Эста
Новичок
Э. Станкевич
«Кроме конюшни и манежа…»
маленькая повесть
Уже минут пятнадцать я откровенно «лила воду» и экзаменатор смотрел на меня грустно и безнадежно. Я начала понимать: мне не выкарабкаться.
- Какие основные отличия первичной мочи и плазмы крови?
Боюсь, я вообще не очень понимала какая между ними связь.
В тот же день я забирала документы. Он поставил мне «трояк», но зачем? Проходной – 14 баллов. Идти на оставшиеся два экзамена не имело смысла. Я поплакала в абитуриентской общаге в подушку, не смогла заставить себя позвонить родителям и взяла билет домой. И мне как-то сразу стало легче. И как это я вообще додумалась приехать в этот огромный чужой город…
И вот я снова на Н-ском ипподроме, пробираюсь через грязь по знакомой дорожке к спортивной конюшне и привычно отмечаю про себя: был дождь, после работы конь будет по уши как поросенок, надо будет замывать ему ноги…
В конюшне тихо. Лошади обедают. Люди, наверное, тоже. Летом всегда кто-нибудь торчит на конюшне целый день – а уж наши-то наверняка… Сейчас ворвусь в раздевалку и крикну что-нибудь глупое, вроде «руки вверх» и все будут веселиться.
Наши – это Аленка, Маша Шишкина - попросту Мыша, и я – мы все занимались вместе еще в учебной группе. Нас тогда было человек 15, а теперь осталось трое.
Как хорошо, что я вернулась.
- Руки вверх!
- Ксюха! Как ты меня напугала!
Аленка бросилась мне на шею, и мы рухнули на пол. Мыша вертелась вокруг нас, пока мы, хохоча, поднимались и поднимали опрокинутый стул.
- Ты поступила? Ты на каникулы? Ты надолго?
- Девчонки, я насовсем. Я никуда не поступила. Там проходной 14 баллов, - я выкладывала на стол колбасу, гроздь еще зеленоватых бананов и плитку шоколада. Да и бог с ней, с Москвой и с этой Тимирязевкой. Давайте отметим возвращение меня на родную почву. Я так соскучилась по всем… Как у вас тут? На юношеские едете? Интересно, Галина выпустит меня? Я месяц в седле не сидела!
Мыша чистила банан. Медленно, по тоненьким-тоненьким полосочкам. Сначала съела мякоть со шкурки – терпкую и невкусную, и только потом стала откусывать от очищенного плода. Растягивала удовольствие. В Н-ске бананы – музейная редкость.
- Я бы их наверное, 5 килограмм съела бы, – протянула она почему-то жалобно. Потом отложила недоеденный банан и переглянулась с Аленкой. Та молчала, и молчала как-то нехорошо.
Нехорошо молчала, у меня какой-то холодок закрался внутрь. Может, меня исключили уже из группы…
- Ксюха, а Вердикт пал. От колик, неделю назад.
Я сидела, совершенно тупо глядя на Аленку. Вердикт, жеребец терской породы, был моим спортивным партнером, пока я не уехала. Он был моим другом? Ну, да, четыре раза в неделю мы работали вместе. Я любила его? Ну, да… Чуть не разревелась, когда прощалась с ним – он так трогательно искал сахар у меня по карманам и фыркал, я обнимала его за шею. Вердикт мог бы легко «привезти мне кандидата»… Да о чем это я… Пал… Я ждала, когда до меня дойдет смысл сказанного, и я отреагирую, но смысл, кажется, был вполне понятен, а я не реагировала. Я понимала, что его больше нет, нет вообще гнедого с белой проточинкой жеребца по кличке Вердикт…Но первая мысль – интересно, а на ком же я тогда буду ездить? Хорошо бы, конечно, на Балагуре…
Аленка с Мышей всхлипывали и рассказывали мне, что не понятно, чем и как он мог отравиться, что его водили в поводу всю ночь, а он ложился и его не могли поднять, что врач сказал, что он молодой и справится, а он все равно… А я сидела и изображала глубокую скорбь. Какой ужас, ведь я действительно изображала ее. Все, наверное, думают, что я убита горем, а я беспокоюсь о том, светят ли мне ближайшие соревнования. Они думают, я вообще не смогу сегодня ездить, а я гадаю, на кого же меня посадит тренер.
После обеда я пошла к Галине. Как всегда, ни одной лишней фразы, ни тени улыбки.
- Оксана, ты готова продолжать тренировки?
- Да, Галина Петровна.
- Сегодня седлаешь Кавалькаду.
Ого, Кавалькада считалась у нас вообщем-то учебной кобылой, ее давали детям, которые ездили более-менее прилично, или спортсменам, которые ездили так себе. Это было верным признаком: если в учебной группе тебя часто сажают на Валеньку, значит тренер тобою доволен, а если это происходит в спортивной, то значит что-то неладно.
Ну что-ж, я подседлала Кавалькаду. На Балагуре выехал Толик. Сегодня его Импульс что-то покашливает. Толику 30, его основная лошадь - Импульс - единственная, наверное, в Н-ске, которую не стыдно показывать где-то кроме области. Правда, Импульсу уже 18 лет, а в этом возрасте лошадь в лучшем случае отправляется в прокат, а в худшем - на мясо. Такова грустная статистика… Но стараниями Толика Импульс бегает «Большой приз» - и этой весной они с Толиком выиграли региональный чемпионат России. Нам всем не дают покоя Толикины лавры. Нам снится по ночам, как мы на своих еще не очень выезженных лошадках совершаем «круг почета» собранным коротким галопом.
Аленка как всегда - на своем светло-сером Цикории. Эта пара у нас очень много обещающая. Идут в гору.
Когда Мыша появилась в поводу с Геологией – кобылой Галины, все замерли на секунду – тренер никогда никому не доверяла свою лошадь. Волна смешанных чувств отразилась на Аленкином и моем лицах. Нам было страшно завидно, но мы были рады за подругу. Может, Галина вообще даст Мыше выступить на Геологии?
Мы совершенно буднично шагали, четверо лошадей и всадников, и когда из конюшни вышел этот слон, я чуть не упала с лошади.
Галина вела в поводу (или это он ее вел?) коня. Абсолютно вороного, без единой отметины. Он приостановился, вскинул голову с длинной волнистой челкой и заржал, захрапел, раздувая ноздри, завертелся на месте… Более грозной на вид лошади я не видела ни разу. Надо сказать, наша тренер – женщина маленькая, сухая и невзрачная, а рядом с этой лошадью ее просто можно было не заметить.
Я обернулась к Аленке.
- Кто это?
- А… Это новенький. Неделю как привезли – купили, говорят, в Прибалтике.
- Молодой?
- Нет, он, кажется, прыгал раньше, да как-то неудачно, а Галина разглядела в нем какой-то талант, и уговорила отдать его под выездку.
- О, господи, кто ж на слонах выездку ездит. 2 метра в холке.
- 175. Мы уже померили. – Аленка рассмеялась.
Переговариваясь, мы поехали на поле.
- Его зовут Хоромбрас, - говорил Толик. – Мы называем его Хор, не ломать же себе язык. Типичный латвиец, прям на выставку можно. Очень любопытная лошадь – посмотри, какие движения, сбор. И, кстати, веселый конек, с чувством юмора.
- Ага, веселый, Аленка понизила голос. – В прошлый вторник Галина с него упала, а позавчера Толик летел кувырком.
- Ну, допустим не кувырком, - улыбнулся Толик, - но роняет он мастерски. Я не ожидал – и моргнуть не успел, оп - и на земле. Даже разнообразие кое-какое. Молодость вспомнил! – Толик, морщась, помял плечо и шею.
Мы разъехались и занялись своими лошадьми. Кавалькада рысила себе, с ней было довольно легко, тем более, ничего сложного я от нее не требовала. Я оглянулась на Хора, он шел в сборе, действительно, очень естественно, мощно и уверенно. И очень самостоятельно.
Надо было устраиваться на работу. Вдруг стало очевидно, что впереди год до следующей попытки поступления в ВУЗ – и я ни на секунду не задумывалась, чем буду заниматься, если не поступлю. Единственное, что пришло в голову – поработать конюхом, но родители пришли в ужас от такой перспективы. Отец пообещал попробовать пристроить меня к себе в клинику лаборантом и умолял не принимать никаких решений до их приезда. Они жили летом на даче. Я могла считать эту отсрочку каникулами, отпуском или чем угодно и жить в свое удовольствие. За мной надлежало присматривать моей старшей сестре, она жила с мужем и сынишкой на другом конце города. Наши с ней отношения строились на полном взаимопонимании, потому что, несмотря на большую разницу в возрасте, она всегда была моей «лучшей подругой». Я часто приезжала к ней в гости - возилась с племянником Ромкой, Ирка кормила меня до отвала всякими домашними вкусностями (ей всегда казалось что я слишком худая), выслушивала все мои радости и печали и давала ненавязчивые советы по жизни.
Но основное время я торчала на конюшне. Я робко заикнулась о том, что тоже хотела бы попасть на соревнования, и Галина спокойно внесла меня в список. Я пыталась выяснить, на ком же я поеду – мол, нельзя ли на Балагуре, но она резко заявила, что решит сама. Я честно приезжала на тренировки почти каждый день и терялась в догадках…
Галина экспериментировала со мной как хотела. Я два дня ездила себе спокойно на Валечке, а позавчера она вдруг посадила меня на Балагура, и я была в восторге от лошади и от себя на ней – мы так классно ладили! И вот, сегодня с утра я трясусь на Испуге, тщетно пытаясь от него чего-то добиться. Этот психованный конь выводит меня из себя своим тупым поведением. Галина безо всякого выражения лица следит за моими мучениями. Мне кажется, я все делаю как всегда, но он не будет делать принимания направо. Он будет прижимать уши, шарахаться из угла от каких-то одному ему видимых привидений, путаться в собственных ногах, дергать головой и скакать на месте пол-боком, но принимать направо он не будет.
-Оксана! Я бы попросила тебя мягче работать рукой! Ты издергала лошадь. – Галина хмуро наблюдала за нашими выкрутасами.
Испуг пугливый. Его кличка по документам Искуп, но постепенно сам собой на язык навязался новый вариант, говорящая фамилия, так сказать.
Я почему-то никогда не испытывала симпатии к этому жеребцу, это Мыша в нем души не чает – она и сейчас ездит вокруг на Импульсе – разминает его для Толика, и ревниво посматривает на нас. Испуг рыжий, с крупными белыми отметинами. На задних ногах белизна захватывает скакательные суставы, а по морде идет широкая белая проточина, затекающая в обе ноздри. Все это напоминает пегость, кроме того, у Испуга «сорочий глаз», что часто встречается при белых отметинах, но почему-то считается признаком дурного нрава. Наш конюх называет его «лихошарым». Это слово не имеет иппологического смысла, но довольно точно отражает вид и характер Испуга. Мне кажется, этот конь вообще не очень подходит для выездки с таким неуравновешенным характером, но Мыша, в отличие от меня, как-то находит с ним общий язык.
Галина посоветовала мне собраться с мыслями и ушла из манежа.
Я готова была завести лошадь в денник, и навсегда покончить с выездкой. Помог мне Толик. Он пришел в манеж, кивнул Мыше – «пошагай!» и реанимировал меня буквально за пять минут.
- Налево делает?
- Делает… - я продемонстрировала.
- Ну так поработай его сегодня только вправо - вольты, повороты. Пусть согнется в боку как следует! Что-то ему сегодня не нравится вправо гнуться – так заставь! Пусть шенкель примет, плечо перестанет подставлять.
Минут через двадцать Толик демонстрировал на Импульсе пассаж, а я тупо крутила вольтики. Когда я была в мыле уже не меньше Испуга, пришла Галина. Она уважительно последила за Толиком на Импульсе (наверное, мы являли с ними разительный контраст) и попросила меня сделать это злосчастное принимание. Я напряглась изо всех сил, Испуг вяло изобразил что-то невразумительное, Галина мрачно кивнула и велела шагать.
Когда я заводила Испуга в денник, Галина седлала на развязке Хора. Мне не было видно, что между ними происходит, но стук копыт и крики тренера я слышала хорошо. «Хоромбрас, стоять!» в отличие от всех нас она произносила его кличку совершенно свободно. Она вообще всегда предпочитала полную кличку тому прозвищу, которое давали лошадям спортсмены. Аленкиного Цикория мы звали Зайчиком, вероятно, потому что он был светло-серым и очень кротким, а троеборную кобылу Мануфактуру величали почему-то Марьей Ивановной, что уж совсем трудно было объяснить. Так вот, Хоромбраса мы называли просто Хор. Галина же, даже ругаясь на него, всегда величала его так, как значилось у него в документах. «Хоромбрас! Я тебе сказала, стой на месте!»
Я скромно протиснулась между стеной и толстым Хориным боком и понесла снаряжение в амуничку.
-Оксана, принеси, пожалуйста, седло Хоромбраса.
Я вздрогнула. Галина никогда никого ни о чем не просила. Она всегда все делала сама, даже чистила лошадь сама.
Я держала седло, безупречно белый вальтрап и оголовье, и размышляла, что бы это могло значить. Галина брала у меня снаряжение, собирала лошадь и мило улыбаясь, выносила мне приговор.
- Я наблюдала сегодня, как ты работала с Искупом…
У меня сердце ушло в пятки. Кажется, сейчас она выгонит меня из группы.
- … и мне понравилась твоя настойчивость.
- ?!
- лошадь трудная, молодая, ты старалась и все-таки добилась своего, молодец.
По-моему, это было чем-то нереальным. Я стояла как в полусне.
- Завтра седлаешь Хоромбраса. Будешь ездить на нем. Хочу попробовать успеть подготовить вас к соревнованиям. Ты должна подойти к этому со всей ответственностью. Понимаешь?
- Я…я постараюсь… - я стояла посреди прохода с недоуздком и ошарашено смотрела вслед цокающему за Галиной Хору… Пышный волнистый хвост до пола, широченный круп и уши где-то под потолком… Ох…
И я вспомнила Вердикта. Тоненький, шелковый конь – он как будто улыбался все время. Он всегда ждал меня с навостренными ушками, даже ржал иногда, завидев меня в проходе конюшни, торопливо искал сахар, терся головой о мое плечо. В жару я поливала его из шланга водой и бегала с ним в поводу – и он бегал за мной как собачка, потряхивая гривой и рассыпая тысячи счастливых солнечных брызг…
Хор высаживал всадников – даже таких как Толик, с трудом давал себя чистить, был огромным и широким, гордым и своенравным.
У Ирки с рук текла мыльная пена.
- Ты что, сумасшедшая? Какой хор, какая Галина?
- Ирочка! Она специально! У меня ничего не получится и она меня выгонит!
- Ненормальная. – Ирка ушла в ванную, я бросила сумку в угол и побежала за ней.
- Ирка! Погоди, я же тебе рассказывала, нам привезли нового коня…
- Не ори, Ромка спит.
Я села на краешек ванной. Ирка полоскала в тазу Ромкины колготки и равнодушно пожимала плечами.
- Ну, рассказывала, наверное, ты мне всегда про лошадей своих что-нибудь рассказываешь.
