно. Только бы ничего не случилось…

Огромный, ярко освещенный зал. Лозовский стоит перед огромной аудиторией. Его буквально сверлят сотни испытующих глаз. Молодой выскочка? Гений? Очередная посредственность? Именитые ученые сидят, скрестив руки на груди или нетерпеливо постукивая «Уотерменами» и «Паркерами» по столам. Кто он, этот молодой, всклокоченный, худощавый парень в сером костюме и галстуке не в тон? Стоит за кафедрой, нервно вращая глазами и перебирая бумаги доклада. Может быть, он просто не подготовлен? Что ж, посмотрим.
Лозовский бросает последний взгляд на своих судей. Сейчас они увидят то, от чего добрую половину из них хватит инфаркт. Ну, держитесь, вы, считающие себя учеными. Сейчас вы поймете истинный смысл слова «открытие», и все ваши научные изыскания покажутся вам самим детским лепетом. Я читаю сомнение в ваших глазах. Посмотрим, какая буря эмоций исказит ваши лица. Это следовало бы запечатлеть на камеру. Итак, начнем.
Лозовский представился.
- Позвольте мне нарушить последовательность, и, прежде чем я назову тему своей диссертации, я хотел бы представить вашему вниманию результат, - выпалил Лозовский. Он хотел произвести фурор, и плевать ему хотелось на недовольный шепоток, пробежавший по аудитории.
Лозовский сделал шаг к двери, распахнул ее, и вывел на сцену полугодовалого жеребенка. Худой, золотистой масти, с огромными, полными испуга глазами. Взгляд притягивала необычно широкая грудь и какое-то подобие седла на спине. Может быть, декоративное, странной формы. В зале поднялся недовольный гул.
Неожиданно кто-то из зрителей щелкнул фотокамерой. Жеребенок испугался вспышки, вздрогнул всем телом, и то, что все приняли за седло, расправилось за спиной огромными крыльями. Кто-то из дам упал в обморок, воцарилась мертвая тишина. Фурор произведен.
 
Первые два года жизни Гриф провел в лаборатории. Лозовский изучал его физиологию, поведение, развитие. Каждое выпавшее при линьке перышко было пронумеровано и хранилось в отдельной колбе. Лозовский похудел, жена давно ушла от него, и он, фактически, жил в институте. Со временем он понял, что признание собратьев по цеху и толпы журналистов, интервью на телевидении и денежные премии – отнюдь не самое главное. Он чувствовал себя Создателем. Он перевернул страницу научной истории и открыл новую главу, да и это не главное. Главное – перед ним стояло существо, доселе невиданное, сказочное, невозможное! Золотистый жеребец, изящный аргамак с могучими крыльями орла. Гипертрофированные мышцы груди могли бы, возможно, поднять тело аргамака в воздух, но Лозовский боялся рисковать. Он боялся потерять Грифа, не был уверен, что сердце выдержит. Следующего своего питомца он обязательно научит летать, только не Грифа. Слишком велик риск.
Второго пегаса Лозовский уже вынашивал в своей гениальной голове. Оставалось только найти подходящий материал. И когда материал был найден, и ученый погрузился в новые изыскания, Гриф переселился в виварий при институте.

Для этого пришлось снести стену между двумя денниками, чтобы сделать один, просторный. Когда конюх раздавал кашу в обед, все лошади ржали, некоторые кружили вокруг своей оси, а Гриф при этом хлопал крыльями.
Выглядел он неважно. Худой, болезненный, с недоразвитой мускулатурой от недостатка движения. Подкупал миролюбивый характер коня – он никогда не кусался, ни разу никого не лягнул. Лозовский навещал его редко, зато регулярно приходил лаборант, делал инъекции каких-то препаратов и смазывал перья на крыльях – ведь Гриф был все же не птицей, и не мог ухаживать за собой.
Молодой конюх Витя, что дежурил по ночам, часами сидел у Грифа в деннике. Словно не мог наглядеться на чудо, которое вот-вот растворится в воздухе, из которого возникло по волшебству. И вот однажды он принял решение, будь что будет, решил он. Надел на коня недоуздок, и, среди ночи, пока никто не видел, он вывел Грифа на улицу.
Гриф шел за ним покорно, лишь иногда останавливаясь и озираясь по сторонам. Витя привел коня в леваду и пошел по кругу. Конь слегка пошатывался с непривычки. На второй день Витя побежал, Гриф затрусил следом. Движения его были скованы и неуклюжи. Потом Витя научил коня бегать на корде. Так продолжалось около месяца. Мышцы Грифа окрепли, он стал больше есть, и Лозовский не мог понять, в чем дело. Он искал ответ в своих формулах, и, наверное, нашел, он ведь считал себя почти богом.

Курье шел по своим делам, когда Лозовский, громко пыхтя, догнал его в коридоре.
- Степан Давыдович, нужен ваш совет, - задыхаясь, промолвил он.
- Что стряслось? – Очки профессора соскользнули до самого кончика носа.
- Отторгается. Ничего не понимаю, делаю все как тогда, а он, зараза, вылетает, как из пушки. Не приживается, и все тут.
- Ну, милый мой, я вам тут не советчик, - ответил профессор. – Я, видите ли, давно говорил, что это дохлый номер.
- А как же Гриф? С ним-то все получилось!
- Боюсь, Миша, вам просто невероятно повезло. Вы верите в бога?
- В како… А, в бога… Да нет, не верю. Прошу вас, посмотрите мои препараты! Я где-то ошибся, и не пойму где!
- Нет, Миша, я видел ваши препараты и ваших животных уже тысячу раз. Мне правда очень жаль, но я бессилен.
Выходит, Гриф – это все что у меня осталось, подумал Лозовский. Конечно, отступать ни в коем случае нельзя. Эксперимент необходимо повторить! И даже если Гриф – венец моего творения, все равно я – Творец!

Ночь, лето 2015 года. Витя стоит в середине левады, держит в руках конец ярко-красной корды. Крылатый конь рысит по кругу, движения его легки и пружинисты.
- Галоп! Ну же, галоп! – Командует Витя.
Гриф поднимается в галоп и расправляет могучие крылья. Размах почти четыре метра. Дикая озорная искорка загорается в его восточных глазах, и Витя видит ее. Он радуется. Он подарил коню радость движения, он вырвал его из заточения, спас его. Витя чувствует себя Спасителем.
Взмах, другой, третий… Витю обдает ветром, будто неподалеку приземляется вертолет. Конь взлетает. Алая корда вываливается из Витиных онемевших рук. Тяжело полоща крыльями, Гриф поднимается все выше и выше…
Из ворот выбегает взлохмаченный Творец, ошарашенный Спаситель стоит посреди левады, и оба заворожено глядят в небо.
Полет длился каких-то десять минут. Боль в груди – это сердце. Мне надо больше сердца, это слишком мало… Кто я?...
 
Я не знаю... может, с точки зрения строгой критики я не права, но я в восторге. Сказать, что мне понравилось - это ничего не сказать. Именно дух рассказа. Можно цепляться к словам, к контрукциям, указывать на мелкие огрехи - но не хочется. Потом что рассказ силен и целен. Потму что идея его - хороша, и хороша весьма. Короче говоря: браво! :D :D :D
SIMBA, а может, давай ты все-таки выложишь те рассказы, которые ты удалила? Честное слово, они здесь будут очень даже к месту :wink: Если ты, конечно, на нас окончательно не обиделась :D
 
amazed.gif

Я поражена... Уау... Шоковое состояние минут 10... Потом напишу внятней...
 
И ничего я не обиделась! Подумаешь :wink:
Выкладываю старые рассказы, только чур не ругаться, что не про лошадей! (Это я коварным модераторам)


История эта произошла с моим старинным другом. Мы знали друг друга чуть ли не с детского сада, и я могу с уверенностью сказать, что он никогда не верил ни в бога, ни в черта, ни в Санта Клауса. И то, что с ним произошло, удивило бы, наверное даже этих персонажей.

