Delfia
Новичок
СЧАСТЛИВЫЕ ЛЮДИ
Багровая линия на востоке. Не слышно пения птиц, что и понятно, в такую-то рань. Тишина. Еду в пустом автобусе. Куда? Правильно, на конюшню! Мы, конники, такой уж народ…Остановка, конечная. Но до знакомых зеленых ворот еще идти и идти. Свернула на тропу, иду по полю. Грязненько, зато быстрее. А вот и здание конюшни. Еще горят лампы, Андрей видно опять уснул, и вместо сытого коня я сейчас увижу метающего молнии Бурана. Так и есть. Стоит, обиженный. Захожу в денник. Он и головы не повернул. Я-я-ясненько, надулся. Вздохнув, иду за сеном. По дороге заглядываю в амуничник, расталкиваю конюха. Тот что-то бормочет в оправдание. Подхожу к пустому деннику в конце – там хранится сено. Беру блок. Еще не дойдя до Бурана, слышу как он радостно визжит, предвкушая завтрак. Бросаю сено коню – ему по два раза повторять не надо, сразу же слышиться быстрое чавканье. А я стою в раздумии, чем бы занятся, пока конь поест? Пойти, посмотреть какой грунт на манеже, или, может, почистить уздечку, которая этой чистки уже неделю дожидается? А можно и по конюшне погулять. Через пять минут сижу, вощу уздечку. После чистки заглядываю к Бурану – почти все сьел, молодец. Беру скребницу и щетку, вывожу коня во дворик, ставлю на развязки. На улице тепло, хорошо, так зачем же чистится в деннике? Буран как всегда свинтус. На рыжей шерсти лошади засохшие темные пятна, опилки, пыль. Потратив на чистку минут пятнадцать я наконец-то бегу за вальтрапом и седлом. А конюшня потихоньку оживает. Конюх окончательно проснулся и торопливо снует между денниками, раскидывая сено. Лошади едят. Бегу в амуничник. Беру синий вальтрап – он красиво смотрится на Буране, и старое свое седло. Мы идем на тренировку, зачем красоватся в новом? Да и в старом удобнее. Кладу седло на спину. О, этот удивленный взгляд Бурика: «А мы шо, работать будем?». Затягиваю подпруги. До нужной дырочки они не дотягиваются. Буран получает локтем под ребра, и подпруги благополучно затянулись. Идем в манеж! Путь лежит через узкую тропу между деревьями. Буран лениво шагает, изредка пытаясь сорвать веточку. А вот и манеж. Пошагали, начинаем рысь. Конь совершенно не в настроении работать, но получив хорошую взбучку наконец бодро порысил по диагонали. Галоп-галоп-галоп… Такт лошади отдается в голове гулом. Подходим к барьеру. Раз-раз, нет, закидка. Второй раз – опять закидка. На третий наконец, получилось. Система. Еще одна. Отлично. Ладонь скользит по шее коня и одобряюще похлопывает. А манеж потихоньку заполняется лошадьми, людими и тренерами. Частный Имбит уже шагает вдоль стенки. А вот и прокат. Смена начала заниматся в углу манежа. Слышатся приказы тренера «Шагом маа-а-рш, рысью ма-а-арш» и тому подобные. Места становится все меньше и меньше, и мы с Бураном идем обратно на конюшню. Обратно конь шагает куда активнее, насторожив ушки и весело махая хвостом. Вот уже и звонко звенят его подковы на дворике конюшне. Я спешиваюсь, расстегиваю подпруги, расседлываю коня. Тут же, словно по приказу, появляются конюшенные девочки, с предложением искупать Бурана. Мне это делать совершенно лень, и поэтому я соглашаюсь. Через пять минут я, блаженно растянувшись на солнышке, созерцаю процесс «обмыва» моего коня. Ахах, они пытаются помыть ему морду. Пусть пытаются, им полезно. Ну вот и все. Я получаю мокрого, недовольно фыркающего лошадёнка, и иду с ним пастись. Хорошо-о-о-о… Буран щиплет травку, изредка дурашливо пытаясь лечь и повалятся или дружески пнуть меня копытом. Через две-три попытки убеждается, что это совершенно бесполезно, и просто тихо пасется, выискивая среди травы наиболее вкусные, по его мнению , цветочки. Буран высох, превратившись из мокрого «ежика» в красивого, блестящего коня. Пора бы уходить, да не хочется. Но крик начкона: «Сколько вас уже ждать, идите кашу есть!» - заставляет все-таки поднять пятую точку, и повести коня кушать на конюшню. Развеселившийся Буран ласкаво чухается об меня, размахивает хвостом, и почти на крейсерской скорости, несмотря на мои усилия, влетает в денник. В кормушке уже лежит каша. Аппетитная, надо