- Но он же дикий совершенно и огромный как слон!
- Кто?!
- Ну, Хор, лошадь, на которой я теперь буду ездить.
- О, боже, лошадь, слон… Успокойся, нельзя же так психовать. Посмотри на себя.
Я посмотрела. В запотевшем зеркале ванной комнаты просматривалось лицо с плаксивым и одновременно злым выражением. Это была я. Фу. Я вздохнула и побрела на кухню ставить чайник.
- Ир, ты не понимаешь. Я так хочу заниматься конным спортом…
- Ну и занимайся.
- На Хоре? Да я сверну себе шею на первой же тренировке!
- Значит, не занимайся. Шея тебе еще пригодится. Ты, милая моя, посмотри на себя, ты же взрослая и симпатичная девчонка, на тебя мужики оглядываются, а ты сидишь целыми днями в конюшне! Ну детство-то прошло уже! Ты хоть раз маникюр сделай – ногти вечно обломанные, оденься – погулять сходи, или на дискотеку что-ли… Ксюха, ты все равно не будешь олимпийской чемпионкой!
- Не обязательно чемпионкой. Просто ездить верхом хочу…
- Нет, ты не просто хочешь ездить. Ты готова прыгнуть с балкона из-за какой-то неудачи, хотя, я вообще не поняла, что там случилось.
- Ну, Ирка!..
- И не надо капать солеными слезами в сладкий чай. У-у! Бедная моя сестреночка… Какая же ты еще глупенькая…
Я разрыдалась еще сильнее. Это ведь так всегда бывает, пока тебя не пожалеют, да пока сам себя не пожалеешь, только досада и злость, а как стало себя жалко – ой, как слезки капают, капают…
И на улице тоже капало. Я просидела у Ирки до вечера, и теперь в сумерках и в гордом одиночестве торчала на остановке и жалела, что не осталась. Автобус ушел прямо из под носа, кроссовки промокли, на душе было мерзопакостно.
Мало того. Буквально в метре от меня пролетел мотоциклист и окатил меня грязью с головы до ног.
- Идиот! Вот придурок! – я отскочила, пытаясь отряхнуться, и вдруг увидела, что этот лихой рокер остановился и катит задним ходом ко мне. Я струсила – мало ли что у него на уме, а народу кругом никого…
- Оксанка? – он подъехал к тротуару, слез с мотоцикла.
У меня точно не было ни одного знакомого рокера.
- Оксанка, это ты? Привет, – он снял шлем и тряхнул длинными темными волосами.
- Ой, Олег…
В детстве мы были соседями, дружили и даже выслушивали пресловутое «жених и невеста». Потом их семья переехала, мы перестали встречаться и забыли друг о друге. Когда я последний раз его видела, я училась в седьмом классе, он – в девятом, и надо сказать, он здорово изменился с тех пор – я с трудом узнала его.
- Вот так встреча! Я тебя еле узнала.
- А я тебя сразу… Прости, я тебя обрызгал…
- Да уж. Ты тоже прости, я обозвала тебя придурком.
Мы засмеялись. Я смотрела на него снизу вверх – он вырос на голову, если не больше. Раньше он всегда был ниже меня. И голос у него так изменился…
- Садись, я отвезу тебя домой. Вы все там же живете? – он небрежно протянул мне свой шлем. – Одевай.
Я уселась на мокрое кожаное седло, мотоцикл взревел, и начался этот полет по моросящему черному городу. «Держись крепче!» – крикнул он мне, и я деликатно обняла его сзади, ужасно стесняясь своих обломанных ногтей.
Потом мы болтали еще минут пятнадцать около моего подъезда о всякой ерунде – кажется, он пересказывал мне какой-то фильм, а меня мучили две вещи. Первое – холод. Поднялся ветер, а я была мокрая до ниточки. Вторая – пригласить ли Олега на чай. Мне казалось, что это отдает некой двусмысленностью (родителей-то дома нет!), одновременно с этим мне казалось, что невежливо вот так держать его около подъезда. Как это было ужасно. Чем дольше мы стояли – тем сильнее я замерзала и тем сильнее меня терзали сомнения. А чем сильнее они меня терзали, тем громче возмущался мой внутренний голос: «А что в этом такого, и почему ты такая дикая». Не знаю, сколько бы еще продолжался этот кошмар, но тут Олег вдруг озабоченно посмотрел на часы.
- Все, я поехал, меня ждет Рута.
- Рута? А кто это?
- Я тебя как-нибудь с ней познакомлю. Она чистокровная немецкая овчарка, ей уже 5 месяцев и с ней пора гулять. Ну, ты, может, позвони как-нибудь. Или я позвоню…
«Слава богу, - подумала я, - и слава Руте.»
Дома я залезла в горячую ванну. По мере отогревания у меня начали болеть все мышцы после сегодняшней пытки на Испуге. Мысли и чувства путались – в размышления о начинающейся эпопеи с Хором вплетались картинки летящего мокрого города и летящих мне в лицо мокрых волос Олега. Я с блаженством растирала себя губкой, нагло плескала воду на пол и долго стояла под душем, смывая с себя впечатления дня.
Когда я выключила воду, оказалось, что в комнате звонит телефон. Я завернулась в полотенце и побежала брать трубку, оставляя мокрые следы по квартире. Звонил Олег и голос у него был тревожный.
- Оксан, извини, мне нужно поговорить с твоим отцом.
- С отцом? Вообще-то его нет дома…
Мой отец – врач, и от дрожащего голоса Олега, который еще пол-часа назад был очень даже веселым, мне стало не по себе.
- Что случилось, Олежка?..
- Что-то с Рутой. Я думал, может, дядя Витя сможет что-нибудь подсказать…
- А что с ней? – я все-таки учила биологию, и хотя не отличилась на экзамене, надеялась сейчас что-то вспомнить…
- Не съела ничего, беспокоится, скулит.
Это могло быть признаком любого заболевания. Но мне очень хотелось помочь этой собаке. Потому что она была Олежкина.
И тут меня осенило. Я вспомнила, что к отцу иногда заходит довольно близкий знакомый ветеринар. Правда, ничего кроме имени-отчества я о нем не знала.
Я сказала об этом Олегу. Конечно, надежда на то, что с такой информацией можно найти человека, была слабая, но я достала записную книжку отца и принялась ее изучать.
Знакомого ветеринара звали Сергей Петрович. Я нашла семь номеров с инициалами С.П. и еще номер какого-то Сережи Иванова.
Вообще-то я человек довольно стеснительный, особенно когда дело касается разговоров с незнакомыми людьми, но на этот раз мне очень повезло. На первом телефоне мне сказали, что неприлично ошибаться номером в полдвенадцатого ночи, а на втором трубку взял Сергей Петрович, и я узнала его голос.
Наверное, я очень натурально описывала вид умирающей собаки, потому что Сергей Петрович встревожился и спросил, можем ли мы привезти щенка к нему. Я записала адрес и тут же набрала номер Олега.
Он сказал, что я сотворила чудо и что он всю жизнь будет мне благодарен, но тут же вспомнил, что совершенно не представляет, как везти Руту на мотоцикле.
Я стояла мокрая, завернутая в полотенце. Мне безумно хотелось съесть чего-нибудь горячего и скорее лечь спать. Я валилась с ног от усталости. Наверное, именно поэтому я тут же вызвалась сопровождать их и побежала одеваться. Через пятнадцать минут я должна была выйти к подъезду.
Дождь перестал. Мы снова неслись навстречу сумасшедшим городским огням – сначала к Олегу, где он вручил мне сумку с торчащей из нее понурой мордой, потом неведомо куда – к ветеринару. Я потеряла счет времени и пространству, мне казалось, что никогда уже не суждено нам отыскать нужный дом в этих мерцающих огнями «муравейниках». Я цеплялась одной рукой за куртку Олега, другой прижимала к груди сумку с собакой, и старалась не взвизгивать на ухабах, когда мне казалось, еще немного – и я упаду.
Но на удивление, мы добрались благополучно.
У Сергея Петровича меня усадили в глубокое кресло, которое проглотило меня и рыжую кошку, прыгнувшую мне на колени. Я уже видела какие-то сны и совершенно не включалась в разговоры о проходимости кишечника и глистогонных средствах, когда Сергей Петрович тронул меня за плечо.
- Совсем усыпили Оксану? Кошки всегда действуют успокаивающе.
Олег держал сумку с Рутой, которая тоже уже спала.
Когда мы, наконец, добрались до моего подъезда, и я с мученической улыбкой сползла с мотоцикла, Олег вдруг взял меня за руку и притянул к себе. Ноги у меня тут же сделались ватными, а руки - деревянными. Он легонько поцеловал меня в щеку и отпустил.
- Спасибо, Ксюшка. Спокойной ночи.
Но впечатлений мне хватило еще на пол-ночи. Я долго ворочалась – не могла уснуть, и на утро выглядела просто отвратительно и чувствовала себя не лучше. Между мной и моим внутренним голосом происходил примерно такой диалог:
Внутренний голос: «Хи-хи, он тебе, похоже, нравится?»
«Ерунда. Я воспринимаю его только как друга детства, и он меня - тоже»
«Но ведь ты хочешь, чтобы он разглядел в тебе взрослую и симпатичную девчонку?»
«Ерунда. Я просто была рада его увидеть»
«Но это была ночь, и это было приключение, а это всегда очень сближает»
«Да какое приключение, просто подвез меня домой – а потом пришлось немного помочь ему»
«Кого ты хочешь надурить – «пришлось»! Ты же сама напросилась мотаться с ним до пол-третьего ночи»
«Ладно, не ехидничай. Почему бы не помочь хорошему парню, ну и что?»
«Ах, ничего-ничего…»
Внутренний голос похихикал еще, пока я ехала на тренировку и оставил меня в покое.
Галины на конюшне не было. У меня было непреодолимое желание взять Кавалькаду и спокойно отъездить на ней. Но Толик перехватил меня в амуничной и начал давать кучу наставлений, как лучше работать с Хором. Он рассказывал какие-то немыслимые хитрости, от которых мне становилось не по себе. Мне совсем не казалось, что Толик одобряет решение Галины. И что он верит, что я справлюсь с Хором. Но, может, я и преувеличивала, ведь я не выспалась и все воспринималось несколько обостренно.
Тем не менее, в руках у меня было вполне реальное снаряжение, и Хорин круп передо мной за решеткой денника был тоже вполне реальным. И начался этот аттракцион под названием «укрощение строптивого», хотя кто кого больше укрощал, еще не известно.
Сначала я прыгала за ним по деннику с недоуздком. Потом он выводил меня на развязку. Потом я пыталась его почистить. Местами мне это даже удавалось.
В манеже солнце лежало прямоугольниками на опилках.
Со стороны картинка, наверное, была, даже идиллическая: блондинка в белой маечке на лоснящемся вороном коне. Это если не принимать во внимание моих слегка округленных от страха глаз и хитрого Хориного взгляда. Но тем не менее, он даже начинал мне нравиться: гибкий, мягкий, с ровной мягкой рысью и хорошим чувством равновесия.
Хотя, расслабляться мне вовсе не следовало. Малейшее требование с моей стороны воспринималось им как-то неадекватно. Я попыталась собрать его, он напрягся, сжался как пружина и прижал уши. Я села глубже в седло, сжала его шенкелями, но ничего не добилась. Я ковырнула его шпорами, но вместо того чтобы расширить шаг, он отбил задними ногами по воздуху и поскакал вдоль стенки. Я одержала его, но потеряла контакт, он шел расхлябанной рысью и собираться не хотел. Я проехала пару кругов и начала снова потихоньку подбирать его. Все было нормально – он сдал голову, пошел в отличном сборе, плавно изогнулся в боку на повороте. Я сделала остановку и снова подъем в рысь. Но в следующую минуту он опять вырвал голову, выскочил на середину манежа и опять перестал повиноваться. Хуже быть не могло. Он понимал мои действия, но, как говорится, проверял меня, показывал мне свой характер. Может, в другой раз я бы и поспорила с ним, у кого из нас тверже характер, но сейчас я вовсе не чувствовала прилива сил и энергии. Я ездила всего полчаса, а уже устала.
Мыша вывела в манеж Испуга.
- Может, поехали на поле? - предложила я, – вместе веселей…
- Там такие лужи…блестят на солнце - он шарахается от каждой, здесь нам поспокойнее. А ты как?
- Честно, я тоже боюсь на нем на поле ездить. Я и здесь-то с ним еле справляюсь. Ладно, в манеже спокойнее…
- Может, хлыст тебе дать?
- Да у меня есть, спасибо. Но его это не впечатляет.
Хору словно стало стыдно. Он как-то весь сник, сдался и начал работать. Ну вот что ему было нужно? Мыша смотрела на нас оценивающим взглядом.
- А ты классно смотришься на нем. У тебя ноги длинные, поэтому шенкель на месте. Толик смешной на нем, ноги в стороны торчат, едва с седла свисают. Галина знает, что делает. Лошадь и всадник должны соответствовать друг другу… Ты все-таки, возьми мой хлыст, а то что у тебя за палочка, безобразие какое-то. Давай поменяемся.
- Ну, давай, я сейчас подъеду к тебе.
Мыша шагала Испуга в поводу в середине манежа. Я перевела Хора в шаг и поехала по диагонали к ней навстречу. И у нее хватило фантазии протянуть мне хлыст в открытой руке, прямо вот так – «на, возьми!»
Я не успела взять его. Хлыст полетел на опилки, а мы с Хором полетели скачками диких мустангов через весь манеж. А Мыша наклонилась за хлыстом, держа кончик повода в одной руке. Реакция Испуга была мгновенной – я так и не поняла, действительно ли он испугался, или сделал это нарочно. Он вырвал повод, развернулся и четким ударом задних ног отшвырнул Мышу из-под себя метра на три.
Когда всадник падает, это довольно привычная картина на манеже – если он вскакивает и бежит ловить свою лошадь. Но если он лежит и не двигается…
- Мыша…Мыша!
Лучше бы я упала, во всяком случае, не пришлось бы так долго спрыгивать с Хора и накидывать повод на стойку препятствия.
Мыша была без сознания. Я не думала, что девчонка ростом не больше 160 сантиметров может быть такой тяжелой. К счастью, на трибунах сидели какие-то дети из проката. Они плохо соображали от неожиданно увиденного и сидели тихо как зверьки.
- Быстрее! Позовите же кого-нибудь!
Толкая друг друга и спотыкаясь, они бросились вниз.
Прибежали Толик и конюх. Конюх тут же вскочил верхом на Испуга, который жался в угол и никуда не убегал, и поскакал в контору ипподрома звонить в скорую. Я бегом завела Хора, Толик понес Мышу в раздевалку.
Она приходила в себя и даже не стонала, а как-то поскуливала. Мы как дураки стояли над ней и молчали. Я думала, что ей повезло, что она оказалась почти вплотную к задним ногам жеребца – он как бы подцепил ее и просто выбросил в сторону. Если бы это был действительно удар копытом, то я не знаю, чем бы это обошлось для нее. Я вспомнила картину в Музее коневодства ТСХА «Кобыла с жеребенком и убитый ею волк», волк там убит явно ударом задней ноги.