Как я уже говорил, дружили мы с самого детства. Не то чтобы, как говорится, «неразлей-вода», но все же общались довольно часто. Витька был человеком не слишком храбрым, не слишком жестоким, в общем, самым обычным человеком. И отношения у нас были хорошие и ровные, и на выручку друг другу приходили не раз. Опять же, общие воспоминания, общие друзья. Вот почему вся эта история, длившаяся, между прочим, много лет, настолько выбила меня из колеи.
Все началось с нашей злополучной поездки в деревню к Витькиной бабушке. Лет нам тогда было примерно по пятнадцать. Нам самим эта идея не очень пришлась по вкусу, но Витькины родители настояли, что, мол, нечего нам по дворам пыльным летом болтаться, когда в деревне можно и на реку сходить, и в лес за грибами. Ну, мы и поехали.
В конце концов, можно было познакомиться с деревенскими девчонками, а они, как нам казалось, не такие привереды и задаваки как московские.
Жили мы в бабушкином доме в просторной светлой комнате. Спали все втроем (я, Витька и Женька, наш одноклассник) прямо на полу – закалялись. Днем ходили на реку, купаться. Рыбу мы ловить все равно не умели. По вечерам сидели на завалинке или ходили в местный Клуб. Там надо было держать ухо востро, местные парни городских, как обычно, недолюбливали. Поэтому чаще всего вечером нас можно было обнаружить на завалинке.
Итак, лето подходило к концу, листья начинали потихоньку желтеть, и нам троим стало грустно. И тут Витек говорит:
- А знаете, - говорит, - у моего покойного деда ружье осталось в сарае. Бабка про него не помнит совсем. Давайте на охоту сходим!
- Давай, - говорю, - только у твоего деда там случайно борзых собак не завалялось?
А Женька, дурак, обрадовался, развеселился. Давайте, мол, на кабана сходим, или, к примеру, на медведя. Я ему, смотри, говорю, как бы кабан с медведем сами на тебя не сходили.
Мы, конечно, долго смеялись, представляя, как медведь «сходит» на Женьку.
Ружье мы действительно нашли в пыльном сарае, за ящиками. Там же на полке мы обнаружили и патроны к нему. Кое – как зарядили. Ружье оказалось двуствольным, а какой оно было модели, мы понятия не имели. Так уж вышло, что мальчишки нашего двора с ума сходили от футбола и плееров, и никто не разбирался в оружии.
Итак, погрузив ружье в пыльный мешок, чтоб никто не догадался, мы двинулись в сторону леса. По дороге нас никто не встретил и никто ни о чем таком не спросил, хотя я сейчас об этом жалею. Жалею и о том, что не сумел прислушаться к слабому, неокрепшему голосу интуиции, что не надо, никогда не надо ходить в лес с ружьем.
Мы шли по узкой тропинке, по которой грибники обычно крались за своей добычей. Шли мы долго, лес был приветлив и мил, вокруг все беззаботно чирикало и благоухало. Мы, честно говоря, даже понятия не имели, какие звери водятся в этом лесу. Мы просто шли себе по тропинке и любовались природой.
Вскоре мы сошли с тропинки и забрели в глухую чащу. Мы долго шли, перебрасываясь шуточками, и нам ничуть не было страшно. Витек нес свое грозное оружие дулом вверх, чтобы ненароком не подстрелить кого-нибудь из нас. Неожиданно справа в кустах послышался шорох, а за ним глухое рычание. Резко развернувшись, мы увидели, что прямо на нас из зарослей смотрит серый волк, размером с небольшую немецкую овчарку. Глаза у него были желтые и смотрели на нас пронзительно и злобно.
Сказать по правде, я едва не наделал в штаны. До сих пор я видел волка только по телевизору, даже в зоопарке ни разу не был. Но я точно знал, что это волк, и что этот волк опасен. Мы все очень сильно перепугались и стояли с минуту точно вкопанные. Потом мне все-таки удалось выдавить из себя несколько слов.
- Так, ребята, только спокойно. – Тихо сказал я. – Он нас не тронет, если мы не будем делать резких движений. Просто тихо, спокойно развернемся и уйдем.
И тут произошло такое, чего никто не ожидал - Витек вскинул ружье, взвел курки и выстрелил. Раздался оглушительный грохот, и волка откинуло назад. Он упал, ударившись о дерево, шкура его окрасилась кровью. Я закричал.
Минуту спустя мы подошли поближе и убедились, что зверь действительно мертв. Мертвее, как говорится, не бывает.
Женька сел на корточки, чтобы рассмотреть, и неожиданно расплакался.
Витя стоял столбом и не мог прийти в себя.
Немного оправившись от шока, мы решили осмотреть все вокруг – ведь мы не знали, можно ли убивать волков, вдруг они охраняются законом, и нас кто-нибудь заметил.
Обследуя окрестности, мы обнаружили нечто ужасное, такое, что мне захотелось проснуться и понять, что это был сон. Неподалеку мы нашли волчье логово, а в нем – волчат. Они были маленькие, и, кажется, еще слепые.
- Боже мой, мы убили их мать! – взвыл Женя.
-.Нет, я не думаю, что это была волчица. Это был огромный самец, и он хотел нас убить! – стал оправдываться Витек. – Если бы я не выстрелил, он бы нас сожрал, я вам точно говорю. А их мать скоро вернется, и все будет окей. – Голос его дрожал, и мне стало его жалко.
- Да какой, к черту, самец! Ты что, тупой совсем? Ты что натворил, урод, ты хоть понимаешь? – Женька перешел на крик, из его глаз катились слезы. Он сжал кулаки и кинулся на Витю.
- А ну прекратите немедленно! – заорал я еще громче Жени. – Надо сматываться отсюда, пока егерь какой ни будь не нагрянул.
- А как же они, Саш, они же умрут?.. – не унимался Женька.
- К сожалению, во-первых, нас с ними домой не пустят, во-вторых, насколько я знаю, волки почти не приручаются. И вот тогда уж они точно нас сожрут. Будем надеяться, что их найдет другая волчица и примет к себе. А ты, Витюша, - обернулся я к незадачливому охотнику, - не просто урод, а настоящий подонок.
Вите нечего было сказать в ответ. Только потом он заикнется по поводу того, чтобы вернуться за тушей и сделать чучело, на что мы с Женей ответили, что сделаем чучело из него.
Обратно мы шли молча, каждый думал о своем, все мы были мрачнее тучи. Я понимал, что произошла ужасная, непоправимая ошибка, но самое ужасное, что такие непоправимые ошибки происходят сплошь и рядом. Такова наша долбаная жизнь, и ничего с этим не поделать.

И вот, прошло три месяца. Мы доучивались последний год в школе, готовились к институту. Встречаться мы стали чаще, почти каждый вечер. Происходило это по немому уговору, словно каждый из нас боялся, что остальные проболтаются, если окажутся в другой компании. Витек боялся милиции и лесничих, Женька боялся, что все узнают какой он плакса, а я боялся, что они передерутся между собой. Ну, не то чтобы они враждовали, нет, просто, если начинался очередной спор по поводу убитого в лесу волка, Женя словно с цепи срывался.
Как-то раз Витя приходит к нам и сообщает, что его мать купила в переходе котенка. Говорит, он был такой маленький и несчастный, а глазки такие красивые, а хвостик пушистый… Словом, притащила Витькина мать домой этого маленького засранца, и Витек позвал нас в гости на него посмотреть.
Мы пришли. Котенок был действительно смешной и гадил где придется. Но за его очаровательную мордашку ему все прощалось.
Спустя три года мы уже учились в институтах, Женька жил со своей девушкой, а мы с Витьком со своими родителями. Мы по прежнему дружили, пили пиво по выходным, гоняли в футбол во дворе. В общем, жизнь шла своим чередом.
Но вот однажды, сижу я дома, и звонит мне Витькина мама. Звонит в истерике. Что у них там случилось, я понял не сразу, вроде бы что-то с котом. То есть с тем самым котенком, которого она в переходе купила.
Я прилетел к ним через пять минут и увидел странную картину – Витя с разодранным в клочья лицом пытается остановить кровотечение, мама сидит, рыдает, а Мурзик (так звали кота) заперт в ванной и воет там как сам Дьявол. Я спросил, что, собственно произошло.
- Наш кот взбесился, - отвечает мне уставшая от рыданий женщина. – Он просто бросился на Витюшу и вцепился ему в лицо. (Всхлип) Я просто уверенна, что он целился в глаза. Точно, в глаза. Я сама бы ни за что не поверила, если бы не видела сама. – Она громко высморкалась – Просто так, с голого места, как будто он с ума сошел. И до сих пор никак не может успокоиться.
Тут подал голос Витя:
- Сань, помоги мне его усыпить…
- НЕТ! – закричала Витькина мать. – Я не позволю!!!
- А я НЕ ХОЧУ РИСКОВАТЬ ЗДОРОВЬЕМ, это ты понимаешь? – чувствовалось, что спор длится не первый час. – Ты думала, Саша меня отговорит? Фиг ты угадала! Тебе паршивый бешеный кот дороже собственного сына?!
- Но Витенька, может, это лечится, а? – Жалобно простонала она. Мне стало жаль эту женщину. Она отлично понимала, что другого выхода нет, что кот болен, но смириться с этим не могла.
В общем, кончилось все печальней некуда. Кота усыпили, у Витькиной мамы случился приступ, но, слава Богу, все обошлось. Самому Вите даже накладывали швы на лицо. Кот едва не задел ему глаз.

Минуло три года и опять с Витьком приключилась неприятность. Шел он вечером с работы и на него напала стая бродячих собак. Один пес вцепился ему в ногу и сильно поранил. Витя получил сорок уколов в живот, бродячих псов пытались отловить, но чем это закончилось, мы так и не узнали.