сказать, сама бы сьела. И ела бы, если б она не в кормушке была, а в чистом ведре, как обычно. А мой капризный лошарик воротит нос. На мои укоризненные восклицания типа «Отдать бы тебя в прокат, тогда ты б эту кашу живо сметал, крошки не оставлял» - ни малейшего внимания. Буран лишь фыркает, изредка заглядывает в кормушку – не появилось ли чего нового – и рыщет по деннику в поисках остатков завтрака. В конце концоа, с большими уговорами, и только после того как я, к основной каше примешала сахар и морковь, он сьел эту субстанцию. Я одеваю на него недоуздок, и мы отправляемся на вторую часть наших с ним ежедневных занятий – прогулку на недоуздке и повторение или закрепление несложных фокусов – потягушей, поклонов, «дай ножку», и тому подобных. Конек за сахар продаст родную мать, а уж фокусы за сахар таки-и-е показывает, аж сама удивляюсь – что это его в цирк не продали до сих пор? После игры с фокусами – небольшая пробежка рысью в руках. Жалкая попытка галопа – я «галопом» бегу, да, он же – с чистым недоумением на морде спешит рысью хд А после я выпускаю его в левады, и глядя как он резвится, раздумываю – а если бы я не любила лошадей, что бы тогда…? Или лошадей бы не было. Вот что для меня самое страшное, наверное. Через три часа полностью стемнело. Надо идти забирать коня. Довоо-ольный, извозюканный до ушей, но довольный. А, ладно, сейчас чистить его не буду, все равно за ночь поваляется в деннике, будь здоров. Завожу в денник. На часах – уже 9 часов вечера. Поцеловав в нос коня, поругавшись с конюхом, и захватив сумку с грязными вальтрапами и бинтами – дома постираю – я отправляюсь к автобусу. И в поле, и на остановке пустынно, словно кроме меня в мире никого нет. Наконец, подьезжает в автобус – в салоне я, похоже, буду одна. Прислонившись к стеклу щекой, я раздумываю о прошедшем дне. Может, другим это непонятно, и даже смешно. А мне-то что. Смейтесь. Но разве не это счастье – любить своего коня, ездить на своем коне, работать на хорошей конюшне…? Разве конники, не счастливые люди?
критикуйте меня
Багровая линия на востоке. Не слышно пения птиц, что и понятно, в такую-то рань. Тишина. Еду в пустом автобусе. Куда? Правильно, на конюшню! Мы, конники, такой уж народ…Остановка, конечная. Но до знакомых зеленых ворот еще идти и идти. Свернула на тропу, иду по полю. Грязненько, зато быстрее. А вот и здание конюшни. Еще горят лампы, Андрей видно опять уснул, и вместо сытого коня я сейчас увижу метающего молнии Бурана. Так и есть. Стоит, обиженный. Захожу в денник. Он и головы не повернул. Я-я-ясненько, надулся. Вздохнув, иду за сеном. По дороге заглядываю в амуничник, расталкиваю конюха. Тот что-то бормочет в оправдание. Подхожу к пустому деннику в конце – там хранится сено. Беру блок. Еще не дойдя до Бурана, слышу как он радостно визжит, предвкушая завтрак. Бросаю сено коню – ему по два раза повторять не надо, сразу же слышиться быстрое чавканье. А я стою в раздумии, чем бы занятся, пока конь поест? Пойти, посмотреть какой грунт на манеже, или, может, почистить уздечку, которая этой чистки уже неделю дожидается? А можно и по конюшне погулять. Через пять минут сижу, вощу уздечку. После чистки заглядываю к Бурану – почти все сьел, молодец. Беру скребницу и щетку, вывожу коня во дворик, ставлю на развязки. На улице тепло, хорошо, так зачем же чистится в деннике? Буран как всегда свинтус. На рыжей шерсти лошади засохшие темные пятна, опилки, пыль. Потратив на чистку минут пятнадцать я наконец-то бегу за вальтрапом и седлом. А конюшня потихоньку оживает. Конюх окончательно проснулся и торопливо снует между денниками, раскидывая сено. Лошади едят. Бегу в амуничник. Беру синий вальтрап – он красиво смотрится на Буране, и старое свое седло. Мы идем на тренировку, зачем красоватся в новом? Да и в старом удобнее. Кладу седло на спину. О, этот удивленный взгляд Бурика: «А мы шо, работать будем?». Затягиваю подпруги. До нужной дырочки они не дотягиваются. Буран получает локтем под ребра, и подпруги благополучно затянулись. Идем в манеж! Путь лежит через узкую тропу между деревьями. Буран