Тем не менее, у Мыши было разбито лицо, и я не хотела думать о том, что у нее с зубами.
Когда мы сказали врачу скорой, что Мышу лошадь ударила по лицу норами, он не очень поверил в это.
Все, действительно, получилось совершенно нелепо. Мы знали, что Галина будет расстроена ужасно – она всегда очень пеклась о нашей безопасности. Кроме того, я не могла отделаться от чувства вины, хотя это было несправедливо.
Завтра у лошадей и всадников должен был быть выходной, а послезавтра нам предстояло рассказать все Галине. В конце концов Толик придумал пока не говорить, а потом намекнуть как-нибудь поделикатнее, чтобы не довести тренера до инфаркта.
В больнице я терялась и не знала, куда податься. В справочной непреклонно заявили – общение с врачом завтра, с 8 до 11, я передала Мыше пакет с печеньем и яблоками, и только когда его унесли, сообразила, что она не сможет все это жевать. Совсем грустная, я сидела на скамеечке перед больницей, не в силах подняться и поехать домой.
На крыльце курили двое врачей – один молодой, наверное, студент, второй – взрослый, бородатый, похожий на художника больше чем на хирурга. Они переговаривались, я невольно прислушалась к их разговору и поняла, что они говорят о Мыше.
- … переломов лицевых костей нет, только обширная гематома.
- Вообще не понимаю, как можно было так подлезть под ноги лошади… ведь молодая девчонка, что заставляет так рисковать?…
- Да вы их не знаете – они одержимые, охота пуще неволи!
- Не знаю. Я бы свою дочь…
Я робко подошла.
- Простите… вы не подскажете…
«Студент» смерил меня любопытствующим взглядом.
- Сегодня мою подругу привезли сюда на «скорой»… Машу Шишкину…
- Борис Львович, это как раз ту девушку, которую мы с Вами смотрели.
- Что с ней?
- Сотрясение. Полежит недели три. Полный покой. А вы что, тоже оттуда?
- Откуда?
- Ну, с конюшни.
- Да, оттуда. А она сможет потом заниматься конным спортом?
- Во, дает! Заниматься! Не знаю, посмотрим. Если ей захочется! – «студент» хихикнул. – Девушка, а вас как зовут?
- Спасибо. – я повернулась и медленно побрела к воротам.
«Если захочется…Недели три…Эх, Мыша…»
Вернувшись домой, я решила, наконец, вымыть голову – вчера мне это сделать так и не удалось. Я уговаривала себя, что все обойдется, раз нет переломов, все будет нормально, Мыша молодец, она быстро поправится.
Телефонный звонок заставил меня выскочить из ванной с шапкой пены на голове. Звонил Олег. Боже мой, у него что, хобби – вытаскивать меня из ванной к телефону?
- Я слушаю тебя.
- А чего ты такая строгая?
«Я бы сказала тебе, что я тут стою вся голая, а в ванной вода хлещет»
- Нет, извини, просто день паршивый, настроение тоже…
- Дело поправимое. Сейчас попробуем. Можно банальный вопрос?
- Можно…
- Что ты делаешь сегодня вечером?
Чудо, но от его голоса мне и впрямь становилось легче и теплее.
- А можно банальный ответ? Вообще-то я свободна.
- Вот, мне гораздо больше нравится, когда у тебя в голосе улыбка. Тогда, раз уж ты свободна, поедем поднимать тебе настроение. Я приглашаю тебя на небольшое торжество по поводу дня рождения одного моего хорошего друга.
«Интересно. С чего бы это вдруг?..»
- Мне кажется, не правильно идти на день рождения к человеку, которого я не знаю…
- Почему? Все правильно! Повеселимся, я познакомлю тебя со своими университетскими друзьями.
- Не знаю. Не удобно.
- Не удобно будет, если я приду один, потому что я уже сказал, что буду с тобой.
« Ого – уже сказал!»
- Я не знаю, что ему подарить.
- Ну, это мои проблемы. Ты же идешь со мной. Я купил классные диски – не оригинально, правда, но он тащится от «Скорпионз» и будет на седьмом небе.
Я подумала, что не хочу, чтобы мое поведение выглядело как примитивное «ломание». Я подумала, что как было бы классно погулять с Олегом, познакомиться с его друзьями.
- Да… Может быть… А во сколько?
- В шесть. Давай забьем стрелку.
- Не поняла, что забьем?
- О, прелесть. Забьем стрелку, образно выражаясь, назначим друг другу свидание. В половину на площади Кирова, о`кей?
- О` кей…
- Отлично. Я уже жду. – последние слова он произнес совсем тихо.
Я как ни в чем не бывало сказала «пока» и положила трубку. «Уже жду». Сердце почему-то стучало гораздо чаще обычного. Итак, «уже жду». Мне почему-то захотелось бежать на площадь Кирова прямо сейчас, но я глянула в зеркало и благоразумно вернулась в ванную.
Я собиралась нарочно долго и тщательно, долго укладывала волосы, три раза переодевалась, но все равно остался еще целый час, а я уже прыгала в готовности номер один на старте. Мой внутренний голос ехидничал себе в удовольствие, особенно когда я все-таки выскочила из дома раньше времени и с трудом заставляла себя идти медленно.
Стояла неимоверная теплынь – не жара, а именно теплынь, как бывает только в августе. Луж уже не было, осталась только какая-то свежесть и обостренный запах земли и зелени.
Минутная стрелка на моих часах зависла между «половиной» и «без двадцати пяти», когда я подошла к остановке. Остановка была пустынна, и от нее отходил 45-й – наш автобус. Олега не было и в помине, и это называется «уже жду»?! Я села на спинку скамейки и хотела уже было обидеться, но тут он выскочил из подошедшего троллейбуса и растерянно огляделся. Казалось, он не сразу заметил меня, или не узнал.
- Привет! Я здесь, ты чего?
- Здравствуй. Какая ты… Ну, ты очень хорошо выглядишь, я хотел сказать.
- Спасибо. Только что ушел 45-й.
- Нет, ты просто потрясающе красивая сегодня.
«Хм, - подумала я. - Хм.»
Олег хлопнул именинника по плечу так, что он даже присел немного.
- Шура, здорово, уродец, совсем стал большой, а все такой-же дурак.
Поздравление показалось мне несколько странным, но я решила ничему не удивляться. Например, тому, что творилось у Шуры в комнате. С потолка свисал огромный поролоновый паук. Одну стену занимал стеллаж со всем чем угодно кроме книг – колокольчиками всех размеров и форм, дисками, журналами. В центре стеллажа красовалась шикарная ауди-аппаратура.
На тахте, поджав ноги, сидела девица в чем-то шелковом, красно-черно-золотом.
- О! Сьюзи, привет. Познакомься, это моя подруга Оксана. – Олег буквально подтолкнул меня к тахте.
- Очень приятно. Меня зовут Сусанна, – она тряхнула копной вьющихся каштановых волос.
Я села на краешек, смущенно косясь на свои джинсы и белую хлопчатобумажную блузочку.
Около тахты был накрыт низенький столик. Бутылка коньяка и шампанского, фрукты и изящные чашечки для кофе – все это так отличалось от традиционных «оливье», неизменных на всех привычных мне днях рождениях.
Звучал «Скорпионз». Мы ждали еще кого-то. Сьюзи грызла огромное темно-красное яблоко и цвет его кожуры так точно совпадал с цветом блузки и ногтей Сьюзи, что вся она, вместе с яблоком, была похожа на рекламный плакат. Шура полулежал на тахте, прислонившись головой к ее ногам и подмурлыкивал что-то под музыку. Олег разглядывал этикетку коньяка.
- Что-то не идут уроды…
- Уроды?
Я представила себе самых настоящих уродов – с какими-то ужасными мутациями и робко спросила:
- Почему «уроды»?
Олег рассмеялся, но ответить не успел. Под окнами раздался какой-то дикий вопль. Я вздрогнула, Шура покинул ноги своей красавицы и пошел в прихожую. Вопль повторился. Олег, видя мое замешательство, пояснил:
- А это и есть уроды. Они, вообще-то, нормальные, ты не бойся.
Они были нормальные. Все – и Олег, и Шура, и длинный грустный Костя с трубкой в зубах и Андр, и Дик – все они были нормальные. Внешне. Они набились в небольшую комнату Шуры и учинили такое, от чего я на всякий случай забилась в дальний угол тахты. Сьюзи доедала свое роскошное яблоко и довольно равнодушно взирала на то, как «уроды» изображают каких-то зверей, роботов и душевнобольных одновременно. Оставалось только позавидовать ее невозмутимости, потому что в комнате творился совершенный хаос. Со стеллажа посыпались какие-то фотографии, паук вздрагивал поролоновыми ногами. Когда на пол упало что-то более серьезное – кажется, пачка журналов, Шура все-таки пришел в себя, поднялся с пола (а он, надо сказать, все это время просто бегал на четвереньках по кругу) и рухнул на тахту.
- Ребят, оно греется и это ему не полезно…
Пробка от шампанского попала пауку в брюхо, от чего тот обиженно вздрогнул.
- А Кузеньке нальете? – спросила Сьюзи. Костя обрадовался, налил шампанского в блюдечко и протянул ей. Сьюзи прямо в туфлях встала на тахту, взяла блюдечко и стала окунать в него паучью морду. Похоже, она тоже была «нормальная».
- Ура! Кузя пьет за здоровье именинника!
Шампанское впиталось в поролон, блюдце осталось пустым.
- Ну, может, и нам заодно? – попыталась я сострить, но меня, кажется, поняли буквально. Костя невозмутимо наполнил блюдце и подал его мне. Я не знала, как реагировать, но меня выручил Олег. Он мурлыкнул совершенно по-кошачьи, подлез мне под руку и жадно ткнулся в блюдце. Для пущей верности Шура его еще потыкал туда, как это делала Сьюзи с Кузей. Олег «впитал» шампанское, поставил блюдце на столик и остался у меня на коленях – боже мой, у всех на глазах!..
Вечер продолжался в том же духе. Мы со Сьюзи предложили сварить кофе, но Костя замахал на нас своими длинными руками, сказал, что женщина может только все испортить. Мы возмутились, но выяснилось, что Костя знает какую-то особую технологию и мы все бросились за ним на кухню смотреть на это чудо. Чудо заключалось в том, что Костя танцевал у плиты ритуальные танцы и разговаривал с кофе как с разумным существом.
- Госпожа Арабика, будьте любезны пожаловать вот сюда, в кофемолочку. Вот, чудненько…
Вообщем, через час у меня уже болели от смеха щеки.
Но кофе действительно получился замечательно вкусным.
Шура зажег толстую витую свечу, погасил свет и поставил какую-то новую кассету. Совершенно необыкновенная музыка – мелодичная и тревожная заполнила комнату. Я прислонилась к плечу Олега, расслабилась, закрыла глаза и только тогда почувствовала, как устала. Мерцающий огонек свечи, странная музыка, вкус крепкого кофе создавали особую атмосферу, мысли мои расслаивались и отказывались принимать привычные очертания. Олег обнял меня и поглаживал по плечу, а у меня не было сил даже как-то отметить это про себя. Внутренний голос молчал и улыбался. Я просто наслаждалась этой легкой лаской, ощущение под щекой жестких волос Олега, теплом, идущим от его тела… И музыкой… Говорить громко не хотелось, я шепнула Олегу на ухо:
- А что это играет?
- «Моррисон Хотэл». – ответил он тихо.
- Это группа такая? Не слышала…
И все рухнуло. Надо же мне, дуре, полезть с вопросами. Олег рассмеялся коротко и поучительно-насмешливым тоном произнес.
- Это, Ксюш, альбом такой. Одной замечательной группы «Дорз». Это классика, ее знать надо.
С тихим щелчком сработал «автостоп», но все также сидели и смотрели на огонек свечи. Наверняка, никто и не обратил внимания на реплику Олега, но мне сразу стало так неуютно и обидно до слез… Ни к селу ни к городу я сразу вспомнила о Мыше, стазу начала себя корить – сижу тут, развлекаюсь, а она в больнице… Я отстранилась, обхватила руками колени, поежилась.
- Ты что, обиделась? Ну, брось ты, я не хотел… Ну, Ксюш…
- Да нет, Олежка, я просто действительно сегодня ужасно устала…
- Хочешь, поехали домой.
- Да, поеду. Ты проводи меня просто до остановки.
Я встала и вышла из комнаты, боясь расплакаться перед всеми. Олег вышел следом.
Он предложил не идти напрямую к остановке, а сделать крюк и прогуляться по набережной. От воды тянуло холодком, мы шли на пионерском расстоянии и молчали.
- Тебе не понравились ребята?
- Да нет, что ты, они классные…
И снова молчание.
- Ну, тогда что случилось?
- Прости, Олежка… Не удобно перед твоими друзьями… Но мне так плохо… Моя подруга…м…получила травму сегодня на тренировке.
- Что-то серьезное?
- Да…
Вдруг Олег остановился, взял меня за руку и начал с жаром говорить.
- Ксюш, я ничего не понимаю. Я сам себя не понимаю… Я смотрю на тебя и хочу видеть девчонку со светлыми косичками из моего детства, а вижу совсем другого человека. Ты так изменилась, ты такая красивая стала… И мне то кажется что над тобой посмеяться можно, как тогда – помнишь, когда ты на велосипеде в крапиву заехала? А то я теряюсь перед тобой как мальчишка…Очень сложно так, понимаешь?..
Он обнял меня, прижал к себе. Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и легонько погладила кончиками пальцев по щеке.
Он тихонько поцеловал меня в губы и отпустил.
- Ты тоже изменился, и мне кажется иногда, что я тебя совсем не знаю…
- А насколько хорошо нужно знать человека, чтобы снести один его поцелуй? – его глаза блеснули хитрым огоньком. – А второй?
И, не дожидаясь ответа, он поцеловал меня снова, и этот поцелуй был вторым в моей жизни.
На следующий день Ирка разбудила меня телефонным звонком. Я с трудом покинула нереальный мир моего сна и несколько секунд не могла сообразить, какое сейчас время суток и что от меня хочет сестра. Выяснилось, что время двенадцать дня и сестра хочет узнать, где я шатаюсь по ночам, и почему ни вчера ни сегодня поздно вечером меня не было дома.
- Я гуляла с молодым человеком. – голос у меня был хриплым и сонным.
- О-о!
- С Олегом, мы тут случайно встретились...
- А-а…
- Вчера мы были на дне рождения его друга…
- Да, растешь. Если еще звонить научишься сестре, совсем будешь молодец.
- Да… Извини. Позавчера мы возили его собаку к ветеринару ночью, все бегом, в суматохе забыла…
- Короче, все с тобой понятно.
Да уж, кажется, со мной действительно все было понятно. Я валялась в постели и думала, что в предыдущие два дня переживаний и впечатлений втиснулось больше, чем за последние пол-года.
Галина решила взяться за меня всерьез. Мы начали заниматься с Хором в руках. Хор по-прежнему издевался надо мной, я пыхтела и старалась изо всех сил, а Галина ругала нас обоих.
- Нет, это - не сбор! Где зад? Где зад?!!! Зачем я дала тебе эту удочку?