А закончилась история вот как. Прошло шесть лет, я женился, Женька тоже женился, ребенку уже девять лет. А Витя все жил со своей мамой. Все мы в жизни устроились неплохо, особенно Женька. Открыл свою фирму, купил хорошую машину. И вот звонит он мне однажды и говорит:
- Здорово, Санек! Слушай, хочу тебя удивить. Ты не поверишь, но я купил сыну на день рождения лошадь. Да-да, живую лошадь. Думаю, у него большое будущее в конном спорте!
Я так и сел. Конечно, он пригласил нас с Витей оценить чудо-подарок, и мы согласились.
Приехали в конюшню где-то в Подмосковье, недалеко от МКАД. Там нас встретил Женька.
- Пойдемте, - говорит, - посмотрите на зверя. Зовут его Ветерок, очень хороший парень.
Зашли мы в конюшню. Ветерок стоял в проходе конюшни, а Женькин сынок с ним возился. Чистил, что ли, не помню. Конь был небольшой, но очень красивый, золотисто-рыжей масти.
- А сколько ему? – спросил Витя.
- Пять лет. Он очень спокойный и добрый. Как раз для ребенка…
Не успел Женька закончить фразы, как произошло следующее. Ветерок поднял глаза на Витьку, прижал уши и рванулся с привязи. Ремни лопнули как бумажные. Витя попятился к стене. Конь двинулся на него, потом остановился в полуметре и замер. Пристально смотрел на него, будто хотел что-то вспомнить. Следующие несколько секунд я не могу вспоминать без содрогания. Ветерок взвизгнул, развернулся и впечатал Витю задними копытами в стену. Несмотря на свой небольшой рост, ударил он высоко – одним копытом в грудь, другим в голову. Мозги моего хорошего друга испачкали крашеную стену, но все же он успел выкрикнуть:
- Желтые глаза!..
Не могу сказать с уверенностью, что Витя видел именно желтые волчьи глаза. Эта тайна ушла с ним в могилу. А конь ту же успокоился и забился в угол своего денника.

А ведь и в вправду можно подумать, что душа серой волчицы обретала разные формы, преследуя убийцу своих щенят. Если разобраться, то каждое из этих животных рождалось при смерти предыдущего. Но это только фантазия, вы же понимаете.
С тех пор минуло десять лет. Я стал спокойнее и рассудительнее, и не верю ни в Бога, ни в Дьявола, ни в Аллаха вместе взятых. Сижу по вечерам в любимом кресле, смотрю новости по телевизору, а напротив меня на полу сидит старый пес, преданно смотрит в глаза. Я то знаю, что он выпрашивает крекер, но я ему не дам. Ему нельзя соленое.
Кстати, пес этот привязался ко мне на улице месяца через два после смерти Вити. Он был еще совсем маленьким щенком.
 
Усталый и злой шел с работы Семен. День не задался, хотелось чем-то отвлечься, да только чем? Взгляд его упал на палатку, торгующую видеоиграми, и Семен побрел к ней. Единственное, что ему пришло в голову – просидеть остаток этого вонючего дня, погрузившись в какой – ни будь виртуальный мирок и забыть про все.
Подойдя к ларьку, он спросил, нет ли каких новых игрушек-стрелялок, что ни будь про войну. И тут он заметил на витрине диск с яркой, многообещающей обложкой, на которой была нарисована очень симпатичная девушка с ручным гранатометом в хрупких, наманиюренных руках.
- А вот этот, второй справа в третьем ряду, будьте добры…
- Пожалуйста, - ответил вежливый продавец, - очень хороший выбор. Вы понимаете, о чем я… - загадочно добавил он.
- Нет, не понимаю, но все равно спасибо. До свидания. – С раздражением ответил Семен.

Придя домой, он вытащил бутылку водки из холодильника, взял стопку и закусон и плюхнулся за компьютер. Ему поскорее хотелось забыться и не думать про всех этих ублюдков, с которыми приходится работать.
Он вставил диск в дисковод, и вскоре на экране появилась заставка. Потом ему предложили ввести свой знак Зодиака и знак по восточному гороскопу. Потом попросили ввести любое восьмизначное число. Какая – то странная игра, успел подумать Семен, прежде чем на дисплее стали появляться цветные круги. Потом они завернулись в спираль, которая стремительным вихрем понеслась куда-то вглубь экрана. Семена затошнило и вырвало прямо на клавиатуру, и через секунду он отключился.

Пришел он в себя оттого, что кто-то очень сильно ударил его в пах. Подняв глаза, сперва он видел только черные круги от боли. Но когда зрение вернулось к нему, то его взору предстало огромное поле, просто чудовищно огромное. И его пахали полуголые люди, причем одни тащили за собой плуг, словно мулы, а другие были за пахарей. Земля сплошь вся была глинистая, поэтому пахарям приходилось изо всех сил налегать на плуг, а мулы просто выбивались из сил, пытаясь сдвинуть плуг с места. И над всеми ними стояли ужасного вида надсмотрщики с кожаными плетками, и спины у всех были покрыты ранами.
Вдобавок ко всему поражало небо – оно было темно – лилового цвета, будто вот-вот разразится гроза.
И тут Семен получил очередной удар на этот раз по ребрам. Его опять вырвало. Он никак не мог понять, каким образом все это произошло, но то, что все это реально не было никаких сомнений. От ужаса у него похолодела кровь в жилах.
В себя он пришел от того, что кто-то теребил его за плечо.
- Давай, давай, не тормози, я тебя умоляю…
За его спиной стоял человек лет сорока пяти, весь в лохмотьях и грязный как черт.
- Я не понимаю… - пролепетал Семен.
- Пахать надо, пахать, неужели не понятно… Ну давай же быстрее. Я впереди – ты сзади. Только смотри, помогай мне, подталкивай, а то ко времени не управимся…И еще, друг, запомни одно, они не могут тебя убить, только ты сам можешь убить себя. Ты можешь убить здесь только себя, потому что здесь и так все мертвы… Запомни это, и работай… работай.
Семен не стал больше задавать вопросов, от ответов становилось только страшнее. Он подналег на плуг, и тут разразилась гроза. Небесные хляби разверзлись, и вода полилась рекой. Ноги тут же увязли по щиколотку. Грянул гром, засверкали молнии, да не где-то там, а в каких ни будь десяти метрах, они вонзались прямо в землю. Люди, в которых они попадали, корчились в судорогах, горели за живо и кричали так, что земля вибрировала под ногами. В воздухе стояла мерзкая вонь перегара и протухших носков.
Наверное, так выглядит…Семен побоялся закончить собственную мысль. Тут он обратил внимание на то, что некоторые люди кидаются на других, душат их, вгрызаются в горло и пьют бьющую из аорты кровь…
- Прости меня за вопрос, но все – таки, ЧТО мы делаем? – Робко спросил Семен у своего напарника.
- Мы пашем.
- А что мы будем делать потом?
- Сеять.
- А что сеять-то на такой глине?..
- Камни.
Вот тебе и ответ. Стало не то что страшно, а панически страшно. Безысходность пугала до такой степени, что самым простым выходом казалось не разбираясь в этом дерьме просто наложить на себя руки.

Неожиданно ответ пришел с той стороны, с какой его не ждали. Кто-то окликнул Семена. Это была красивая молодая женщина. Не просто красивая, а именно такая, какой Семен представлял себе идеальную… не жену, конечно, нет, любовницу. Именно любовницу. Его неудержимо потянуло к ней, и он так обрадовался, что на миг забыл, где находится.
- Ты нужен мне, - сказала она приятным грудным голосом, – ты должен пойти со мной и ты знаешь, что это настоящее чудо, что мы с тобой повстречались.
Она протянула ему руку. Он вцепился в нее и жадно впился глазами в ее лицо, ловя каждое слово, каждый вздох. Он подумал, что все это стоит ЕЕ. Все это не зря, и что он, Семен Партницкий, уже ДАВНО заслужил свое счастье. А пахота была последней проверкой. Но он ошибся.
- Знаешь, милый, - сказала она, капризно надув губки, - только у меня одно маленькое условие есть. Ты ведь и так в жизни делал много ненужной ерунды, так что тебе не составит труда сделать одну вещь, которая на первый взгляд покажется тебе жестокой бессмыслицей, но на самом деле это проверка твоей мужской силы и твердости характера. То, что делают животные каждый день друг с другом даже не вызывает у нас удивление. Короче, тебе надо просто убить этого человека. – Она указала рукой на Семенова напарника. – Поверь, этот человек причинил мне много зла, он насиловал и избивал меня, он… - и тут она расплакалась, так трогательно, так жалобно.
Семен был ошарашен. Он обернулся и посмотрел на своего напарника. Тот, пользуясь минутной передышкой, привалился к плугу и тяжело дышал, закрыв глаза.
- Милая, я сейчас отделаю этого подонка как следует, чтобы знал…
- Послушай, ты ДОЛЖЕН ЕГО УБИТЬ! Иначе между нами все кончено! - В сердцах закричала она
- Может быть, я и не понимаю ничего, но никто не давал мне права судить человека, а тем более наказывать. Да я знаю его на целый час дольше, чем тебя! Да мне никакая баба не нужна такой ценой! – Семен снова посмотрел на напарника, и, обернувшись, увидел, что над ним стоит надсмотрщик с занесенной для удара плетью. Первый удар повалил его на землю. От второго у него треснула кожа на спине, и потекло что-то теплое, должно быть кровь.
Он снова навалился на плуг, не дожидаясь очередного удара.