лениво шагает, изредка пытаясь сорвать веточку. А вот и манеж. Пошагали, начинаем рысь. Конь совершенно не в настроении работать, но получив хорошую взбучку наконец бодро порысил по диагонали. Галоп-галоп-галоп… Такт лошади отдается в голове гулом. Подходим к барьеру. Раз-раз, нет, закидка. Второй раз – опять закидка. На третий наконец, получилось. Система. Еще одна. Отлично. Ладонь скользит по шее коня и одобряюще похлопывает. А манеж потихоньку заполняется лошадьми, людими и тренерами. Частный Имбит уже шагает вдоль стенки. А вот и прокат. Смена начала заниматся в углу манежа. Слышатся приказы тренера «Шагом маа-а-рш, рысью ма-а-арш» и тому подобные. Места становится все меньше и меньше, и мы с Бураном идем обратно на конюшню. Обратно конь шагает куда активнее, насторожив ушки и весело махая хвостом. Вот уже и звонко звенят его подковы на дворике конюшне. Я спешиваюсь, расстегиваю подпруги, расседлываю коня. Тут же, словно по приказу, появляются конюшенные девочки, с предложением искупать Бурана. Мне это делать совершенно лень, и поэтому я соглашаюсь. Через пять минут я, блаженно растянувшись на солнышке, созерцаю процесс «обмыва» моего коня. Ахах, они пытаются помыть ему морду. Пусть пытаются, им полезно. Ну вот и все. Я получаю мокрого, недовольно фыркающего лошадёнка, и иду с ним пастись. Хорошо-о-о-о… Буран щиплет травку, изредка дурашливо пытаясь лечь и повалятся или дружески пнуть меня копытом. Через две-три попытки убеждается, что это совершенно бесполезно, и просто тихо пасется, выискивая среди травы наиболее вкусные, по его мнению , цветочки. Буран высох, превратившись из мокрого «ежика» в красивого, блестящего коня. Пора бы уходить, да не хочется. Но крик начкона: «Сколько вас уже ждать, идите кашу есть!» - заставляет все-таки поднять пятую точку, и повести коня кушать на конюшню. Развеселившийся Буран ласкаво чухается об меня, размахивает хвостом, и почти на крейсерской скорости, несмотря на мои усилия, влетает в денник. В кормушке уже лежит каша. Аппетитная, надо сказать, сама бы сьела. И ела бы, если б она не в кормушке была, а в чистом ведре, как обычно. А мой капризный лошарик воротит нос. На мои укоризненные восклицания типа «Отдать бы тебя в прокат, тогда ты б эту кашу живо сметал, крошки не оставлял» - ни малейшего внимания. Буран лишь фыркает, изредка заглядывает в кормушку – не появилось ли чего нового – и рыщет по деннику в поисках остатков завтрака. В конце концоа, с большими уговорами, и только после того как я, к основной каше примешала сахар и морковь, он сьел эту субстанцию. Я одеваю на него недоуздок, и мы отправляемся на вторую часть наших с ним ежедневных занятий – прогулку на недоуздке и повторение или закрепление несложных фокусов – потягушей, поклонов, «дай ножку», и тому подобных. Конек за сахар продаст родную мать, а уж фокусы за сахар таки-и-е показывает, аж сама удивляюсь – что это его в цирк не продали до сих пор? После игры с фокусами – небольшая пробежка рысью в руках. Жалкая попытка галопа – я «галопом» бегу, да, он же – с чистым недоумением на морде спешит рысью хд А после я выпускаю его в левады, и глядя как он резвится, раздумываю – а если бы я не любила лошадей, что бы тогда…? Или лошадей бы не было. Вот что для меня самое страшное, наверное. Через три часа полностью стемнело. Надо идти забирать коня. Довоо-ольный, извозюканный до ушей, но довольный. А, ладно, сейчас чистить его не буду, все равно за ночь поваляется в деннике, будь здоров. Завожу в денник. На часах – уже 9 часов вечера. Поцеловав в нос коня, поругавшись с конюхом, и захватив сумку с грязными вальтрапами и бинтами – дома постираю – я отправляюсь к автобусу. И в поле, и на остановке пустынно, словно кроме меня в мире никого нет. Наконец, подьезжает в автобус – в салоне я, похоже, буду одна. Прислонившись к стеклу щекой, я раздумываю о прошедшем дне. Может, другим это непонятно, и даже смешно. А мне-то что. Смейтесь. Но разве не это счастье – любить своего коня, ездить на своем коне, работать на хорошей конюшне…? Разве конники, не счастливые люди?
критикуйте меня