«Удочкой» она называла длинный хлыст, предназначенный специально для работы в руках. Галине подарили его какие-то иностранцы, и она пылинки с него сдувала. А сегодня не пожалела для нас с Хором.
Я шла вплотную у Хориному плечу и чувствовала, как под холеной черной шкурой перекатываются мышцы. Он прижимал уши и недобро косился на меня, он не сопротивлялся, но почему-то вызывал у меня необъяснимое опасение. Это чувство нельзя было даже назвать страхом – я никогда не боялась лошадей, но я совершенно не могла расслабиться, находясь рядом с ним. Иногда у меня было такое ощущение, что он психически сильнее меня.
Хор вызывал у меня уважение, но не симпатию.
Галина тоже напряженно следила за нами. Но все шло нормально, и она села на низенькое препятствие.
- Оксана, ты не знаешь, почему Шишкина не удостоила нас сегодня своим присутствием?
Я втянула голову в плечи.
- Она… заболела…
Галина недовольно покачала головой.
- Пусть лечится активнее, через две недели соревнования. Некогда сейчас болеть!
Олег ждал меня с мотоциклом у ворот ипподрома. Мы уже отъехали довольно далеко, как вдруг я вспомнила, что шикарный Галинин хлыст я забыла в деннике Хора и он валяется там теперь с риском попасть под копыта. Галина обычно после работы протирала его тряпочкой и укладывала в замшевый чехольчик. О, ужас, я представила себе как тренер находит свое сокровище изломанным на кусочки в навозной куче. Пришлось вернуться.
Мы лихо разрезали знакомую лужу у ворот и подлетели к нашей конюшне. Сценка там разворачивалась потрясающая.
На скамеечке сидела Мыша в тапочках, курточке от больничной пижамы и джинсах. Экстравагантный вид довершал огромный малиново-фиолетовый синяк на пол-лица. Мыша блаженно улыбалась второй половиной. Вокруг нее прыгал Толик, рядом стояла Галина и недобро смотрела на них. Я подошла.
- Мыша, ты что, сбежала из больницы?
- Она сбежала, говорит, будет ездить сегодня! – Толик покрутил пальцем у виска. - И еще говорит, чтобы мы не наказывали Испуга.
Мыша опустила глаза.
- Да, его нельзя наказывать… Он очень нежный и нервный… А у меня уже все в порядке, я хорошо себя чувствую…
Галина в ужасе повернулась ко мне.
- Так, твоя версия – что здесь произошло?!
Толик делал мне какие-то знаки и строил гримасы у нее за спиной. Я не понимала.
- Мыша… Маша то есть, упала с лошади. С Испуга, то есть с Искупа. Позавчера.
Галина перевела взгляд на Толика.
- Толя, так она упала с лошади или ударилась об дверь? Маша, ты упала или ударилась?
Мыша хлопала глазами.
- Галина Петровна, я не помню…
Пришлось рассказывать все как было. Олег стоял около мотоцикла и тоже слушал эту знойную историю. Галина металась вокруг, ломая руки, с криками о нашем разгильдяйстве и бессовестности.
Я улизнула за хлыстом, к счастью, он был цел, лежал себе у стеночки. Пока я возилась с ним, и относила его на место, страсти улеглись. Толик повез Мышу домой, Галина ушла к себе в тренерскую.
Олег ждал меня около конюшни.
- Слушай, Оксан, а у этой девчонки что, поехала крыша?
- У Мыши? Нет, вроде, а что?
- Ну, бывает, сотрясение мозга, все-таки… Она что, в таком виде по городу ехала?
- Так она же из больницы сбежала! Где бы она переодевалась бы?
- Вот именно, зачем она из больницы-то сбежала?
- Она хотела проведать свою лошадь…
- Эту лошадь, которая ее ударила?
- Да…
- Я же говорю, крыша поехала…
Я замолчала. Я вдруг подумала, что это действительно нелепо выглядит со стороны человека, не имеющего отношения к лошадям. Поняла, что не поддаются логике эти действия. То, что Мыша ехала по городу в тапочках, может, мне и казалось не очень нормальным, но то, что она сразу прибежала на ипподром и то, что она переживала – не отлупили ли мы Испуга, не вызывало у меня никакого недоумения. Я даже восхищалась ее самоотверженностью. И вдруг мне показалось, что все это действительно полный дурдом. Что-то изменилось в моих убеждениях прямо сейчас, в эту минуту… Но Олегу я сказала:
- Ты просто не любишь лошадей, поэтому тебе трудно понять.
Всю дорогу до пляжа я пыталась осмыслить происшедшее, но не могла разобраться в своих собственных чувствах.
Мы оставили тачку на стоянке в парке и бросились в воду, едва успев переодеться. Вода была теплая-теплая и мы плескались целый час, как в детстве брызгались и гонялись друг за другом.
Наконец, хохоча, я выбралась на горячий песок и повалилась на полотенце.
Олег прыгал на одной ноге и тряс головой, стремясь освободиться от воды, попавшей ему в уши. Он был весь золотисто-шоколадный, не то что я, просидевшая все лето за учебниками.
- Ты на Маугли похож!
- А ты на русалку.
- Такая же бледная?
- Нет, такая же красивая. - Он сел рядом и погладил меня по мокрым волосам. – Моя маленькая хрупкая русалочка…
Две пожилые женщины прошли мимо, оглянулись на нас. Я опустила глаза.
- Да ладно тебе…
- Оксан! Я могу тысячу раз повторить. Ты мне очень нравишься! Хочешь, на весь пляж крикну?!
- Сумасшедший. Не надо.
Я с наслаждением впитывала солнце, Олег улыбался и смотрел на меня.
- Ну не смотри так, это же невозможно! Дай позагорать спокойно! – смеялась я.
Он мотал головой, черные волосы рассыпались по плечам. Мне не сиделось на месте под его взглядом.
- Пойдем в парк, купим мороженого?
Было немноголюдно в будний день, и летнее кафе было закрыто. На выносных лотках томились засохшие миндальные пирожные и бутерброды с серой колбасой. Мы прошли весь парк и купили вместо мороженого билет на колесо обозрения.
Мы медленно поднимались вверх мимо рыжих стволов, пока не вынырнули из сосновых крон. Водохранилище блестело на солнце, простиралось далеко-далеко, как настоящее море. Крохотный теплоходик полз по самому горизонту. Олег подсел ко мне ближе, и наша лодочка перекосилась. Я вздрогнула и вцепилась в поручни. Он обнял меня, поцеловал.
- Смотри как мы высоко! На самом гребне! Вот было бы здорово, если бы сейчас сломался механизм, и мы остались бы здесь, выше всех!
Я выразительно посмотрела на Олега, потом с опаской глянула вниз.
- Нет, уже спускаемся.
- Я все равно витаю где-то в облаках…
- А я высоты побаиваюсь.
Олег рассмеялся.
- А мышей и темноты? Не бойся ничего, я с тобой. – потом вдруг посерьезнел и тихо сказал: - Я с тобой … мне с тобой так хорошо… Я скучаю по тебе, когда мы расстаемся…
Мне показалось, что сейчас он скажет что-то очень важное…
Но Олег опять засмеялся, откинулся на сидении, прищурился и хитро посмотрел на меня.
- Так! О чем это я? А, мы хотели мороженого. Так вот, я знаю одно классное кафе, там варят кофе-гляссе. Ты любишь кофе-гляссе?
- Да…люблю… - я растерялась от такой резкой перемены настроения.
- Вот и отлично, поехали. – мы выскочили из спустившейся лодочки, он схватил меня за руку и потащил к стоянке.
Мотоцикла на стоянке не было.
Темнело. Мы оббежали весь парк, естественно, без толку. Один водитель на стоянке сказал, что видел, как на мотоцикле уезжали двое, но не обратил внимания, они уверенно завели мотор и спокойно уехали. Олег наотрез отказался идти в милицию, он выглядел спокойным и отрешенным. Я недоуменно и автоматически ходила за ним следом и молчала. Мы уже собрались ехать домой на автобусе, и побрели к остановке.
Вдруг Олег остановился как вкопанный. Из-за поворота, урча мотором и слепя нас дальним светом, выехала его «Ява». За рулем сидел улыбающийся до ушей Шура и Сьюзи – на заднем сидении. Они, смеясь, спрыгнули с мотоцикла, Шура похлопал Олега по плечу.
- Ты что, испугался? Ну, мы просто покатались – и все.
Олег молча взял у него руль, отвел тачку в сторону.
- Оксан, садись.
- О! Ну я же не знал, что ты не один! Смотрю, тачка твоя – думаю, грех не покататься. Я же и раньше брал…
- Урод. – Олег в сердцах резко дал газу, и мы умчались в темноту, оставив обескураженных Шуру и Сьюзи в парке.
Он подвез меня к подъезду и выключил двигатель.
- Надо же, как все по дурацки получилось… Прости.
- Ну что ты, за что…
- За несостоявшийся кофе.
- Ничего, в следующий раз попьем этого несчастного кофе…
- Да… - он выглядел совсем расстроенным.
- Олежка, знаешь что… - я еще поколебалась минуту, потом отбросила сомнения и сказала: - пойдем-ка ко мне, мороженного у меня, правда, нет, зато есть котлеты.
Я суетилась у плиты, гремела сковородками, а Олег рассматривал мои фотографии. Я пыталась влезть со своими комментариями.
- Это я на Вердикте в прошлом году, а это Аленка с Кавалькадой…
Олег рассеяно кивал, смотрел куда-то сквозь фотографию.
- Но ведь нашелся же мотоцикл, о чем ты переживаешь?
- Я злюсь на Шуру, а на самом деле, все вполне закономерно.
- Я одного не пойму, у него что, вторые ключи есть?
- Да какие ключи… Мы с ним еще в восьмом классе угоняли мотоциклы и катались. Двумя булавками зажигание замыкали. Иногда всю ночь катались, а потом ставили на место. Как ни в чем не бывало.
- Это же…опасно.
Олег ухмыльнулся, махнул рукой.
- Ладно, еще тебя впутываю в свои проблемы. Давай забудем. Знаешь, что главное? Шура бы не взял тачку, если бы не хотел перед Сьюзи повыпендриваться. – потом посмотрел на меня исподлобья и тихо добавил: - А если бы я был один, легче бы к этому отнесся.
Мы грустно ковыряли вилками мои котлеты. Потом Олег начал понемногу оживать, сказал, что я, оказывается, хорошо готовлю. Мне стало стыдно – котлеты я привезла от сестры, но про себя я зареклась к следующему его приходу обязательно состряпать что-нибудь самостоятельно.
Мы болтали еще целый час ни о чем, прежде чем Олег собрался уходить.
- Если тачки опять нет, возвращайся. – пошутила я. Олег посмотрел на меня так, что мне показалось, он был бы даже рад, если бы тачки не было.
Но он поднялся, пошел к двери.
- Спокойной ночи, Ксюш. Я ничего не забыл у тебя?
- Ничего.
- Вот и не правда. Я забыл тебя поцеловать.
Я стояла у окна, провожая красные огоньки мотоцикла, пока могла их видеть.
До соревнований оставалось меньше недели. Хор великолепно поработал минут десять, потом решил, что с меня хватит и начал вытворять ужас, что. Естественно, в этот момент в манеж зашла Галина. Хор возил меня, как ему вздумается.
- Оксана! Что это такое? О чем ты замечталась?
Я не замечталась. Я вспоминала вчерашний вечер. Олег водил меня в кино, потом два часа провожал меня домой, мы гуляли по городу, останавливались через каждые сто метров и целовались, целовались… На нас оглядывались прохожие, у меня кружилась голова и бешено колотилось сердце. Потом пошел мягкий дождик, и мы пережидали его под каким-то чахлым деревцем. Олег наклонился ко мне и шептал на ухо:
«Я совсем потерял с тобой голову… Я люблю тебя…»
- Нет! Начни от буквы «F» снова, и подъем в галоп повтори еще раз! Внимательнее!
Я была не в состоянии сегодня работать. Хор это прекрасно чувствовал. Если бы в манеже не было Галины, я бы устроила бы себе и ему сегодня легкую работу. Но тренер все еще надеялась выпустить нас на старт.
- Сильнее работай шенкелем! Еще раз!
«Я люблю тебя… я люблю тебя» – звучало у меня в ушах.
- Да правым шенкелем же!!!
Галина щелкнула бичом, легонько задев при этом голенище моего сапога и правый Хорин бок. Вероятно, это задело его самолюбие, или он просто воспользовался моментом.
- Сидеть! – закричала Галина, но я уже почти упала.
Я еще висела у Хора на шее, но он шарахнулся в сторону, и я с грохотом кувыркнулась под самый бортик манежа.
Секунду, я совершенно оглушенная, смотрела, как вдоль стены беззвучно удаляется моя лошадь, взбрыкивая задними ногами, потом через какой-то нехороший гул прорезались звуки – топот, всхрапывание и чей-то визг: «Уберите этого хищника!»
Это Хор – хищник. Он носится по манежу и распугивает лошадей. Надо мной наклонилась Галина.
- Ударилась?
- Не знаю…
- Вставай!
Я не ударилась. Во всяком случае, ничего себе не сломала – руки-ноги-шея двигаются. Но садиться на Хора у меня не было ни малейшего желания. Я с трудом поднялась. Галина резко взяла меня за плечо и посмотрела мне в лицо.
- Пошагаешь 30 минут.
- Я не могу…
- Можешь! Что такое? Что у тебя болит?
- Ничего…
- Значит, можешь.
- Пусть пошагает кто-нибудь… пожалуйста… я посижу…
Я повернулась и побрела в раздевалку. У выхода из манежа я увидела, как Галина бегает за Хором и пытается его поймать.
«Ну и пусть, – подумала я – все равно.»
Аленка догнала меня в раздевалке.
- Ксюха, ты чего?
- Ничего.
- Галина шагает твою лошадь.
- Пусть шагает. Я не хочу когда-нибудь свернуть себе шею.
- Ты что, не хочешь ездить на Хоре?
- Я не хочу составить Мыше компанию.
- Ты просто испугалась! Элементарно струсила! Ты что, первый раз что ли упала?..
Я не ответила. Мои мысли опять ушли во вчерашний вечер.
«Я люблю тебя» – сказал Олег и поцеловал меня. - «Я ты мне снишься, мне снится запах твоих волос…». Я впитывала все его нежные слова вместе с дождем и смеялась от счастья. Мы вымокли до нитки, замерзли и ехали домой в полу-пустом автобусе, тесно прижавшись друг к другу. Нас трясло от сырости и от близости. Меня и сейчас немного лихорадило, когда я вспоминала об этом.
Аленка заботливо взяла меня за руку.
- Ну что ты, действительно, вся дрожишь…
- Да нет, Аленк, со мной все в порядке… Просто… Я вдруг поняла, что кроме конюшни и манежа в этой жизни существует еще что-то… - я виновато улыбнулась и вышла из раздевалки. В конюшне меня окликнул конюх.
- Оксан, там тебя ждут. Уже целый час, между прочим…
- Кто?
- Мне почем знать… - он развел руками.
Я вышла из конюшни.