Так они работали до заката. Семену страшно хотелось есть, но еды нигде не было.
Они допахали свою борозду до самого конца долины, где начинался обрыв, весь затянутый коричневым туманом. Семен облегченно вздохнул и сел на землю.
- Ты что, ты что расселся! Работать надо! Вставай, идиот!
Семен опешил. Но тут он обратил свой взор на солнце, и увидел, как оно, едва зайдя за горизонт, принялось вставать снова. Дождь перестал, и на смену ему пришла страшная жара. Глина моментально высохла и превратилась в потрескавшуюся красную массу.
Напарник уже тащил волоком невесть откуда взявшиеся корзины с камнями. Судя по всему, им предстояло засеять это поле. Семен не стал спрашивать, зачем. Ему страшно хотелось пить. И, кроме того, ужасно хотелось в туалет, но стражники не позволяли отлучиться.
Они принялись сеять. Семен боялся даже спрашивать, что будет, после того как они все засеют. Он просто тащил корзину и бросал камни в борозду. Люди падали на землю от изнеможения, а некоторые бросались на других и вырывали у них зубами куски мяса. Вонь становилась еще страшнее.
Вдруг Семен услышал знакомый голос и аж подпрыгнул от удивления. Обернувшись, он увидел родную мать. Она стояла и плакала.
- Сенечка, родной ты мой, что они с тобой сделали? – Она принялась гладить его по волосам и целовать в макушку.
- Мам, что ты здесь делаешь? – Удивился Семен. Но в то же время он ощутил радость и невероятное облегчение.
- Сыночек, кровинушка ты моя, - причитала мать, - плохо все. Очень плохо все со мной.
- Да что плохо то, мам, объясни толком.
- Врачи сказали, что сердце мое долго не протянет. Я скоро умру, если ты мне не поможешь. – Простонала она. – Мне нужно новое сердце. Помоги мне, вынь сердце из груди этого человека, и мы с тобой пойдем домой, я залечу твои раны, напою и накормлю.
- Мам, да ты с ума сошла. Как можно вынуть сердце из груди живого человека. Я не думаю, что помогу тебе этим. Тебе точно нужно к доктору.
- Помоги мне! – Мать на глазах стала бледнеть и как-то сразу осунулась. – Просто поверь мне и помоги.
У Семена сжалось сердце, всколыхнулись старые воспоминания, страшно захотелось домой. Накатило такое сильное искушение, что в руках своих он с удивлением обнаружил огромный тесак. В душе его происходила страшная борьба, он понимал, что все это фальшь, но был настолько измучен, что готов был на все. Из глаз его покатились слезы. Он упал на колени и со всего размаху воткнул тесак в землю. Тесак в ту же секунду превратился в гадюку и с шипением пополз на его мать.
- Что ты наделал?! – кричала она. – Спаси меня, спаси свою маму, спаси СЕБЯ, сыночек! ПОЖАЛУЙСТА!.. – он тоже упала на колени и молитвенно сложила руки.
- Не мать ты мне! Уйди от меня, Сатана! – Закричал из последних сил Семен и закрыл лицо руками.

Удар плетью заставил его подняться на ноги. Он с удивлением заметил, что обмочился, но мокрые штаны не дарили приятной телу прохлады, а наоборот жгли огнем. Он поднял корзину, камни в которой удивительным образом не кончались, и пошел дальше сеять. Голова страшно кружилась, губы потрескались от жары и сочились кровью. Зной давно стал нестерпимым, воздух стоял на месте. Ни единого дуновения ветерка с самого восхода солнца. Пот не струился у него по спине, потому что тут же высыхал. Отчаяние давно уже прочно поселилось в его душе.
Напарник обессилено повалился на глину. Семен поднял его и встряхнул.
- Давай, не падай, не хватало еще и тебя тащить…
- Брось меня, работай…
- Ну конечно, уже бросил. Не валяй дурака. – Семен одной рукой подхватил исхудавшего мужчину, а другой подтягивал корзину и швырял камни в борозду.
В конце концов, напарник упал без чувств, и на него налетели птицы, похожие на ворон, и Семен стал швырять камни в них. Камни отлетали от птиц как резиновые, а от напарника осталась груда мяса. Семен отвернулся.
Он продолжал идти вперед, сеял камни. Руки сбились в кровь, и каждое прикосновение причиняло страшную боль. Корзина становилась все тяжелее и тяжелее. Семен ни о чем не думал, не пытался понять, что с ним происходит. Не смотрел он и вокруг, только слышал крики и стоны, доносящиеся со всех сторон. Силы его таяли.
Неожиданно надсмотрщик толкнул к нему человека с испуганными глазами и трясущимися руками. Семен понял, что это его новый напарник. Он протянул ему корзину и сказал:
- Сей. И не задавай вопросов.
Новенький не стал. Просто взял корзину и принялся за работу.
Когда день подходил к очередному своему концу, Семену явился ангел. Он сказал, что заберет его с собой, что он прошел испытание. Семен не поверил своему счастью. Он протянул руки к ангелу и воскликнул:
- Спасибо тебе! Я так ждал, так ждал этого.
- На тебя возложена особая миссия, Семен. Послушай, что я тебе скажу. – Семен внимал каждому его слову. – Господь возложил на тебя священную миссию. У тебя за спиной стоит человек, развративший пять малолетних девочек. Господь хочет, чтобы ты его покарал своими руками, как истинно верующий и праведный человек. Господь доверяет тебе, доверься и ты ему. – Ангел осенил его крестным знамением.
Семен оторопело смотрел на телефонный шнур в своих руках. Сердце его обожгло горькое разочарование. Он разочаровался в истинном лике бога, в которого особо никогда не верил. Потом он посмотрел на нового напарника и представил себе, как тот насилует семилетних девочек. Картина нарисовалась омерзительная. Семен вдруг понял, как ему до смерти все надоело. Он сказал себе, что ему не нужен ТАКОЙ бог, который толкает на грех, который сам же потом будет осуждать. Он бросил шнур к ногам ангела.
- Ты фальшив. Я не верю тебе. Пусть твой бог сам карает, кого хочет и как считает нужным. И засунь себе этот шнур…
Он получил такую оплеуху от ангела, что покатился кубарем по земле. Он скорчился и почувствовал спазмы в желудке. Он блеванул и отключился.

Очнулся Семен от тошноты. Его еще раз вырвало, но теперь на клавиатуру компьютера. Теперь там красовались две лужи – старая, подсохшая, и свежая. Ну и сон же мне приснился, подумал Семен. Он поднял руку, чтобы протереть глаза и увидел, что она вся в крови и засохшей глине. Он судорожно нажал кнопку выброса на дисководе и вынул диск. На нем было написано: “Пропуск в ад на одно лицо”.
Диск вдруг раскалился и ожег Семену руки. Но он поборол желание бросить его на пол. Он стал ломать диск на мелкие кусочки, и тот зашипел, превратившись в пепел.
Потом он отыскал обложку от диска. Девушка на нем оказалась абсолютно голой, сидящей на стуле в совершенно развратной позе. Семен сломал и ее.
Потом он без раздумий позвонил своей сестре, которая жила с мужем, мамой и двумя детьми на другом конце города. Мама переехала к ним, когда родился второй малыш.
- Алло, Оль, это ты? Как дела? У меня все хорошо. Слушай, Оль, бросайте снимать квартиру и переезжайте в мою. Я? А я уезжаю. Куда? Да в деревню, поближе к Богу. Буду пахать и сеять хлеб. Нет, серьезно, я не шучу. Серьезно. Не спрашивай больше ничего, хорошо? Я вам напишу, как устроюсь. Спиногрызов своих будешь ко мне на лето отправлять. Ну, пока. Целую.
Потом он принял ванну, привел себя в порядок, достал деньги, что копил на машину. Оделся, вышел, позвонил в соседнюю дверь, где жила старушка с внуком. Его мамаша, наркоманка, была лишена родительских прав.
Ему открыла старушка.
- Чего тебе, сынок? – приветливо спросила она.
-У меня сегодня праздник, не спрашивайте, какой. Хотел сделать вам небольшой презент. – И протянул ей коробку из-под конфет, где лежали четыре тысячи долларов. – Это вам к чаю.
- Спасибо, милый, спасибо. Зайдешь к нам? Я картошечки нажарила, а?
- Нет, спасибо, я спешу на поезд. До свидания.
 
Новые Мармыли.

I

Работа работой, но если у человека имеется хоть какой-то эмбриональный зачаток таланта, настолько незначительный, что им нельзя зарабатывать на жизнь, возникает необходимость такого явления как хобби. Поэтому почти все свободное время Миша смотрел на мир сквозь объектив своей старенькой «Minolta». Он хотел передать мир на снимках таким, каким видел его, и иногда у него это здорово получалось. Он снимал вечеринки на работе, свадьбы и дни рождения, ездил на природу, сооружал дома немыслимые натюрморты, обзавелся светоотражателями, стену превратил в огромный фон для съемки портретов. Все друзья, знакомые и даже соседи были добровольно или насильно сфотографированы и теперь их портреты пылились в многочисленных пакетиках и коробочках, коими в жутких количествах была заполонена Мишина небольшая квартирка. Но основным предметом гордости его была фотолаборатория. Он сам проявлял и печатал снимки, обложившись всевозможными руководствами и пособиями, поэтому ванную комнату таковой можно было назвать лишь условно. Вместо привычных носков и трусов на веревочках сохли фотографии.
Одному богу известно, сколько Миша перепортил пленки за свою жизнь. За время своего увлечения у него собралась неплохая коллекция фильтров и несколько объективов, которые обходились ему чуть ли не во всю зарплату. Они всегда были тщательно очищены, сложены в коробочки и убраны в особый ящичек, который в свою очередь запирался на ключик.
И среди всего этого фотографического мирка бегала, виляя хвостом, главная фотомодель – золотистый ретривер по кличке Ральф. Часто, в самый неподходящий момент, пес врывался в лабораторию, открыв лапой дверь, чтобы принести хозяину пойманный и задушенный резиновый мячик. Миша не ценил такой преданности и заботы со стороны лохматого друга и гонялся за ним с веником, крича что-то про запоротую пленку. Но Ральф был незлопамятен, и вскоре приносил добычу снова.
Ральф также был обучен выносить мусор – это экономило Мишино время, если не считать случаев, когда пес приносил изорванный пакет обратно домой, клал его на пороге и сидел в ожидании награды. Кроме того, ему иногда приходилось позировать, что было особенно сложно – усидеть на месте, когда у тебя столько неотложных дел. Его огромный портрет в Мишином галстуке и пилотке из газеты красовался на кухне.
Часто они ходили гулять в парк, Миша – в поисках сюжета, а Ральф – всласть побегать и облаять штатив. Хозяин подолгу мог сидеть в кустах, подкарауливая какую-нибудь очередную птичку.
Два раза в год Миша брал отпуск, они садились в его видавшую виды «четверку», и ехали куда-нибудь очень далеко. Они бывали и в горах, и на море, и в старинных городах, где жизнь текла неторопливо, как застывший кисель. Миша разгуливал, обвешанный объективами, с камерой наготове и неизменным штативом за спиной. Иногда он чувствовал себя маньяком, но успокаивался мыслью, что талант и трезвый рассудок несовместимы – ведь он все-таки втайне считал себя талантливым.
Он не был карьеристом, ведь работа служила лишь для того, чтобы обеспечить финансами его увлечение. Он не понимал людей, которые выслуживаются перед начальством, заглядывают в рот, задерживаются в конторе допоздна, чтобы продвинуться по службе. Конечно, если работа действительно любимая, то можно понять подобный подход к делу, но Миша точно знал, что его работа любимой быть ну никак не может. Как и все художники, в глубине души он мечтал и признании. Надеялся, что его пригласят работать в модный журнал типа «National Geographic» или кто-то добрый устроит его выставку в «Манеже», но ничего не предпринимал, хотя знал, что под лежачий камень вода не потечет. Он был фаталистом и ждал шанса, будь что будет.

Полтора года назад он даже обзавелся девушкой. Но было в ней кое-что, что его не устраивало. А именно: у нее на лбу крупными светящимися буквами было написано: «я хочу выйти за тебя замуж, родить двоих детей и сидеть у тебя на шее, пока смерть не разлучит нас. А твое фотоискусство пусть катится ко всем чертям, раз не оно приносит денег». Если бы эта глупая лягушка знала, сколько денег потребляет Мишино фотоискусство, ее наверняка хватил бы удар.
Иногда, в те редкие минуты, когда его мысли не были заняты чем-то более важным, он думал о ней, точнее о том, почему его не посещает настоящая любовь. Неужели бесцветная как моль, живущая в шифоньере, толстушка в очках – это все, чего он достоин.
Но вообще Миша не заострял внимание на личной жизни: есть она – хорошо, нет – еще лучше. А девушка, как паук в засаде, терпеливо ждала своего часа.

Назревал очередной отпуск, а лето стояло жаркое. Миша уже знал, куда отправится. Мысль подсказал его одноклассник Шурик. У Шурика был дом, который достался ему в наследство от бабки. Находился он в деревне с забавным названием - Новые Мармыли. Правда, далековато – аж в свердловской области. Шурик говорил, что деревня совсем, как говорится, глухая. Сам он там был лишь раз, да и то на похоронах. Но зато природа весьма живописна, говорил он. И никаких признаков цивилизации. Шурик набросал на листке бумаги как туда проехать, выдал Мишке ржавый ключ и был таков – умотал на юга. Миша весь был в предвкушении поездки. Сидя на работе в свободные минуты он все листал атлас, любуясь названиями городов, которые предстояло проехать. Он заранее начал собирать чемоданы, с особенным трепетом упаковал фотопринадлежности. В пятницу, придя с работы, он покидал сумки в машину, усадил Ральфа и отправился в путь. С этого, собственно все и началось.

II

Хорошо, что Шурик настоятельно посоветовал запастись бензином, и пара канистр радостно плескалась в багажнике. Ральф всю дорогу скакал по салону и никак не мог найти себе места. То высунет морду в окно, то прыгнет на заднее сидение, то упадет с него на повороте. Миша на протяжении всего пути в самых изысканных выражениях крыл по матери негодяев, строивших эту дорогу. Это надо же быть такими врагами человечества? Не удивительно, что Наполеон сбежал из России – правильно сделал. Здесь могут жить только те дураки, которые строят эти дороги.
Когда уральские горы остались позади, он заночевал прямо на трассе. Он по опыту знал, что найти Новые Мармыли будет непросто, поэтому стоит отдохнуть. На рассвете он снова двинулся в путь. Села, естественно, не было на карте, и, миновав Чернавскую, он следовал Шуриковой схеме. Вот здесь должен быть поворот на грунтовую дорогу, а потом развилка. У поворота, естественно, никакого указателя, никакого знака. Свернув, Миша принялся изрыгать проклятия с удвоенной силой. Бугры и впадины сочетались редкостным ансамблем, их комбинация делала дорогу настоящим испытанием для нервов. Создавалось впечатление, что над этим дорожным полотном потрудился какой-то сумасшедший архитектор. Хорошо, что не было дождя, иначе дело приняло бы совсем другой оборот.
Миша давно потерял счет времени. Кругом тянулись заброшенные поля, которые давно никто не обрабатывал. После развилки поля кончились, и начался дремучий лес. Мише стало жутко, а Ральфу уже было все равно. Он сидел впереди, высунув язык и расставив лапы для равновесия. Дорога выглядела давно заброшенной, а солнце клонилось к горизонту, и Миша уже начал сомневаться в верности схемы, когда над лесом показался дымок. У него отлегло от сердца.
Наконец, он увидел деревню. Он не был уверен, что это именно она, так как указателя не было и в помине. Съехав на обочину, он покинул автомобиль и оглянулся вокруг.
Странное впечатление производила улица. Ни души. Только над несколькими домами вьется дымок – единственный признак жизни. Очень старые дома, покосившиеся заборы, морковь на грядках как будто выросла сама собой, нечаянно. Во дворах не залаяла ни одна собака, лишь тощая корова чесалась о забор да общипанная курица клевала землю. И не у кого спросить, туда ли он попал. И куда все подевались? Сериалы, что ли, смотрят?
Миша почесал в затылке и вернулся в машину. Дом должен быть за поворотом, второй от угла справа. Вот и он, кажется. Неужели такое возможно в двадцать первом веке? Мишиному взору предстала черная то времени избушка, одну стену которой подпирало бревно. Трудно поверить, что всего полгода назад здесь жил живой человек. Калитка отворилась с противным, жалобным скрипом. Взойдя на крыльцо, Миша едва не провалился сквозь прогнившие доски. На двери висел ржавый амбарный замок. Отпирая его, он вспоминал злодея Шурика, коварно над ним подшутившего. Надо же было загнать человека в такую глушь!
Неожиданно сзади послышались шаги. Шурик перепугался и выронил ключ, и тот провалился в щель.
Он резко обернулся и увидел старуху, похожую на сморчок. Из груди его вырвался шумный вздох.
- Уф, ну вы меня и напугали!
Старуха явно не собиралась обмениваться любезностями.
- Ты кто такой? Чего лезешь в чужой дом?
- Я друг Шурика, внука тети Маши, она здесь жила…
- Без тебя знаю, кто здесь жил, кто не жил. Иди прочь отсюда! Ишь чего удумал, по чужим домам шастать!
Миша опешил от такого напора. Он видел недоброжелательных людей, тех, кто не любит горожан вообще и москвичей в частности, но это уже было чересчур.
- Послушайте, этот дом вместе с землей принадлежит Александру Коновалову, моему другу, я видел документы. Так что не надо тут права качать! Я тоже хамить умею!
- Вор! Убирайся, пока я тебя клюкой не отходила! – Она и вправду замахнулась на него своим посохом, но тут на выручку ему с громким лаем поспешил Ральф. Старуха заохала и попыталась ударить пса, но тот схватил клюку зубами и принялся трепать из стороны в сторону.
- Фу, Ральф! Нельзя! – Истошно завопил Миша. Но ни Ральф, ни старуха не сдавались. Тогда он схватил собаку за ошейник и оттащил в сторону. Женщина поковыляла прочь, осыпая Мишу и Ральфа проклятиями, от которых вяли уши.
Миша раздраженно выругался, подобрал железную трубу и сорвал замок. В нос ему шибанул запах пыли. Сказать, что дом был запущенным, это не сказать ничего. Он раздвинул занавески и огляделся вокруг в поисках выключателя, но никаких признаков такового не обнаружил. Ни розеток, ни ламп. Оказывается, есть еще места, куда не дошла электрификация. Водопровода тоже нет. Печально. Зато есть русская печь, и где-то во дворе он видел нечто похожее на дрова. Также он нашел дырявый чайник и целое ведро, взял его и пошел за водой. Прямо во дворе из трубы текла вода, что тоже было приятно. Натаскал дров, развел огонь, откопал какой-то котелок, вымыл его, приладил над пламенем в печи и принялся разбирать вещи. Хорошо, что догадался прихватить спальный мешок.
Ральф носился по дому и обнюхивал углы. Подойдя к столу, задрал ногу, за что получил пинка и был выставлен на улицу. Наверное, этого делать не стоило, подумал пес, сидя на крыльце.
Тем временем Миша заварил чай, приготовил еду (хорошо, что придумали супы в пакетиках, а то бы он с голоду помер), насыпал Ральфу сухой корм в миску и расположился за столом, глядя в окно. Пейзаж открывался более чем плачевный. Покосившийся сарай, в который даже страшно заглянуть – там наверняка живут кикиморы. То, что видимо когда-то было огородом, заросло таким высоким бурьяном, что в нем запросто можно играть в прятки. На яблоне висело всего два яблока – наверное, добрые соседи подсуетились. Мародеры…
Заморив червячка, Миша отправился на разведку. Деньги и документы на всякий случай прихватил с собой, а то мало ли что, а с аппаратурой он и вовсе никогда не расставался.
Идя по улице, он с удивлением обнаружил нескольких жителей деревни, которые при виде его поспешно перебирались на другую сторону и косились на него недобрыми глазами. Наверное, это дело рук доброй соседки. Старая кляча уже успела растрезвонить про взломщика. Удивительно было то, что за все время он не увидел ни одного молодого лица – сплошь одни старики. Впрочем, чего же тут удивительного, в такой-то глуши.
Шурик был прав, природа действительно обладала в этих местах редкостной красотой. Он вышел за околицу села и наткнулся на старую заброшенную церковь с погостом. Поскольку солнце уже почти село, то можно было предположить, что вставать оно будет как раз за церковью. Вид на рассвете должен быть умопомрачительный. У Миши даже руки зачесались – так хотелось приступить к съемке. Придя в избу, он завел будильник на четыре часа, чтобы успеть подкараулить рассвет.
В доме была кровать, но лежать на чужом отсыревшем матрасе и провисших пружинах ему не улыбалось. Поэтому он смел мусор с печи, постелил спальник и устроился там – и теплее и гигиеничнее. Хитрый Ральф свернулся в ногах калачиком и притих, притворившись ветошью.