Олег сидел около мотоцикла, улыбался, и на коленях у него лежал букет роз…
Москва, Новосибирск
1991, 2002
«Кроме конюшни и манежа…»
маленькая повесть
Уже минут пятнадцать я откровенно «лила воду» и экзаменатор смотрел на меня грустно и безнадежно. Я начала понимать: мне не выкарабкаться.
- Какие основные отличия первичной мочи и плазмы крови?
Боюсь, я вообще не очень понимала какая между ними связь.
В тот же день я забирала документы. Он поставил мне «трояк», но зачем? Проходной – 14 баллов. Идти на оставшиеся два экзамена не имело смысла. Я поплакала в абитуриентской общаге в подушку, не смогла заставить себя позвонить родителям и взяла билет домой. И мне как-то сразу стало легче. И как это я вообще додумалась приехать в этот огромный чужой город…
И вот я снова на Н-ском ипподроме, пробираюсь через грязь по знакомой дорожке к спортивной конюшне и привычно отмечаю про себя: был дождь, после работы конь будет по уши как поросенок, надо будет замывать ему ноги…
В конюшне тихо. Лошади обедают. Люди, наверное, тоже. Летом всегда кто-нибудь торчит на конюшне целый день – а уж наши-то наверняка… Сейчас ворвусь в раздевалку и крикну что-нибудь глупое, вроде «руки вверх» и все будут веселиться.
Наши – это Аленка, Маша Шишкина - попросту Мыша, и я – мы все занимались вместе еще в учебной группе. Нас тогда было человек 15, а теперь осталось трое.
Как хорошо, что я вернулась.
- Руки вверх!
- Ксюха! Как ты меня напугала!
Аленка бросилась мне на шею, и мы рухнули на пол. Мыша вертелась вокруг нас, пока мы, хохоча, поднимались и поднимали опрокинутый стул.
- Ты поступила? Ты на каникулы? Ты надолго?
- Девчонки, я насовсем. Я никуда не поступила. Там проходной 14 баллов, - я выкладывала на стол колбасу, гроздь еще зеленоватых бананов и плитку шоколада. Да и бог с ней, с Москвой и с этой Тимирязевкой. Давайте отметим возвращение меня на родную почву. Я так соскучилась по всем… Как у вас тут? На юношеские едете? Интересно, Галина выпустит меня? Я месяц в седле не сидела!
Мыша чистила банан. Медленно, по тоненьким-тоненьким полосочкам. Сначала съела мякоть со шкурки – терпкую и невкусную, и только потом стала откусывать от очищенного плода. Растягивала удовольствие. В Н-ске бананы – музейная редкость.
- Я бы их наверное, 5 килограмм съела бы, – протянула она почему-то жалобно. Потом отложила недоеденный банан и переглянулась с Аленкой. Та молчала, и молчала как-то нехорошо.
Нехорошо молчала, у меня какой-то холодок закрался внутрь. Может, меня исключили уже из группы…
- Ксюха, а Вердикт пал. От колик, неделю назад.
Я сидела, совершенно тупо глядя на Аленку. Вердикт, жеребец терской породы, был моим спортивным партнером, пока я не уехала. Он был моим другом? Ну, да, четыре раза в неделю мы работали вместе. Я любила его? Ну, да… Чуть не разревелась, когда прощалась с ним – он так трогательно искал сахар у меня по карманам и фыркал, я обнимала его за шею. Вердикт мог бы легко «привезти мне кандидата»… Да о чем это я… Пал… Я ждала, когда до меня дойдет смысл сказанного, и я отреагирую, но смысл, кажется, был вполне понятен, а я не реагировала. Я понимала, что его больше нет, нет вообще гнедого с белой проточинкой жеребца по кличке Вердикт…Но первая мысль – интересно, а на ком же я тогда буду ездить? Хорошо бы, конечно, на Балагуре…
Аленка с Мышей всхлипывали и рассказывали мне, что не понятно, чем и как он мог отравиться, что его водили в поводу всю ночь, а он ложился и его не могли поднять, что врач сказал, что он молодой и справится, а он все равно… А я сидела и изображала глубокую скорбь. Какой ужас, ведь я действительно изображала ее. Все, наверное, думают, что я убита горем, а я беспокоюсь о том, светят ли мне ближайшие соревнования. Они думают, я вообще не смогу сегодня ездить, а я гадаю, на кого же меня посадит тренер.
После обеда я пошла к Галине. Как всегда, ни одной лишней фразы, ни тени улыбки.
- Оксана, ты готова продолжать тренировки?
- Да, Галина Петровна.
- Сегодня седлаешь Кавалькаду.
Ого, Кавалькада считалась у нас вообщем-то учебной кобылой, ее давали детям, которые ездили более-менее прилично, или спортсменам, которые ездили так себе. Это было верным признаком: если в учебной группе тебя часто сажают на Валеньку, значит тренер тобою доволен, а если это происходит в спортивной, то значит что-то неладно.
Ну что-ж, я подседлала Кавалькаду. На Балагуре выехал Толик. Сегодня его Импульс что-то покашливает. Толику 30, его основная лошадь - Импульс - единственная, наверное, в Н-ске, которую не стыдно показывать где-то кроме области. Правда, Импульсу уже 18 лет, а в этом возрасте лошадь в лучшем случае отправляется в прокат, а в худшем - на мясо. Такова грустная статистика… Но стараниями Толика Импульс бегает «Большой приз» - и этой весной они с Толиком выиграли региональный чемпионат России. Нам всем не дают покоя Толикины лавры. Нам снится по ночам, как мы на своих еще не очень выезженных лошадках совершаем «круг почета» собранным коротким галопом.
Аленка как всегда - на своем светло-сером Цикории. Эта пара у нас очень много обещающая. Идут в гору.
Когда Мыша появилась в поводу с Геологией – кобылой Галины, все замерли на секунду – тренер никогда никому не доверяла свою лошадь. Волна смешанных чувств отразилась на Аленкином и моем лицах. Нам было страшно завидно, но мы были рады за подругу. Может, Галина вообще даст Мыше выступить на Геологии?
Мы совершенно буднично шагали, четверо лошадей и всадников, и когда из конюшни вышел этот слон, я чуть не упала с лошади.
Галина вела в поводу (или это он ее вел?) коня. Абсолютно вороного, без единой отметины. Он приостановился, вскинул голову с длинной волнистой челкой и заржал, захрапел, раздувая ноздри, завертелся на месте… Более грозной на вид лошади я не видела ни разу. Надо сказать, наша тренер – женщина маленькая, сухая и невзрачная, а рядом с этой лошадью ее просто можно было не заметить.
Я обернулась к Аленке.
- Кто это?
- А… Это новенький. Неделю как привезли – купили, говорят, в Прибалтике.
- Молодой?
- Нет, он, кажется, прыгал раньше, да как-то неудачно, а Галина разглядела в нем какой-то талант, и уговорила отдать его под выездку.
- О, господи, кто ж на слонах выездку ездит. 2 метра в холке.
- 175. Мы уже померили. – Аленка рассмеялась.
Переговариваясь, мы поехали на поле.
- Его зовут Хоромбрас, - говорил Толик. – Мы называем его Хор, не ломать же себе язык. Типичный латвиец, прям на выставку можно. Очень любопытная лошадь – посмотри, какие движения, сбор. И, кстати, веселый конек, с чувством юмора.
- Ага, веселый, Аленка понизила голос. – В прошлый вторник Галина с него упала, а позавчера Толик летел кувырком.
- Ну, допустим не кувырком, - улыбнулся Толик, - но роняет он мастерски. Я не ожидал – и моргнуть не успел, оп - и на земле. Даже разнообразие кое-какое. Молодость вспомнил! – Толик, морщась, помял плечо и шею.
Мы разъехались и занялись своими лошадьми. Кавалькада рысила себе, с ней было довольно легко, тем более, ничего сложного я от нее не требовала. Я оглянулась на Хора, он шел в сборе, действительно, очень естественно, мощно и уверенно. И очень самостоятельно.
Надо было устраиваться на работу. Вдруг стало очевидно, что впереди год до следующей попытки поступления в ВУЗ – и я ни на секунду не задумывалась, чем буду заниматься, если не поступлю. Единственное, что пришло в голову – поработать конюхом, но родители пришли в ужас от такой перспективы. Отец пообещал попробовать пристроить меня к себе в клинику лаборантом и умолял не принимать никаких решений до их приезда. Они жили летом на даче. Я могла считать эту отсрочку каникулами, отпуском или чем угодно и жить в свое удовольствие. За мной надлежало присматривать моей старшей сестре, она жила с мужем и сынишкой на другом конце города. Наши с ней отношения строились на полном взаимопонимании, потому что, несмотря на большую разницу в возрасте, она всегда была моей «лучшей подругой». Я часто приезжала к ней в гости - возилась с племянником Ромкой, Ирка кормила меня до отвала всякими домашними вкусностями (ей всегда казалось что я слишком худая), выслушивала все мои радости и печали и давала ненавязчивые советы по жизни.
Но основное время я торчала на конюшне. Я робко заикнулась о том, что тоже хотела бы попасть на соревнования, и Галина спокойно внесла меня в список. Я пыталась выяснить, на ком же я поеду – мол, нельзя ли на Балагуре, но она резко заявила, что решит сама. Я честно приезжала на тренировки почти каждый день и терялась в догадках…
Галина экспериментировала со мной как хотела. Я два дня ездила себе спокойно на Валечке, а позавчера она вдруг посадила меня на Балагура, и я была в восторге от лошади и от себя на ней – мы так классно ладили! И вот, сегодня с утра я трясусь на Испуге, тщетно пытаясь от него чего-то добиться. Этот психованный конь выводит меня из себя своим тупым поведением. Галина безо всякого выражения лица следит за моими мучениями. Мне кажется, я все делаю как всегда, но он не будет делать принимания направо. Он будет прижимать уши, шарахаться из угла от каких-то одному ему видимых привидений, путаться в собственных ногах, дергать головой и скакать на месте пол-боком, но принимать направо он не будет.
-Оксана! Я бы попросила тебя мягче работать рукой! Ты издергала лошадь. – Галина хмуро наблюдала за нашими выкрутасами.
Испуг пугливый. Его кличка по документам Искуп, но постепенно сам собой на язык навязался новый вариант, говорящая фамилия, так сказать.
Я почему-то никогда не испытывала симпатии к этому жеребцу, это Мыша в нем души не чает – она и сейчас ездит вокруг на Импульсе – разминает его для Толика, и ревниво посматривает на нас. Испуг рыжий, с крупными белыми отметинами. На задних ногах белизна захватывает скакательные суставы, а по морде идет широкая белая проточина, затекающая в обе ноздри. Все это напоминает пегость, кроме того, у Испуга «сорочий глаз», что часто встречается при белых отметинах, но почему-то считается признаком дурного нрава. Наш конюх называет его «лихошарым». Это слово не имеет иппологического смысла, но довольно точно отражает вид и характер Испуга. Мне кажется, этот конь вообще не очень подходит для выездки с таким неуравновешенным характером, но Мыша, в отличие от меня, как-то находит с ним общий язык.
Галина посоветовала мне собраться с мыслями и ушла из манежа.
Я готова была завести лошадь в денник, и навсегда покончить с выездкой. Помог мне Толик. Он пришел в манеж, кивнул Мыше – «пошагай!» и реанимировал меня буквально за пять минут.
- Налево делает?
- Делает… - я продемонстрировала.
- Ну так поработай его сегодня только вправо - вольты, повороты. Пусть согнется в боку как следует! Что-то ему сегодня не нравится вправо гнуться – так заставь! Пусть шенкель примет, плечо перестанет подставлять.
Минут через двадцать Толик демонстрировал на Импульсе пассаж, а я тупо крутила вольтики. Когда я была в мыле уже не меньше Испуга, пришла Галина. Она уважительно последила за Толиком на Импульсе (наверное, мы являли с ними разительный контраст) и попросила меня сделать это злосчастное принимание. Я напряглась изо всех сил, Испуг вяло изобразил что-то невразумительное, Галина мрачно кивнула и велела шагать.
Когда я заводила Испуга в денник, Галина седлала на развязке Хора. Мне не было видно, что между ними происходит, но стук копыт и крики тренера я слышала хорошо. «Хоромбрас, стоять!» в отличие от всех нас она произносила его кличку совершенно свободно. Она вообще всегда предпочитала полную кличку тому прозвищу, которое давали лошадям спортсмены. Аленкиного Цикория мы звали Зайчиком, вероятно, потому что он был светло-серым и очень кротким, а троеборную кобылу Мануфактуру величали почему-то Марьей Ивановной, что уж совсем трудно было объяснить. Так вот, Хоромбраса мы называли просто Хор. Галина же, даже ругаясь на него, всегда величала его так, как значилось у него в документах. «Хоромбрас! Я тебе сказала, стой на месте!»
Я скромно протиснулась между стеной и толстым Хориным боком и понесла снаряжение в амуничку.
-Оксана, принеси, пожалуйста, седло Хоромбраса.
Я вздрогнула. Галина никогда никого ни о чем не просила. Она всегда все делала сама, даже чистила лошадь сама.
Я держала седло, безупречно белый вальтрап и оголовье, и размышляла, что бы это могло значить. Галина брала у меня снаряжение, собирала лошадь и мило улыбаясь, выносила мне приговор.
- Я наблюдала сегодня, как ты работала с Искупом…
У меня сердце ушло в пятки. Кажется, сейчас она выгонит меня из группы.
- … и мне понравилась твоя настойчивость.
- ?!
- лошадь трудная, молодая, ты старалась и все-таки добилась своего, молодец.
По-моему, это было чем-то нереальным. Я стояла как в полусне.
- Завтра седлаешь Хоромбраса. Будешь ездить на нем. Хочу попробовать успеть подготовить вас к соревнованиям. Ты должна подойти к этому со всей ответственностью. Понимаешь?
- Я…я постараюсь… - я стояла посреди прохода с недоуздком и ошарашено смотрела вслед цокающему за Галиной Хору… Пышный волнистый хвост до пола, широченный круп и уши где-то под потолком… Ох…
И я вспомнила Вердикта. Тоненький, шелковый конь – он как будто улыбался все время. Он всегда ждал меня с навостренными ушками, даже ржал иногда, завидев меня в проходе конюшни, торопливо искал сахар, терся головой о мое плечо. В жару я поливала его из шланга водой и бегала с ним в поводу – и он бегал за мной как собачка, потряхивая гривой и рассыпая тысячи счастливых солнечных брызг…
Хор высаживал всадников – даже таких как Толик, с трудом давал себя чистить, был огромным и широким, гордым и своенравным.
У Ирки с рук текла мыльная пена.
- Ты что, сумасшедшая? Какой хор, какая Галина?
- Ирочка! Она специально! У меня ничего не получится и она меня выгонит!
- Ненормальная. – Ирка ушла в ванную, я бросила сумку в угол и побежала за ней.
- Ирка! Погоди, я же тебе рассказывала, нам привезли нового коня…
- Не ори, Ромка спит.
Я села на краешек ванной. Ирка полоскала в тазу Ромкины колготки и равнодушно пожимала плечами.
- Ну, рассказывала, наверное, ты мне всегда про лошадей своих что-нибудь рассказываешь.
- Но он же дикий совершенно и огромный как слон!
- Кто?!