III

Зрелище встающего над церковью солнца захватывало дух. Небо окрасилось в багровый цвет, и на его фоне купол церкви и кресты кладбища выглядели торжественно-зловещими. Жутковатый пейзаж привел Мишу в неописуемый восторг, чего нельзя было сказать о Ральфе. Ему затея с предрассветной прогулкой на кладбище совсем не пришлась по вкусу. Он жался к ногам хозяина и тоскливо поскуливал.
На Мишу нахлынуло вдохновение, и он с головой ушел в процесс фотосъемки. Менял ракурсы то так то эдак, прилаживал к камере объективы, навинчивал разные фильтры, перетаскивал штатив с места на место. Заглядывая в видоискатель, он то и дело потирал руки и довольно кряхтел от удовольствия.
Неожиданно откуда-то из темноты, полоща крыльями, вылетела стая летучих мышей.
- Тьфу ты черт! – Выругался Миша в сердцах. – Нашли время для прогулок! Правда, Ральф? Ральф, где ты? Ко мне! – Миша уже успел перепугаться, когда увидел пса, жмущегося к земле под ореховым кустом. В его позе не было ни обычной лихости, ни удали. Пес явно струхнул.
Миша рассмеялся, Ральф представлял собой довольно потешную картину.
Тем временем небо светлело, и следовало торопиться. Черные силуэты кладбищенских крестов вновь и вновь возникали в видоискателе «Минолты», создавая причудливые сюжеты. Миша с упоением щелкал затвором до тех пор, пока не извел всю пленку.
Обратно он возвращался бодрым шагом, предвкушая удовольствие от проявки и печати снимков. Ральф тоже заметно повеселел, и даже облаял по дороге давешнюю корову, но больше сам испугался. По дороге они не встретили ни души. Странно, подумал Миша, обычно в деревнях с рассветом закипает бурная деятельность, а тут даже петухи не кукарекают. Да и корова, похоже, существовала в автономном режиме, сама приходит домой, сама уходит пастись. Не удивительно, если она сама себя доит.

Изба успела остыть за какие-то пару часов, пришлось топить печь. Вроде бы лето на дворе, а холод собачий.
Покончив с печкой, Миша приступил, наконец, к проявке. Без электричества, конечно, нелегко, но справиться можно. Главное, не испортить негативы.
Он быстро перетащил самое необходимое из машины в чулан, приготовил реактивы, красный фонарик – его собственное изобретение, работает от батареек – и приступил к работе. На всякий случай заперся на щеколду, а то мало ли что Ральфу взбредет в его лохматую голову.
Снимки получились один краше другого. Хоть сейчас выставку открывай. Жутковатые картинки завораживали четкими линиями крестов и плавными очертаниями церкви. Сочные краски неба создавали особое мистическое настроение. Мише удалось добиться множества разных интересных эффектов, и он остался доволен собой. Только вот на одном из снимков проявился какой-то лишний силуэт. Сидя за столом с чашкой горячего кофе он все вглядывался в снимок и никак не мог понять, откуда взялось это изображение – вроде бы молодая женщина, стоящая лицом к камере, сбоку от церкви. Такое впечатление, что одна картинка наложилась на другую. Вроде бы на один и тот же кадр уже сняли портрет, а потом – пейзаж. Миша битый час ломал голову, но так и не понял природу парадокса. Может, пленка бракованная?

День уже был в самом разгаре, когда он покинул дом в поиске новых сюжетов. Он намеревался побродить по двору – среди старых развалин всегда можно найти что-то интересное. Игра света и тени, оттенки красок, разбитые временем деревянные постройки…
По дороге мимо дома шла молодая девушка – явление более чем необычное для Мармылей. Миша был уверен, что кроме старичья тут никто не живет, а тут на тебе! Она приветливо, и даже немного загадочно улыбнулась ему, и он поймал себя на мысли, что неприлично вот так стоять и смотреть на человека во все глаза, тем более что красавицей ее назвать было никак нельзя – широковатое лицо, немного выпученные глаза. И что-то очень знакомое в этих чертах…
Она прошла дальше по дороге, и он проводил ее взглядом. Что было в ней необычного? Прежде всего – коромысло с ведрами. Странно, что здесь до сих пор пользуются коромыслами. И нечто необычное в одежде. Кстати, судя по всему, она идет за водой, значит, где-то в той стороне есть река. Миша мысленно сделал отметку в ежедневнике: сходить на реку.

Только он пристроил штатив в дальнем конце огорода, как разразилась настоящая буря, еле успел спрятаться в доме. Как не вовремя! Пришлось устроиться у окна с чашечкой горячего кофе и погрузиться в раздумья. Он сидел и смотрел в окно на струи дождя, но привычного ощущения домашнего уюта не было. Правильно говорят, что дома и стены греют, или как там еще… Дома можно бесконечно смотреть в одну точку, например на карниз для штор, и думать о чем-то своем. А тут пялишься в чужое окно на непривычный пейзаж, и мысли забиты чем-то вроде «а что росло на этом огороде пять лет тому назад» или «кому пришло в голову построить сарай с дверью высотой по пояс». Весь дом и вся земля на которой он стоял, хранили шаги давно ушедших людей, которых он в глаза никогда не видел, и они жили здесь своей жизнью, своими трудностями и радостями, может быть провели немало интересных минут на этой самой печи, где он спал, может быть их там кусали клопы, или прямо на ней кто-то умер. А он там спит. При этой мысли его передернуло.

В этот день он так и не дождался солнца. Улицу окончательно размыло, и дождь полночи барабанил по крыше. Но больше всего угнетал тот факт, что жители вели себя отчужденно. Он рассчитывал купить у них что-нибудь из продуктов, но, видимо, придется ехать в город.
С этими мыслями он уснул.

IV

А проснулся посреди ночи от скрипа половиц, и принялся шарить по стене в поисках выключателя, пока не вспомнил, где находится. Глухо выругавшись, он нащупал зажигалку. Ральф лежавший у него под боком, зарывшись носом в мешок, неожиданно поднял лай, причем в его голосе звучали истерические нотки. К сожалению, пес легко поддавался панике.
Миша окончательно разозлился, так как в этой кутерьме он запутался в спальном мешке и свалился с печи.
- Да заткнись ты! – Рявкнул он на пса, и тот заткнулся, но продолжал скулить. Он обшарил все углы, и пришел к выводу, что ему почудилось или приснилось. А может быть, дерево скрипит от перепада температур.
Плохо то, что огонь погас, и печь успела остыть. Так и околеть недолго. Пришлось разводить огонь заново.
Он забрался обратно на печку, и ему приснились чудесные сны. Сначала он сидел в «Макдоналдсе» с Наташей Королевой (странно, она ему никогда не нравилась). Причем обслуживали их китайцы – сначала принесли меню в обложке из крокодиловой кожи (это в «Макдоналдсе»-то!), потом они с Наташей сделали заказ, и китайцы все никак не могли донести поднос – скользили по полу и перебирали ногами на месте. При этом блюдо остывало, они извинялись по-китайски, и бежали его разогревать.
Второй сон был про то, как он купил банку консервированной вареной картошки «Бондюэль» (интересно, такое вообще бывает?). Поставил ее в микроволновку, и она взорвалась, все заискрило, и включилась пожарная сирена.
Миша проснулся и услышал Ральфа, жалобно скулящего под боком. Дом был наполнен таким чудесным ароматом, что сводило желудок, и слюна капала изо рта прямо на одежду. Он продрал глаза, потянулся и подумал о том, что не мешало бы плотно подкрепиться. А потом надо попробовать достать продукты в деревне, а если не получится, придется завтра ехать в город. И обязательно купить картошки… Кстати, а что это за запах такой? Соседи что-то готовят с утора пораньше?
Он приподнялся на локте и тупо уставился на обеденный стол. Потер глаза и посмотрел еще раз. Что за шутки такие? В большом белом блюде в цветочек горкой лежал аппетитно дымящийся вареный картофель.

Громко матерясь, Миша кинулся к двери, распахнул ее и воззрился на все еще спящую деревню. Это же надо, пробраться ночью в дом, хотя бы и с гостинцами. Что за привычки у этих дикарей? Если они принесли угощение в знак примирения, то почему бы ни сделать это днем? Что за…
И тут он медленно прокрутил в голове свои последние шаги, и у него похолодела спина. Что он сделал, прежде чем выйти на улицу? Открыл засов.

Аппетит куда-то сразу испарился. Сначала он чуть было не выкинул картофель в окно, но потом подумал, что Ральф случайно может съесть его, а этого он совсем не хотел. Поэтому бросил вместе с блюдом в огонь. В печке громко затрещало, и по избе пополз запах печеной картошки.
Мише было очень не по себе. Он решил, что теперь будет ночевать в машине. А еще лучше – уедет отсюда к чертовой матери сегодня же. Доснимает все что хотел, доедет до ближайшего города, а там найдет гостиницу или переночует прямо на трассе. Успокоившись этой мыслью, он схватил аппаратуру и поспешил на реку.
Вдохновение покинуло его, так же как и аппетит, когда он обнаружил вместо реки пересохшее русло. И это - не смотря на дождь! А куда же ходила эта ненормальная с коромыслом? И тут он поймал себя на мысли, что та барышня, что шла вчера «за водой» и та, что на фотографии – одно лицо.
Его не покидало ощущение того, что происходит то, чего по идее быть никак не должно. Все это нелогично и неправильно.

V

Он рассеянно брел вдоль бывшего берега давно умершей реки, когда увидел струйку дыма над лесом. Какие еще сюрпризы ждут его в этом странном месте? Любопытство все еще брало верх, и он пошел вперед, решив, что до вечера довольно времени, чтобы покидать в машину шмотки и свалить отсюда.
Оказалось, что источник дыма – маленький домик на самом краю леса. Выглядел он не в пример здешним другим домам. В небольшом загоне паслись белоснежные козы, в курятнике кудахтали куры, сад был ухожен, и на огороде вместо привычного бурьяна росли овощи. Только хозяина не видно.
Ральф принялся за коз, и через минуту они дружно галопировали по загону, вместо того чтобы нагуливать молоко, или чем там они занимались. Миша, громко сквернословя, полез за ним в загон, чем еще больше перепугал животных.
Наконец, на шум явился хозяин. Это был седовласый, бородатый мужчина лет пятидесяти, высокий и крепкий. При виде незваных гостей на лице его застыло веселое изумление, словно он узрел эфиопа в национальном костюме.
- Молодой человек! Вы слышите меня? Притормозите! – Прокричал он, сложив руки рупором.
Миша издал последний, громогласный вопль, и Ральф допустил тактическую ошибку: присел от страха и был пойман за шиворот. Он поджал хвост и зажмурился. Сейчас начнется, подумал он.
То же самое подумал и Миша, поняв, что хозяин домика застал их как раз в разгар глумления над козами. В обычной-то деревне за это обматерят, а в Мармылях скорее всего зарубят топором. Но ничего подобного не произошло. Мужчина стоял, уперев могучие руки в бока, и улыбался во весь рот.
- Простите нас пожалуйста, - начал Миша. – Мы ничего плохого не имели ввиду. Я фотограф… В смысле, любитель… Мы тут ненадолго. Просто шли мимо.
- Ну, раз пришли, давайте знакомиться! – И бородач протянул широкую заскорузлую ладонь. Мишу все еще одолевали сомнения, но он пожал руку, и, к его великому удивлению, ничего не случилось – ни броска через плечо, ни смачной зуботычины.
- Егор Иванович, к вашим услугам, - пробасил хозяин.
- Михаил Алекс… Просто Михаил, - ответил Миша.
- Вы к кому-то или сами по себе фотографы?
- Сами по себе. Живем в доме покойной бабки моего приятеля. Решили отпуск провести вдали от цивилизации.
- Понимаю… - Мужчина задумчиво посмотрел куда-то вниз, будто пытался что-то вспомнить.
- Народец тут, доложу я вам, не самый приветливый. Я много путешествую по стране, но такое вижу впервые. Не любят приезжих…
- Совершенно справедливое замечание. Я гостей очень люблю, да и сам когда-то ходил по гостям с превеликим удовольствием, но здесь особо не разгуляешься.
Миша почему-то подумал, что Егор Иванович похож на человека, который живет совсем не там, где ему хотелось бы. Сперва он хотел было поделиться своим впечатлением, но счел это бестактным.
- Может, зайдете чайку попить, давненько я с людьми не болтал. Сделайте одолжение.
Миша поскреб в затылке, и решил, что почему бы и нет. Выглядел человек вполне адекватным, хотя встреча с ним в таком месте оказалась полной неожиданностью.
- А почему бы и нет!
Они вошли в довольно уютный дом. Спартанская обстановка и обилие разбросанных тут и там инструментов напомнили Мише о его доме, и у него отчего-то защемило сердце. Егор Иванович сгреб со стола какие-то ножи и деревяшки и пригласил гостя присесть.
- Картошку будете? – Спросил мужчина.
- Можно на «ты». Не откажусь, - ответил проголодавшийся Миша.
- Ему молоко можно? – Егор Иванович кивнул в сторону Ральфа, который бегал по дому и тщательно обнюхивал все углы.
- Ему все можно! Мы диет не соблюдаем. – Миша окончательно расслабился, и поймал себя на мысли, что рад встрече с хозяином коз. Впервые за последние три дня он нормально разговаривал с живым человеком. Раньше он не задумывался, насколько важно общаться иногда с себе подобными. В конце концов, все познается в сравнении.
Очень скоро на столе появилась сковородка дымящейся ароматной картошки (неприятная мысль мелькнула в Мишином мозгу, но тут же пропала). Все-таки, пищевой инстинкт один из самых сильных.
- Ты не представляешь, как я рад, что встретил вас, - сказал Егор Иванович, присаживаясь за стол. - Еще немного, и я точно сошел бы с ума в окружении этих полоумных стариков. Так хочется иногда поговорить с кем-нибудь. Козам уже все уши прожужжал, - засмеялся он. – А вы с Ральфом давно здесь?
- Третий день уже, - проговорил Миша с набитым ртом. – Только я не совсем понимаю, почему вы говорите, что здесь одни старики. Я видел как минимум одну молодую девушку. Может быть, она недавно на каникулы приехала? Ну, к бабушке там, или к дедушке…
- Видел, говоришь? – Нахмурился Егор Иванович. – Черноволосую, лет семнадцати?
- Ну да, вроде того. А что? Что-то не так?
- Значит, ты уже с Анфиской познакомился… - Задумчиво промолвил он.
- Нет, я с ней лично не знаком… А в чем дело? – Миша уже начал беспокоиться. Вдруг она маньячка или сектантка…
- А ничего странного больше не заметил?
Ну, Миша и выложил все как на духу: и про фотографию, и про картошку, и про высохшую реку.
- …и хочу отсюда свинтить прямо завтра, потому что кроме вас нормальных людей я здесь не видел. И девушка эта странная, ходит на высохшую реку с коромыслом, - закончил Миша свой рассказ.
- Да, она была не от мира сего… - задумчиво произнес Егор Иванович.
- В смысле?
- Умерла она…
- Чего? Сегодня?
- Да нет, лет эдак пятьдесят назад.
- А? – Миша окончательно убедился, что здешнее сумасшествие заразно. Ему захотелось поскорее уйти.
- Ты сейчас подумал, что я тоже того? – С грустной улыбкой спросил хозяин.
- Нет, что вы! Как вы могли подумать! Просто необычно как-то… Не каждый день покойников на улице встречаешь… - Миша понимал, что дерзить нельзя, вдруг он буйный, но вышло как-то само собой. Он приготовился бежать, и даже покосился на дверь. Один прыжок – и он на улице.
- Миша…
- Да? – Получилось как-то слишком подобострастно.
- Просто выслушай мою историю, и делай выводы сам. Псих я или не псих – честно говоря, и сам уже не уверен.