- Ну, Хор, лошадь, на которой я теперь буду ездить.
- О, боже, лошадь, слон… Успокойся, нельзя же так психовать. Посмотри на себя.
Я посмотрела. В запотевшем зеркале ванной комнаты просматривалось лицо с плаксивым и одновременно злым выражением. Это была я. Фу. Я вздохнула и побрела на кухню ставить чайник.
- Ир, ты не понимаешь. Я так хочу заниматься конным спортом…
- Ну и занимайся.
- На Хоре? Да я сверну себе шею на первой же тренировке!
- Значит, не занимайся. Шея тебе еще пригодится. Ты, милая моя, посмотри на себя, ты же взрослая и симпатичная девчонка, на тебя мужики оглядываются, а ты сидишь целыми днями в конюшне! Ну детство-то прошло уже! Ты хоть раз маникюр сделай – ногти вечно обломанные, оденься – погулять сходи, или на дискотеку что-ли… Ксюха, ты все равно не будешь олимпийской чемпионкой!
- Не обязательно чемпионкой. Просто ездить верхом хочу…
- Нет, ты не просто хочешь ездить. Ты готова прыгнуть с балкона из-за какой-то неудачи, хотя, я вообще не поняла, что там случилось.
- Ну, Ирка!..
- И не надо капать солеными слезами в сладкий чай. У-у! Бедная моя сестреночка… Какая же ты еще глупенькая…
Я разрыдалась еще сильнее. Это ведь так всегда бывает, пока тебя не пожалеют, да пока сам себя не пожалеешь, только досада и злость, а как стало себя жалко – ой, как слезки капают, капают…
И на улице тоже капало. Я просидела у Ирки до вечера, и теперь в сумерках и в гордом одиночестве торчала на остановке и жалела, что не осталась. Автобус ушел прямо из под носа, кроссовки промокли, на душе было мерзопакостно.
Мало того. Буквально в метре от меня пролетел мотоциклист и окатил меня грязью с головы до ног.
- Идиот! Вот придурок! – я отскочила, пытаясь отряхнуться, и вдруг увидела, что этот лихой рокер остановился и катит задним ходом ко мне. Я струсила – мало ли что у него на уме, а народу кругом никого…
- Оксанка? – он подъехал к тротуару, слез с мотоцикла.
У меня точно не было ни одного знакомого рокера.
- Оксанка, это ты? Привет, – он снял шлем и тряхнул длинными темными волосами.
- Ой, Олег…
В детстве мы были соседями, дружили и даже выслушивали пресловутое «жених и невеста». Потом их семья переехала, мы перестали встречаться и забыли друг о друге. Когда я последний раз его видела, я училась в седьмом классе, он – в девятом, и надо сказать, он здорово изменился с тех пор – я с трудом узнала его.
- Вот так встреча! Я тебя еле узнала.
- А я тебя сразу… Прости, я тебя обрызгал…
- Да уж. Ты тоже прости, я обозвала тебя придурком.
Мы засмеялись. Я смотрела на него снизу вверх – он вырос на голову, если не больше. Раньше он всегда был ниже меня. И голос у него так изменился…
- Садись, я отвезу тебя домой. Вы все там же живете? – он небрежно протянул мне свой шлем. – Одевай.
Я уселась на мокрое кожаное седло, мотоцикл взревел, и начался этот полет по моросящему черному городу. «Держись крепче!» – крикнул он мне, и я деликатно обняла его сзади, ужасно стесняясь своих обломанных ногтей.
Потом мы болтали еще минут пятнадцать около моего подъезда о всякой ерунде – кажется, он пересказывал мне какой-то фильм, а меня мучили две вещи. Первое – холод. Поднялся ветер, а я была мокрая до ниточки. Вторая – пригласить ли Олега на чай. Мне казалось, что это отдает некой двусмысленностью (родителей-то дома нет!), одновременно с этим мне казалось, что невежливо вот так держать его около подъезда. Как это было ужасно. Чем дольше мы стояли – тем сильнее я замерзала и тем сильнее меня терзали сомнения. А чем сильнее они меня терзали, тем громче возмущался мой внутренний голос: «А что в этом такого, и почему ты такая дикая». Не знаю, сколько бы еще продолжался этот кошмар, но тут Олег вдруг озабоченно посмотрел на часы.
- Все, я поехал, меня ждет Рута.
- Рута? А кто это?
- Я тебя как-нибудь с ней познакомлю. Она чистокровная немецкая овчарка, ей уже 5 месяцев и с ней пора гулять. Ну, ты, может, позвони как-нибудь. Или я позвоню…
«Слава богу, - подумала я, - и слава Руте.»
Дома я залезла в горячую ванну. По мере отогревания у меня начали болеть все мышцы после сегодняшней пытки на Испуге. Мысли и чувства путались – в размышления о начинающейся эпопеи с Хором вплетались картинки летящего мокрого города и летящих мне в лицо мокрых волос Олега. Я с блаженством растирала себя губкой, нагло плескала воду на пол и долго стояла под душем, смывая с себя впечатления дня.
Когда я выключила воду, оказалось, что в комнате звонит телефон. Я завернулась в полотенце и побежала брать трубку, оставляя мокрые следы по квартире. Звонил Олег и голос у него был тревожный.
- Оксан, извини, мне нужно поговорить с твоим отцом.
- С отцом? Вообще-то его нет дома…
Мой отец – врач, и от дрожащего голоса Олега, который еще пол-часа назад был очень даже веселым, мне стало не по себе.
- Что случилось, Олежка?..
- Что-то с Рутой. Я думал, может, дядя Витя сможет что-нибудь подсказать…
- А что с ней? – я все-таки учила биологию, и хотя не отличилась на экзамене, надеялась сейчас что-то вспомнить…
- Не съела ничего, беспокоится, скулит.
Это могло быть признаком любого заболевания. Но мне очень хотелось помочь этой собаке. Потому что она была Олежкина.
И тут меня осенило. Я вспомнила, что к отцу иногда заходит довольно близкий знакомый ветеринар. Правда, ничего кроме имени-отчества я о нем не знала.
Я сказала об этом Олегу. Конечно, надежда на то, что с такой информацией можно найти человека, была слабая, но я достала записную книжку отца и принялась ее изучать.
Знакомого ветеринара звали Сергей Петрович. Я нашла семь номеров с инициалами С.П. и еще номер какого-то Сережи Иванова.
Вообще-то я человек довольно стеснительный, особенно когда дело касается разговоров с незнакомыми людьми, но на этот раз мне очень повезло. На первом телефоне мне сказали, что неприлично ошибаться номером в полдвенадцатого ночи, а на втором трубку взял Сергей Петрович, и я узнала его голос.
Наверное, я очень натурально описывала вид умирающей собаки, потому что Сергей Петрович встревожился и спросил, можем ли мы привезти щенка к нему. Я записала адрес и тут же набрала номер Олега.
Он сказал, что я сотворила чудо и что он всю жизнь будет мне благодарен, но тут же вспомнил, что совершенно не представляет, как везти Руту на мотоцикле.
Я стояла мокрая, завернутая в полотенце. Мне безумно хотелось съесть чего-нибудь горячего и скорее лечь спать. Я валилась с ног от усталости. Наверное, именно поэтому я тут же вызвалась сопровождать их и побежала одеваться. Через пятнадцать минут я должна была выйти к подъезду.
Дождь перестал. Мы снова неслись навстречу сумасшедшим городским огням – сначала к Олегу, где он вручил мне сумку с торчащей из нее понурой мордой, потом неведомо куда – к ветеринару. Я потеряла счет времени и пространству, мне казалось, что никогда уже не суждено нам отыскать нужный дом в этих мерцающих огнями «муравейниках». Я цеплялась одной рукой за куртку Олега, другой прижимала к груди сумку с собакой, и старалась не взвизгивать на ухабах, когда мне казалось, еще немного – и я упаду.
Но на удивление, мы добрались благополучно.
У Сергея Петровича меня усадили в глубокое кресло, которое проглотило меня и рыжую кошку, прыгнувшую мне на колени. Я уже видела какие-то сны и совершенно не включалась в разговоры о проходимости кишечника и глистогонных средствах, когда Сергей Петрович тронул меня за плечо.
- Совсем усыпили Оксану? Кошки всегда действуют успокаивающе.
Олег держал сумку с Рутой, которая тоже уже спала.
Когда мы, наконец, добрались до моего подъезда, и я с мученической улыбкой сползла с мотоцикла, Олег вдруг взял меня за руку и притянул к себе. Ноги у меня тут же сделались ватными, а руки - деревянными. Он легонько поцеловал меня в щеку и отпустил.
- Спасибо, Ксюшка. Спокойной ночи.
Но впечатлений мне хватило еще на пол-ночи. Я долго ворочалась – не могла уснуть, и на утро выглядела просто отвратительно и чувствовала себя не лучше. Между мной и моим внутренним голосом происходил примерно такой диалог:
Внутренний голос: «Хи-хи, он тебе, похоже, нравится?»
«Ерунда. Я воспринимаю его только как друга детства, и он меня - тоже»
«Но ведь ты хочешь, чтобы он разглядел в тебе взрослую и симпатичную девчонку?»
«Ерунда. Я просто была рада его увидеть»
«Но это была ночь, и это было приключение, а это всегда очень сближает»
«Да какое приключение, просто подвез меня домой – а потом пришлось немного помочь ему»
«Кого ты хочешь надурить – «пришлось»! Ты же сама напросилась мотаться с ним до пол-третьего ночи»
«Ладно, не ехидничай. Почему бы не помочь хорошему парню, ну и что?»
«Ах, ничего-ничего…»
Внутренний голос похихикал еще, пока я ехала на тренировку и оставил меня в покое.
Галины на конюшне не было. У меня было непреодолимое желание взять Кавалькаду и спокойно отъездить на ней. Но Толик перехватил меня в амуничной и начал давать кучу наставлений, как лучше работать с Хором. Он рассказывал какие-то немыслимые хитрости, от которых мне становилось не по себе. Мне совсем не казалось, что Толик одобряет решение Галины. И что он верит, что я справлюсь с Хором. Но, может, я и преувеличивала, ведь я не выспалась и все воспринималось несколько обостренно.
Тем не менее, в руках у меня было вполне реальное снаряжение, и Хорин круп передо мной за решеткой денника был тоже вполне реальным. И начался этот аттракцион под названием «укрощение строптивого», хотя кто кого больше укрощал, еще не известно.
Сначала я прыгала за ним по деннику с недоуздком. Потом он выводил меня на развязку. Потом я пыталась его почистить. Местами мне это даже удавалось.
В манеже солнце лежало прямоугольниками на опилках.
Со стороны картинка, наверное, была, даже идиллическая: блондинка в белой маечке на лоснящемся вороном коне. Это если не принимать во внимание моих слегка округленных от страха глаз и хитрого Хориного взгляда. Но тем не менее, он даже начинал мне нравиться: гибкий, мягкий, с ровной мягкой рысью и хорошим чувством равновесия.
Хотя, расслабляться мне вовсе не следовало. Малейшее требование с моей стороны воспринималось им как-то неадекватно. Я попыталась собрать его, он напрягся, сжался как пружина и прижал уши. Я села глубже в седло, сжала его шенкелями, но ничего не добилась. Я ковырнула его шпорами, но вместо того чтобы расширить шаг, он отбил задними ногами по воздуху и поскакал вдоль стенки. Я одержала его, но потеряла контакт, он шел расхлябанной рысью и собираться не хотел. Я проехала пару кругов и начала снова потихоньку подбирать его. Все было нормально – он сдал голову, пошел в отличном сборе, плавно изогнулся в боку на повороте. Я сделала остановку и снова подъем в рысь. Но в следующую минуту он опять вырвал голову, выскочил на середину манежа и опять перестал повиноваться. Хуже быть не могло. Он понимал мои действия, но, как говорится, проверял меня, показывал мне свой характер. Может, в другой раз я бы и поспорила с ним, у кого из нас тверже характер, но сейчас я вовсе не чувствовала прилива сил и энергии. Я ездила всего полчаса, а уже устала.
Мыша вывела в манеж Испуга.
- Может, поехали на поле? - предложила я, – вместе веселей…
- Там такие лужи…блестят на солнце - он шарахается от каждой, здесь нам поспокойнее. А ты как?
- Честно, я тоже боюсь на нем на поле ездить. Я и здесь-то с ним еле справляюсь. Ладно, в манеже спокойнее…
- Может, хлыст тебе дать?
- Да у меня есть, спасибо. Но его это не впечатляет.
Хору словно стало стыдно. Он как-то весь сник, сдался и начал работать. Ну вот что ему было нужно? Мыша смотрела на нас оценивающим взглядом.
- А ты классно смотришься на нем. У тебя ноги длинные, поэтому шенкель на месте. Толик смешной на нем, ноги в стороны торчат, едва с седла свисают. Галина знает, что делает. Лошадь и всадник должны соответствовать друг другу… Ты все-таки, возьми мой хлыст, а то что у тебя за палочка, безобразие какое-то. Давай поменяемся.
- Ну, давай, я сейчас подъеду к тебе.
Мыша шагала Испуга в поводу в середине манежа. Я перевела Хора в шаг и поехала по диагонали к ней навстречу. И у нее хватило фантазии протянуть мне хлыст в открытой руке, прямо вот так – «на, возьми!»
Я не успела взять его. Хлыст полетел на опилки, а мы с Хором полетели скачками диких мустангов через весь манеж. А Мыша наклонилась за хлыстом, держа кончик повода в одной руке. Реакция Испуга была мгновенной – я так и не поняла, действительно ли он испугался, или сделал это нарочно. Он вырвал повод, развернулся и четким ударом задних ног отшвырнул Мышу из-под себя метра на три.
Когда всадник падает, это довольно привычная картина на манеже – если он вскакивает и бежит ловить свою лошадь. Но если он лежит и не двигается…
- Мыша…Мыша!
Лучше бы я упала, во всяком случае, не пришлось бы так долго спрыгивать с Хора и накидывать повод на стойку препятствия.
Мыша была без сознания. Я не думала, что девчонка ростом не больше 160 сантиметров может быть такой тяжелой. К счастью, на трибунах сидели какие-то дети из проката. Они плохо соображали от неожиданно увиденного и сидели тихо как зверьки.
- Быстрее! Позовите же кого-нибудь!
Толкая друг друга и спотыкаясь, они бросились вниз.
Прибежали Толик и конюх. Конюх тут же вскочил верхом на Испуга, который жался в угол и никуда не убегал, и поскакал в контору ипподрома звонить в скорую. Я бегом завела Хора, Толик понес Мышу в раздевалку.
Она приходила в себя и даже не стонала, а как-то поскуливала. Мы как дураки стояли над ней и молчали. Я думала, что ей повезло, что она оказалась почти вплотную к задним ногам жеребца – он как бы подцепил ее и просто выбросил в сторону. Если бы это был действительно удар копытом, то я не знаю, чем бы это обошлось для нее. Я вспомнила картину в Музее коневодства ТСХА «Кобыла с жеребенком и убитый ею волк», волк там убит явно ударом задней ноги.
Тем не менее, у Мыши было разбито лицо, и я не хотела думать о том, что у нее с зубами.