VI

- Вообще-то я ученый-биолог, и как ты, наверное, понимаешь, меня тут быть не должно. Я приехал сюда двадцать три года три месяца и пять дней тому назад, да так и не смог вернуться. Я писал докторскую. Обнаружил новый вид можжевельника, хотел описать… и вот описал, на свою голову.
История, что я хочу тебе рассказать, случилась, как я уже говорил, лет пятьдесят назад. Собирал я ее по крупицам, выспрашивал у местных. Непростая задача, доложу я вам. Ко мне до сих пор относятся агрессивно, хотя я много помогал им, старики все-таки. Но их странному поведению есть причина.
Когда-то очень давно в Новых Мармылях жизнь кипела и била ключом. Молодежь гуляла по вечерам, звучали песни и смех. Поля были засеяны пшеницей, скотина паслась стадами. Да и домов тогда было побольше. Конечно, страсти кипели, не выходя за пределы деревни, ведь как ты знаешь, расположена она довольно далеко от других городов и сел.
Жил в деревне один парень, Василий. Говорят, настоящий красавец, и девки за ним бегали гурьбой. Гулял он со многими, а в жены выбрал Ксюшу. Ксюша была хороша собой, из богатой семьи. Свадьбу отгрохали, гуляли неделю. Все девчонки по ночам рыдали в подушку, да потом успокоились, замуж повыходили.
А в доме, где ты остановился, жили две сестры – Маша и Анфиса. Анфиса красавицей не была, да и умом не блистала. Влюбилась, бедняга в Васю без ума. Страдала молча, и пока он не женился, наверное, в тайне надеялась на что-то. А он на нее внимания никогда не обращал и повода не давал. А когда он женился, Анфиса стала мрачнее тучи. Из дома не выходила, не ела ничего, худая стала как тень.
Шло время.
И вот однажды случилось несчастье у Ксюши – выкидыш. Так ждала она ребенка, да не дождалась. Долго болела, бедная. Потом через полгода – опять. Еще через год – снова. Все качали головами, вот, мол, какая судьба жестокая, и сама не уродина, и муж красавец, и дом – полная чаша, а счастья нет. И Вася гулять стал от нее.
А про Анфиску все забыли – не видно ее и не слышно. Только сестра ее, Маша, покоя себе не находила. Любила она свою глупую сестру.
Кульминация произошла года через три после Васиной с Ксюшей свадьбы. Мужики напились, и поспорили, кому не слабо ночью на кладбище пойти. Оказалось, что не слабо Афанасию, ковалю. Мужик здоровый, дури в голове хватает, вот он и поперся с пьяных глаз. Когда бежал обратно, так орал, что перебудил всю деревню. Кинулись смотреть, в чем дело, поскольку от Афанасия ни слова не добились – его словно бес попутал. Городил какую-то околесицу. По пути к погосту нашли Анфиску, всю в земле перепачканную. А на кладбище – могила раскопана. А похоронена в той могиле некая Ксения Заболотная, то есть тезка Ксюшина.
Анфиску допрашивали, и даже побили. Тут стали вспоминать, что земля на той могиле последние пару лет травой никак не зарастала, а родственников у Заболотной давно уж не осталось, и за могилой никто не ухаживал. В общем, обвинили Анфису в колдовстве и на костре сожгли, как при инквизиции. Живьем. Когда солому запалили, она прокляла всех, всю деревню.
С этих самых пор в Новых Мармылях не родилось ни одного ребенка, если не считать Анфисиной сестры, Маши. У нее у одной дети были. Видно, ее проклятие не коснулось. А Ксения вскоре умерла в страшных муках. Вася спился и утонул по пьяни. Из деревни разбежалась вся скотина, даже волки в окрестных лесах извелись. Чует зверье нечистую силу.
А меня сюда занесло, как я уже говорил, совершенно случайно. Диссертацию писал. Поселился с дуру у бабки Маши. Явилась мне Анфиса поле, когда я растения изучал. И с тех пор не отпускает. И еду мне готовила, как тебе, и печь топила.
Ты думаешь, я уйти не пытался? Еще как пытался. Да только сюда одна дорога, а отсюда – тысячи. Все развилки, развилки сплошные. И, куда бы ты не свернул, все время обратно приходишь.
Поэтому поселился я здесь, на самом краю деревни. Коз, как ты уже успел заметить, держу в загоне, чтобы не разбежались, огород, сад… Ничего, жить можно.
Миша нервно заерзал на стуле.
- Что же по вашему получается, за мной призрак ухлестывает?
- Ну, выходит что так, - со вздохом ответил Егор Иванович.
- Знаете что, спасибо за хлеб-соль, но я, пожалуй, пойду.
- Ну, ступай. – Егор Иванович напоминал слесаря, только что сообщившего автовладельцу, что его автомобиль требует дорогостоящей переборки двигателя. Мол, ничего не поделаешь, иначе не заведется. Никогда. Ты все равно придешь ко мне, когда поймешь, что был неправ.

VII

Придя домой, Миша покидал вещи в машину, сел за руль и повернул ключ. Стартер лениво просипел что-то и замолчал. Аккумулятор? Ну что за невезение! Следовало давно его заменить.
Миша открыл капот и воззрился на его содержимое. Подергал какой-то провод. В фильмах он видел, как автомобиль заводят изогнутой железкой, попытался найти дырку, куда ее вставляют, но не нашел. Ничего страшного, можно всегда завести «с толкача», решил Миша. Позвать Егора?
Тут он обратил внимание, что улица идет немного под уклоном, и решил сначала попробовать сам. Выкатил машину за ограду, сел за руль, выжал сцепление, как вдруг что-то хлопнуло, и педаль провалилась в пол. Тросик! Чертов тросик! Вот невезение!
Миша так разозлился, что забыл про суеверный страх. Затолкал машину обратно во двор и решил, что завтра дойдет до ближайшего города пешком, а там наймет эвакуатор.
Ложась спать, он все еще боялся. Лежал на печи в своем мешке и не решался пошевелиться. Но усталость взяла свое, и вскоре он уснул.

Ничего не произошло. Чего и следовало ожидать. Утром он проснулся в бодром расположении духа, и заметно повеселел. Попил чаю перед дорогой, взвалил на спину рюкзак и двинулся в путь.
Он шел через лес по дороге, которой приехал сюда (как же он проклинал теперь тот день). Никаких развилок – обычная дорога. Через час пути он уже был уверен, что в Новых Мармылях витает какой-то вирус сумасшествия, не имеющий ничего общего с потусторонним миром. Ему даже стало смешно и немного жалко этих умалишенных.
Неожиданно Ральф, бежавший все время рядом с хозяином, сорвался с места и с лаем унесся в чащу. Миша с криком бросился вдогонку. Ветки нещадно хлестали его по лицу, он спотыкался и даже два раза упал, а пес убегал все дальше и дальше. Иногда Мише казалось, что он вот-вот его схватит, но Ральф снова убегал. В конце концов, Миша оставил попытки поймать собаку и пошел обратно, искать дорогу. У него была хорошая зрительная память, но когда он нашел колею, уже смеркалось. Расстроенный и грязный с головы до ног он побрел в город.

Неожиданно где-то сбоку затрещали кусты. Миша подпрыгнул от неожиданности. Нервы были на пределе. К его изумлению из чащи выбежал радостный Ральф. Миша схватил наглеца за шиворот и как следует отходил веткой по грязным бокам. От пса несло какой-то тухлятиной. Он прицепил его на поводок, и намотал ремешок на руку. Потом вытащил из рюкзака фонарь, чтобы лучше видеть дорогу, хотя ночь выдалась лунная.
Миша был очень зол на Ральфа, из-за которого потерял массу времени. С другой стороны он был ужасно рад, что пес вернулся, потому что в мертвенной тишине леса он вздрагивал от каждого шороха. Теперь посторонние звуки, то и дело раздающиеся то тут то там, можно списать на собаку.
Дорогу было видно плохо, и часто приходилось останавливаться, шаря лучом по грязи. Ночь уже давно спустилась на землю. Миша очень устал, и уже подумывал, не заночевать ли прямо в лесу, когда между деревьями показались дома. По дороге сюда он не видел ничего похожего. Свет в домах не горел, значит, люди уже легли спать.
Но как бы то ни было, камень свалился с плеч. До самого последнего момента ему все казалось, что он не найдет выхода или вернется обратно в Мармыли. Теперь следовало постучаться в любой дом, где горит свет и попроситься на ночлег. В любом случае, радости его не было предела.
Он шел по пустынной улице и вглядывался в окна домов. Вот и «Жигули» у кого-то во дворе стоят! Слава богу!
И тут луч света выхватил из темноты регистрационный номер его собственного автомобиля.
 
Войдите или зарегистрируйтесь для ответа.
Community platform by XenForo® © 2010-2024 XenForo Ltd.
  • Мы в социальных сетях
  • Вконтакте
  • Телеграмм
  • © 2001—2022
  • AppStore
  • GooglePlay
АВТОРСКОЕ ПРАВО
Все статьи и фотографии, размещенные на этом веб-сайте, защищены авторским правом. Запрещается копирование и/или использование материала с этого веб-сайта без письменного разрешения редакции сайта. По всем вопросам просьба обращаться в Prokoni.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
  • Яндекс цитирования
Сверху