Когда мы сказали врачу скорой, что Мышу лошадь ударила по лицу норами, он не очень поверил в это.
Все, действительно, получилось совершенно нелепо. Мы знали, что Галина будет расстроена ужасно – она всегда очень пеклась о нашей безопасности. Кроме того, я не могла отделаться от чувства вины, хотя это было несправедливо.
Завтра у лошадей и всадников должен был быть выходной, а послезавтра нам предстояло рассказать все Галине. В конце концов Толик придумал пока не говорить, а потом намекнуть как-нибудь поделикатнее, чтобы не довести тренера до инфаркта.
В больнице я терялась и не знала, куда податься. В справочной непреклонно заявили – общение с врачом завтра, с 8 до 11, я передала Мыше пакет с печеньем и яблоками, и только когда его унесли, сообразила, что она не сможет все это жевать. Совсем грустная, я сидела на скамеечке перед больницей, не в силах подняться и поехать домой.
На крыльце курили двое врачей – один молодой, наверное, студент, второй – взрослый, бородатый, похожий на художника больше чем на хирурга. Они переговаривались, я невольно прислушалась к их разговору и поняла, что они говорят о Мыше.
- … переломов лицевых костей нет, только обширная гематома.
- Вообще не понимаю, как можно было так подлезть под ноги лошади… ведь молодая девчонка, что заставляет так рисковать?…
- Да вы их не знаете – они одержимые, охота пуще неволи!
- Не знаю. Я бы свою дочь…
Я робко подошла.
- Простите… вы не подскажете…
«Студент» смерил меня любопытствующим взглядом.
- Сегодня мою подругу привезли сюда на «скорой»… Машу Шишкину…
- Борис Львович, это как раз ту девушку, которую мы с Вами смотрели.
- Что с ней?
- Сотрясение. Полежит недели три. Полный покой. А вы что, тоже оттуда?
- Откуда?
- Ну, с конюшни.
- Да, оттуда. А она сможет потом заниматься конным спортом?
- Во, дает! Заниматься! Не знаю, посмотрим. Если ей захочется! – «студент» хихикнул. – Девушка, а вас как зовут?
- Спасибо. – я повернулась и медленно побрела к воротам.
«Если захочется…Недели три…Эх, Мыша…»
Вернувшись домой, я решила, наконец, вымыть голову – вчера мне это сделать так и не удалось. Я уговаривала себя, что все обойдется, раз нет переломов, все будет нормально, Мыша молодец, она быстро поправится.
Телефонный звонок заставил меня выскочить из ванной с шапкой пены на голове. Звонил Олег. Боже мой, у него что, хобби – вытаскивать меня из ванной к телефону?
- Я слушаю тебя.
- А чего ты такая строгая?
«Я бы сказала тебе, что я тут стою вся голая, а в ванной вода хлещет»
- Нет, извини, просто день паршивый, настроение тоже…
- Дело поправимое. Сейчас попробуем. Можно банальный вопрос?
- Можно…
- Что ты делаешь сегодня вечером?
Чудо, но от его голоса мне и впрямь становилось легче и теплее.
- А можно банальный ответ? Вообще-то я свободна.
- Вот, мне гораздо больше нравится, когда у тебя в голосе улыбка. Тогда, раз уж ты свободна, поедем поднимать тебе настроение. Я приглашаю тебя на небольшое торжество по поводу дня рождения одного моего хорошего друга.
«Интересно. С чего бы это вдруг?..»
- Мне кажется, не правильно идти на день рождения к человеку, которого я не знаю…
- Почему? Все правильно! Повеселимся, я познакомлю тебя со своими университетскими друзьями.
- Не знаю. Не удобно.
- Не удобно будет, если я приду один, потому что я уже сказал, что буду с тобой.
« Ого – уже сказал!»
- Я не знаю, что ему подарить.
- Ну, это мои проблемы. Ты же идешь со мной. Я купил классные диски – не оригинально, правда, но он тащится от «Скорпионз» и будет на седьмом небе.
Я подумала, что не хочу, чтобы мое поведение выглядело как примитивное «ломание». Я подумала, что как было бы классно погулять с Олегом, познакомиться с его друзьями.
- Да… Может быть… А во сколько?
- В шесть. Давай забьем стрелку.
- Не поняла, что забьем?
- О, прелесть. Забьем стрелку, образно выражаясь, назначим друг другу свидание. В половину на площади Кирова, о`кей?
- О` кей…
- Отлично. Я уже жду. – последние слова он произнес совсем тихо.
Я как ни в чем не бывало сказала «пока» и положила трубку. «Уже жду». Сердце почему-то стучало гораздо чаще обычного. Итак, «уже жду». Мне почему-то захотелось бежать на площадь Кирова прямо сейчас, но я глянула в зеркало и благоразумно вернулась в ванную.
Я собиралась нарочно долго и тщательно, долго укладывала волосы, три раза переодевалась, но все равно остался еще целый час, а я уже прыгала в готовности номер один на старте. Мой внутренний голос ехидничал себе в удовольствие, особенно когда я все-таки выскочила из дома раньше времени и с трудом заставляла себя идти медленно.
Стояла неимоверная теплынь – не жара, а именно теплынь, как бывает только в августе. Луж уже не было, осталась только какая-то свежесть и обостренный запах земли и зелени.
Минутная стрелка на моих часах зависла между «половиной» и «без двадцати пяти», когда я подошла к остановке. Остановка была пустынна, и от нее отходил 45-й – наш автобус. Олега не было и в помине, и это называется «уже жду»?! Я села на спинку скамейки и хотела уже было обидеться, но тут он выскочил из подошедшего троллейбуса и растерянно огляделся. Казалось, он не сразу заметил меня, или не узнал.
- Привет! Я здесь, ты чего?
- Здравствуй. Какая ты… Ну, ты очень хорошо выглядишь, я хотел сказать.
- Спасибо. Только что ушел 45-й.
- Нет, ты просто потрясающе красивая сегодня.
«Хм, - подумала я. - Хм.»
Олег хлопнул именинника по плечу так, что он даже присел немного.
- Шура, здорово, уродец, совсем стал большой, а все такой-же дурак.
Поздравление показалось мне несколько странным, но я решила ничему не удивляться. Например, тому, что творилось у Шуры в комнате. С потолка свисал огромный поролоновый паук. Одну стену занимал стеллаж со всем чем угодно кроме книг – колокольчиками всех размеров и форм, дисками, журналами. В центре стеллажа красовалась шикарная ауди-аппаратура.
На тахте, поджав ноги, сидела девица в чем-то шелковом, красно-черно-золотом.
- О! Сьюзи, привет. Познакомься, это моя подруга Оксана. – Олег буквально подтолкнул меня к тахте.
- Очень приятно. Меня зовут Сусанна, – она тряхнула копной вьющихся каштановых волос.
Я села на краешек, смущенно косясь на свои джинсы и белую хлопчатобумажную блузочку.
Около тахты был накрыт низенький столик. Бутылка коньяка и шампанского, фрукты и изящные чашечки для кофе – все это так отличалось от традиционных «оливье», неизменных на всех привычных мне днях рождениях.
Звучал «Скорпионз». Мы ждали еще кого-то. Сьюзи грызла огромное темно-красное яблоко и цвет его кожуры так точно совпадал с цветом блузки и ногтей Сьюзи, что вся она, вместе с яблоком, была похожа на рекламный плакат. Шура полулежал на тахте, прислонившись головой к ее ногам и подмурлыкивал что-то под музыку. Олег разглядывал этикетку коньяка.
- Что-то не идут уроды…
- Уроды?
Я представила себе самых настоящих уродов – с какими-то ужасными мутациями и робко спросила:
- Почему «уроды»?
Олег рассмеялся, но ответить не успел. Под окнами раздался какой-то дикий вопль. Я вздрогнула, Шура покинул ноги своей красавицы и пошел в прихожую. Вопль повторился. Олег, видя мое замешательство, пояснил:
- А это и есть уроды. Они, вообще-то, нормальные, ты не бойся.
Они были нормальные. Все – и Олег, и Шура, и длинный грустный Костя с трубкой в зубах и Андр, и Дик – все они были нормальные. Внешне. Они набились в небольшую комнату Шуры и учинили такое, от чего я на всякий случай забилась в дальний угол тахты. Сьюзи доедала свое роскошное яблоко и довольно равнодушно взирала на то, как «уроды» изображают каких-то зверей, роботов и душевнобольных одновременно. Оставалось только позавидовать ее невозмутимости, потому что в комнате творился совершенный хаос. Со стеллажа посыпались какие-то фотографии, паук вздрагивал поролоновыми ногами. Когда на пол упало что-то более серьезное – кажется, пачка журналов, Шура все-таки пришел в себя, поднялся с пола (а он, надо сказать, все это время просто бегал на четвереньках по кругу) и рухнул на тахту.
- Ребят, оно греется и это ему не полезно…
Пробка от шампанского попала пауку в брюхо, от чего тот обиженно вздрогнул.
- А Кузеньке нальете? – спросила Сьюзи. Костя обрадовался, налил шампанского в блюдечко и протянул ей. Сьюзи прямо в туфлях встала на тахту, взяла блюдечко и стала окунать в него паучью морду. Похоже, она тоже была «нормальная».
- Ура! Кузя пьет за здоровье именинника!
Шампанское впиталось в поролон, блюдце осталось пустым.
- Ну, может, и нам заодно? – попыталась я сострить, но меня, кажется, поняли буквально. Костя невозмутимо наполнил блюдце и подал его мне. Я не знала, как реагировать, но меня выручил Олег. Он мурлыкнул совершенно по-кошачьи, подлез мне под руку и жадно ткнулся в блюдце. Для пущей верности Шура его еще потыкал туда, как это делала Сьюзи с Кузей. Олег «впитал» шампанское, поставил блюдце на столик и остался у меня на коленях – боже мой, у всех на глазах!..
Вечер продолжался в том же духе. Мы со Сьюзи предложили сварить кофе, но Костя замахал на нас своими длинными руками, сказал, что женщина может только все испортить. Мы возмутились, но выяснилось, что Костя знает какую-то особую технологию и мы все бросились за ним на кухню смотреть на это чудо. Чудо заключалось в том, что Костя танцевал у плиты ритуальные танцы и разговаривал с кофе как с разумным существом.
- Госпожа Арабика, будьте любезны пожаловать вот сюда, в кофемолочку. Вот, чудненько…
Вообщем, через час у меня уже болели от смеха щеки.
Но кофе действительно получился замечательно вкусным.
Шура зажег толстую витую свечу, погасил свет и поставил какую-то новую кассету. Совершенно необыкновенная музыка – мелодичная и тревожная заполнила комнату. Я прислонилась к плечу Олега, расслабилась, закрыла глаза и только тогда почувствовала, как устала. Мерцающий огонек свечи, странная музыка, вкус крепкого кофе создавали особую атмосферу, мысли мои расслаивались и отказывались принимать привычные очертания. Олег обнял меня и поглаживал по плечу, а у меня не было сил даже как-то отметить это про себя. Внутренний голос молчал и улыбался. Я просто наслаждалась этой легкой лаской, ощущение под щекой жестких волос Олега, теплом, идущим от его тела… И музыкой… Говорить громко не хотелось, я шепнула Олегу на ухо:
- А что это играет?
- «Моррисон Хотэл». – ответил он тихо.
- Это группа такая? Не слышала…
И все рухнуло. Надо же мне, дуре, полезть с вопросами. Олег рассмеялся коротко и поучительно-насмешливым тоном произнес.
- Это, Ксюш, альбом такой. Одной замечательной группы «Дорз». Это классика, ее знать надо.
С тихим щелчком сработал «автостоп», но все также сидели и смотрели на огонек свечи. Наверняка, никто и не обратил внимания на реплику Олега, но мне сразу стало так неуютно и обидно до слез… Ни к селу ни к городу я сразу вспомнила о Мыше, стазу начала себя корить – сижу тут, развлекаюсь, а она в больнице… Я отстранилась, обхватила руками колени, поежилась.
- Ты что, обиделась? Ну, брось ты, я не хотел… Ну, Ксюш…
- Да нет, Олежка, я просто действительно сегодня ужасно устала…
- Хочешь, поехали домой.
- Да, поеду. Ты проводи меня просто до остановки.
Я встала и вышла из комнаты, боясь расплакаться перед всеми. Олег вышел следом.
Он предложил не идти напрямую к остановке, а сделать крюк и прогуляться по набережной. От воды тянуло холодком, мы шли на пионерском расстоянии и молчали.
- Тебе не понравились ребята?
- Да нет, что ты, они классные…
И снова молчание.
- Ну, тогда что случилось?
- Прости, Олежка… Не удобно перед твоими друзьями… Но мне так плохо… Моя подруга…м…получила травму сегодня на тренировке.
- Что-то серьезное?
- Да…
Вдруг Олег остановился, взял меня за руку и начал с жаром говорить.
- Ксюш, я ничего не понимаю. Я сам себя не понимаю… Я смотрю на тебя и хочу видеть девчонку со светлыми косичками из моего детства, а вижу совсем другого человека. Ты так изменилась, ты такая красивая стала… И мне то кажется что над тобой посмеяться можно, как тогда – помнишь, когда ты на велосипеде в крапиву заехала? А то я теряюсь перед тобой как мальчишка…Очень сложно так, понимаешь?..
Он обнял меня, прижал к себе. Я подняла голову, посмотрела ему в глаза и легонько погладила кончиками пальцев по щеке.
Он тихонько поцеловал меня в губы и отпустил.
- Ты тоже изменился, и мне кажется иногда, что я тебя совсем не знаю…
- А насколько хорошо нужно знать человека, чтобы снести один его поцелуй? – его глаза блеснули хитрым огоньком. – А второй?
И, не дожидаясь ответа, он поцеловал меня снова, и этот поцелуй был вторым в моей жизни.
На следующий день Ирка разбудила меня телефонным звонком. Я с трудом покинула нереальный мир моего сна и несколько секунд не могла сообразить, какое сейчас время суток и что от меня хочет сестра. Выяснилось, что время двенадцать дня и сестра хочет узнать, где я шатаюсь по ночам, и почему ни вчера ни сегодня поздно вечером меня не было дома.
- Я гуляла с молодым человеком. – голос у меня был хриплым и сонным.
- О-о!
- С Олегом, мы тут случайно встретились...
- А-а…
- Вчера мы были на дне рождения его друга…
- Да, растешь. Если еще звонить научишься сестре, совсем будешь молодец.
- Да… Извини. Позавчера мы возили его собаку к ветеринару ночью, все бегом, в суматохе забыла…
- Короче, все с тобой понятно.
Да уж, кажется, со мной действительно все было понятно. Я валялась в постели и думала, что в предыдущие два дня переживаний и впечатлений втиснулось больше, чем за последние пол-года.
Галина решила взяться за меня всерьез. Мы начали заниматься с Хором в руках. Хор по-прежнему издевался надо мной, я пыхтела и старалась изо всех сил, а Галина ругала нас обоих.
- Нет, это - не сбор! Где зад? Где зад?!!! Зачем я дала тебе эту удочку?
«Удочкой» она называла длинный хлыст, предназначенный специально для работы в руках. Галине подарили его какие-то иностранцы, и она пылинки с него сдувала. А сегодня не пожалела для нас с Хором.
Я шла вплотную у Хориному плечу и чувствовала, как под холеной черной шкурой перекатываются мышцы. Он прижимал уши и недобро косился на меня, он не сопротивлялся, но почему-то вызывал у меня необъяснимое опасение. Это чувство нельзя было даже назвать страхом – я никогда не боялась лошадей, но я совершенно не могла расслабиться, находясь рядом с ним. Иногда у меня было такое ощущение, что он психически сильнее меня.
Хор вызывал у меня уважение, но не симпатию.
Галина тоже напряженно следила за нами. Но все шло нормально, и она села на низенькое препятствие.
- Оксана, ты не знаешь, почему Шишкина не удостоила нас сегодня своим присутствием?
Я втянула голову в плечи.
- Она… заболела…
Галина недовольно покачала головой.
- Пусть лечится активнее, через две недели соревнования. Некогда сейчас болеть!
Олег ждал меня с мотоциклом у ворот ипподрома. Мы уже отъехали довольно далеко, как вдруг я вспомнила, что шикарный Галинин хлыст я забыла в деннике Хора и он валяется там теперь с риском попасть под копыта. Галина обычно после работы протирала его тряпочкой и укладывала в замшевый чехольчик. О, ужас, я представила себе как тренер находит свое сокровище изломанным на кусочки в навозной куче. Пришлось вернуться.
Мы лихо разрезали знакомую лужу у ворот и подлетели к нашей конюшне. Сценка там разворачивалась потрясающая.
На скамеечке сидела Мыша в тапочках, курточке от больничной пижамы и джинсах. Экстравагантный вид довершал огромный малиново-фиолетовый синяк на пол-лица. Мыша блаженно улыбалась второй половиной. Вокруг нее прыгал Толик, рядом стояла Галина и недобро смотрела на них. Я подошла.
- Мыша, ты что, сбежала из больницы?
- Она сбежала, говорит, будет ездить сегодня! – Толик покрутил пальцем у виска. - И еще говорит, чтобы мы не наказывали Испуга.
Мыша опустила глаза.
- Да, его нельзя наказывать… Он очень нежный и нервный… А у меня уже все в порядке, я хорошо себя чувствую…
Галина в ужасе повернулась ко мне.
- Так, твоя версия – что здесь произошло?!
Толик делал мне какие-то знаки и строил гримасы у нее за спиной. Я не понимала.
- Мыша… Маша то есть, упала с лошади. С Испуга, то есть с Искупа. Позавчера.
Галина перевела взгляд на Толика.
- Толя, так она упала с лошади или ударилась об дверь? Маша, ты упала или ударилась?
Мыша хлопала глазами.
- Галина Петровна, я не помню…
Пришлось рассказывать все как было. Олег стоял около мотоцикла и тоже слушал эту знойную историю. Галина металась вокруг, ломая руки, с криками о нашем разгильдяйстве и бессовестности.
Я улизнула за хлыстом, к счастью, он был цел, лежал себе у стеночки. Пока я возилась с ним, и относила его на место, страсти улеглись. Толик повез Мышу домой, Галина ушла к себе в тренерскую.
Олег ждал меня около конюшни.
- Слушай, Оксан, а у этой девчонки что, поехала крыша?
- У Мыши? Нет, вроде, а что?
- Ну, бывает, сотрясение мозга, все-таки… Она что, в таком виде по городу ехала?
- Так она же из больницы сбежала! Где бы она переодевалась бы?
- Вот именно, зачем она из больницы-то сбежала?
- Она хотела проведать свою лошадь…
- Эту лошадь, которая ее ударила?
- Да…
- Я же говорю, крыша поехала…
Я замолчала. Я вдруг подумала, что это действительно нелепо выглядит со стороны человека, не имеющего отношения к лошадям. Поняла, что не поддаются логике эти действия. То, что Мыша ехала по городу в тапочках, может, мне и казалось не очень нормальным, но то, что она сразу прибежала на ипподром и то, что она переживала – не отлупили ли мы Испуга, не вызывало у меня никакого недоумения. Я даже восхищалась ее самоотверженностью. И вдруг мне показалось, что все это действительно полный дурдом. Что-то изменилось в моих убеждениях прямо сейчас, в эту минуту… Но Олегу я сказала:
- Ты просто не любишь лошадей, поэтому тебе трудно понять.
Всю дорогу до пляжа я пыталась осмыслить происшедшее, но не могла разобраться в своих собственных чувствах.
Мы оставили тачку на стоянке в парке и бросились в воду, едва успев переодеться. Вода была теплая-теплая и мы плескались целый час, как в детстве брызгались и гонялись друг за другом.
Наконец, хохоча, я выбралась на горячий песок и повалилась на полотенце.
Олег прыгал на одной ноге и тряс головой, стремясь освободиться от воды, попавшей ему в уши. Он был весь золотисто-шоколадный, не то что я, просидевшая все лето за учебниками.
- Ты на Маугли похож!
- А ты на русалку.
- Такая же бледная?
- Нет, такая же красивая. - Он сел рядом и погладил меня по мокрым волосам. – Моя маленькая хрупкая русалочка…
Две пожилые женщины прошли мимо, оглянулись на нас. Я опустила глаза.
- Да ладно тебе…
- Оксан! Я могу тысячу раз повторить. Ты мне очень нравишься! Хочешь, на весь пляж крикну?!
- Сумасшедший. Не надо.
Я с наслаждением впитывала солнце, Олег улыбался и смотрел на меня.
- Ну не смотри так, это же невозможно! Дай позагорать спокойно! – смеялась я.
Он мотал головой, черные волосы рассыпались по плечам. Мне не сиделось на месте под его взглядом.
- Пойдем в парк, купим мороженого?
Было немноголюдно в будний день, и летнее кафе было закрыто. На выносных лотках томились засохшие миндальные пирожные и бутерброды с серой колбасой. Мы прошли весь парк и купили вместо мороженого билет на колесо обозрения.
Мы медленно поднимались вверх мимо рыжих стволов, пока не вынырнули из сосновых крон. Водохранилище блестело на солнце, простиралось далеко-далеко, как настоящее море. Крохотный теплоходик полз по самому горизонту. Олег подсел ко мне ближе, и наша лодочка перекосилась. Я вздрогнула и вцепилась в поручни. Он обнял меня, поцеловал.
- Смотри как мы высоко! На самом гребне! Вот было бы здорово, если бы сейчас сломался механизм, и мы остались бы здесь, выше всех!
Я выразительно посмотрела на Олега, потом с опаской глянула вниз.
- Нет, уже спускаемся.
- Я все равно витаю где-то в облаках…
- А я высоты побаиваюсь.
Олег рассмеялся.
- А мышей и темноты? Не бойся ничего, я с тобой. – потом вдруг посерьезнел и тихо сказал: - Я с тобой … мне с тобой так хорошо… Я скучаю по тебе, когда мы расстаемся…
Мне показалось, что сейчас он скажет что-то очень важное…
Но Олег опять засмеялся, откинулся на сидении, прищурился и хитро посмотрел на меня.
- Так! О чем это я? А, мы хотели мороженого. Так вот, я знаю одно классное кафе, там варят кофе-гляссе. Ты любишь кофе-гляссе?
- Да…люблю… - я растерялась от такой резкой перемены настроения.
- Вот и отлично, поехали. – мы выскочили из спустившейся лодочки, он схватил меня за руку и потащил к стоянке.
Мотоцикла на стоянке не было.
Темнело. Мы оббежали весь парк, естественно, без толку. Один водитель на стоянке сказал, что видел, как на мотоцикле уезжали двое, но не обратил внимания, они уверенно завели мотор и спокойно уехали. Олег наотрез отказался идти в милицию, он выглядел спокойным и отрешенным. Я недоуменно и автоматически ходила за ним следом и молчала. Мы уже собрались ехать домой на автобусе, и побрели к остановке.
Вдруг Олег остановился как вкопанный. Из-за поворота, урча мотором и слепя нас дальним светом, выехала его «Ява». За рулем сидел улыбающийся до ушей Шура и Сьюзи – на заднем сидении. Они, смеясь, спрыгнули с мотоцикла, Шура похлопал Олега по плечу.
- Ты что, испугался? Ну, мы просто покатались – и все.
Олег молча взял у него руль, отвел тачку в сторону.
- Оксан, садись.
- О! Ну я же не знал, что ты не один! Смотрю, тачка твоя – думаю, грех не покататься. Я же и раньше брал…
- Урод. – Олег в сердцах резко дал газу, и мы умчались в темноту, оставив обескураженных Шуру и Сьюзи в парке.
Он подвез меня к подъезду и выключил двигатель.
- Надо же, как все по дурацки получилось… Прости.
- Ну что ты, за что…
- За несостоявшийся кофе.
- Ничего, в следующий раз попьем этого несчастного кофе…
- Да… - он выглядел совсем расстроенным.
- Олежка, знаешь что… - я еще поколебалась минуту, потом отбросила сомнения и сказала: - пойдем-ка ко мне, мороженного у меня, правда, нет, зато есть котлеты.
Я суетилась у плиты, гремела сковородками, а Олег рассматривал мои фотографии. Я пыталась влезть со своими комментариями.
- Это я на Вердикте в прошлом году, а это Аленка с Кавалькадой…
Олег рассеяно кивал, смотрел куда-то сквозь фотографию.
- Но ведь нашелся же мотоцикл, о чем ты переживаешь?
- Я злюсь на Шуру, а на самом деле, все вполне закономерно.
- Я одного не пойму, у него что, вторые ключи есть?
- Да какие ключи… Мы с ним еще в восьмом классе угоняли мотоциклы и катались. Двумя булавками зажигание замыкали. Иногда всю ночь катались, а потом ставили на место. Как ни в чем не бывало.
- Это же…опасно.
Олег ухмыльнулся, махнул рукой.
- Ладно, еще тебя впутываю в свои проблемы. Давай забудем. Знаешь, что главное? Шура бы не взял тачку, если бы не хотел перед Сьюзи повыпендриваться. – потом посмотрел на меня исподлобья и тихо добавил: - А если бы я был один, легче бы к этому отнесся.
Мы грустно ковыряли вилками мои котлеты. Потом Олег начал понемногу оживать, сказал, что я, оказывается, хорошо готовлю. Мне стало стыдно – котлеты я привезла от сестры, но про себя я зареклась к следующему его приходу обязательно состряпать что-нибудь самостоятельно.
Мы болтали еще целый час ни о чем, прежде чем Олег собрался уходить.
- Если тачки опять нет, возвращайся. – пошутила я. Олег посмотрел на меня так, что мне показалось, он был бы даже рад, если бы тачки не было.
Но он поднялся, пошел к двери.
- Спокойной ночи, Ксюш. Я ничего не забыл у тебя?
- Ничего.
- Вот и не правда. Я забыл тебя поцеловать.
Я стояла у окна, провожая красные огоньки мотоцикла, пока могла их видеть.
До соревнований оставалось меньше недели. Хор великолепно поработал минут десять, потом решил, что с меня хватит и начал вытворять ужас, что. Естественно, в этот момент в манеж зашла Галина. Хор возил меня, как ему вздумается.
- Оксана! Что это такое? О чем ты замечталась?
Я не замечталась. Я вспоминала вчерашний вечер. Олег водил меня в кино, потом два часа провожал меня домой, мы гуляли по городу, останавливались через каждые сто метров и целовались, целовались… На нас оглядывались прохожие, у меня кружилась голова и бешено колотилось сердце. Потом пошел мягкий дождик, и мы пережидали его под каким-то чахлым деревцем. Олег наклонился ко мне и шептал на ухо:
«Я совсем потерял с тобой голову… Я люблю тебя…»
- Нет! Начни от буквы «F» снова, и подъем в галоп повтори еще раз! Внимательнее!
Я была не в состоянии сегодня работать. Хор это прекрасно чувствовал. Если бы в манеже не было Галины, я бы устроила бы себе и ему сегодня легкую работу. Но тренер все еще надеялась выпустить нас на старт.
- Сильнее работай шенкелем! Еще раз!
«Я люблю тебя… я люблю тебя» – звучало у меня в ушах.
- Да правым шенкелем же!!!
Галина щелкнула бичом, легонько задев при этом голенище моего сапога и правый Хорин бок. Вероятно, это задело его самолюбие, или он просто воспользовался моментом.
- Сидеть! – закричала Галина, но я уже почти упала.
Я еще висела у Хора на шее, но он шарахнулся в сторону, и я с грохотом кувыркнулась под самый бортик манежа.
Секунду, я совершенно оглушенная, смотрела, как вдоль стены беззвучно удаляется моя лошадь, взбрыкивая задними ногами, потом через какой-то нехороший гул прорезались звуки – топот, всхрапывание и чей-то визг: «Уберите этого хищника!»
Это Хор – хищник. Он носится по манежу и распугивает лошадей. Надо мной наклонилась Галина.
- Ударилась?
- Не знаю…
- Вставай!
Я не ударилась. Во всяком случае, ничего себе не сломала – руки-ноги-шея двигаются. Но садиться на Хора у меня не было ни малейшего желания. Я с трудом поднялась. Галина резко взяла меня за плечо и посмотрела мне в лицо.
- Пошагаешь 30 минут.
- Я не могу…
- Можешь! Что такое? Что у тебя болит?
- Ничего…
- Значит, можешь.
- Пусть пошагает кто-нибудь… пожалуйста… я посижу…
Я повернулась и побрела в раздевалку. У выхода из манежа я увидела, как Галина бегает за Хором и пытается его поймать.
«Ну и пусть, – подумала я – все равно.»
Аленка догнала меня в раздевалке.
- Ксюха, ты чего?
- Ничего.
- Галина шагает твою лошадь.
- Пусть шагает. Я не хочу когда-нибудь свернуть себе шею.
- Ты что, не хочешь ездить на Хоре?
- Я не хочу составить Мыше компанию.
- Ты просто испугалась! Элементарно струсила! Ты что, первый раз что ли упала?..
Я не ответила. Мои мысли опять ушли во вчерашний вечер.
«Я люблю тебя» – сказал Олег и поцеловал меня. - «Я ты мне снишься, мне снится запах твоих волос…». Я впитывала все его нежные слова вместе с дождем и смеялась от счастья. Мы вымокли до нитки, замерзли и ехали домой в полу-пустом автобусе, тесно прижавшись друг к другу. Нас трясло от сырости и от близости. Меня и сейчас немного лихорадило, когда я вспоминала об этом.
Аленка заботливо взяла меня за руку.
- Ну что ты, действительно, вся дрожишь…
- Да нет, Аленк, со мной все в порядке… Просто… Я вдруг поняла, что кроме конюшни и манежа в этой жизни существует еще что-то… - я виновато улыбнулась и вышла из раздевалки. В конюшне меня окликнул конюх.
- Оксан, там тебя ждут. Уже целый час, между прочим…
- Кто?
- Мне почем знать… - он развел руками.
Я вышла из конюшни.
Олег сидел около мотоцикла, улыбался, и на коленях у него лежал букет роз…
Москва, Новосибирск
1991, 2002
