Селедка
Участник
Зима.
Зима не была белой и пушистой. Она была серой, в той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы обозвать ее белой.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь, как лошадь – четыре ноги, голова, хвост. Не было в ее внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых непропорционально коротких ножках, с толстыми боками. Отметин никаких не было, лишь белые пятна на холке – когда–то, вероятно, сбили седлом. Только глаза… Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала ее такой. Даже страшно представит ее прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все туманно и далеко не радужно…
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил ее прутиком по крупу, потому, что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и все. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей вдолбил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто не видел, чтобы она свечила или козлила. Она даже не носилась. Никогда. Вообще!
В смене на нее всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала все, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже все умеет. Правда была у нее одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных. Просто на глазах из эдакого мехового комка превращалась в страшного зверя, похлеще Подарка, и даже Дурмана…
Саму меня Зима как-то не интересовала. Она мне всегда неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно , без всякого желания она вяло переставляла коротенькие ножки. « Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей». Просто так было надо.
А дети не замечали, продолжали любить ее. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же девочек ей не было никакого дела. Она их и не различала. Их было так много. Сколько же человек вот так вот гладили ее, сколько человек она возила на своей спине, сколько человек били себя пяткой в грудь и кричали на весь мир, что любят ее. И каждый считал, что Зима любит именно его.
Но профессия такая у «первой лошади»… Дети должны были развиваться, Зима была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. Вначале приносили ей угощения, подолгу гладили в деннике. Потом все больше и больше вкусностей доставалось новым любимцам. А к Зиме уже и заходить забывали, чтобы носик погладить. Она не расстраивалась, были новые дети. Она и не задумывалась о том, что уже другие ладошки протягивают ей лакомства. .
И с лошадьми другими Зима тоже всегда держалась осторожно. Была всегда в стороне. И конфликтов ни с кем не устраивала, даже Озорница на нее не кидалась.
А вот дочь ее была совеем на нее не похожа. Зажигалка была шустрой и заводной, но при этом трогательно робкой. Она всегда пряталась за свою спокойную и рассудительную маму. Только вот как-то по осени прихожу я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без мамы, такая маленькая в какой-то далекой деревне в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А еще я помню до сих пор, словно было вчера, как, крича и с надеждой глядя на дверь, металась по деннику Зима. Я не смогла забыть страха и отчаяния в лошадиных глазах. Я не могла спокойно выносить это. Лошадь смотрела на каждого проходящего с надеждой, и понимала, что все ровно ничем не помогут, взгляд ее становился пустым, Зима отворачивалась к стенке и плакала невидимыми лошадиными слезами.
Зима была от своей природы очень доброй лошадью, они никого ни разу не пнули и не укусила. Хотя… Был один неприятный случай.
Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли, тем более, здесь. В очередной раз подгуляв Саныч запряг Зиму в телегу. Что-то ему привезти надо было. Ничего у него конечно привезти не получилось.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим- грохот в проходе. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, Ромашка кричит: « А ну стоять!» Время течет медленно, так, что казалось бы успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа карьера, и Зима проносится в том месте, где секунду назад стояла Аня, которая каким-то чудом прижаться к стене, избежав столкновения с телегой. Копыта в бешенном темпе стучат по бетонному полу конюшни, и спустя несколько мгновений затихают- Зима выскакивает на улицу через главные ворота.
Потом правда сама успокоилась и вернулась. Но уже без телеги…
Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить ее всю жизнь. Всю лошадиную жизнь.
Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха. Она панически боялась прыгать, но переступая через себя прыгала и сто двадцать, и выше. Просто потому, что так надо, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела ее, и самое главное – понимала, что не нужны Зиме ее ласки. Но забота ее была всегда искренней- выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, чтобы получить хоть чуточку ее внимания.
Я бы не сказала, что у них была любовь и взаимопонимание. Просто Зима привыкла к Динке, а Динка - к Зиме.
Выкупить любимую лошадь с мяса- благородный поступок? В той ситуации это было безрассудством –купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку.
Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле – сарай в пригороде. Так- но уже не на мясо.
И пусть сарай сырой и маленький. Пусть до площади неблизкий путь по ухабистым разбитым дорогам. Пусть денег едва хватает на корма…
Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок. Почему Динка купила его, не смотря на его сложный характер? Конь здоровый, молодой, ну и пусть без документов. В то время списывали таких калек, что и в город с ними выйти было нельзя. А Динка то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь нет.
И что было делать. Лошадь надо кормить, а чтобы кормить нужны деньги, а чтобы были деньги надо идти работать, а чтобы идти в город, лошадь надо накормить. И так по замкнутому кругу. Жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Где-то вдалеке уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из нее последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами уныло плетется вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать.
- Дин, ты лошадь то свою ковать не собираешься? А то если что, Коля помог бы.
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б ее лучше продала…
- Какое продать, я без нее не могу. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания. Но одно я знаю точно, вместе они не давали друг другу шанса на спасение и тянули на дно. Дина всегда хотела сделать жизнь своей любимой лошади хоть немножечко лучше. Только получалось плохо. Они стремительно тонули. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на месте сарайчика выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились непонятные девочки. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть ее и нет давно.
Зима не была белой и пушистой. Она была серой, в той степени серости, когда даже человек, не имевший дела с лошадьми, не смог бы обозвать ее белой.
Красотой она похвастаться не могла. Лошадь, как лошадь – четыре ноги, голова, хвост. Не было в ее внешности ничего особенного. Обычная деревенская трудяга. Мохнатая, на толстых непропорционально коротких ножках, с толстыми боками. Отметин никаких не было, лишь белые пятна на холке – когда–то, вероятно, сбили седлом. Только глаза… Я боялась смотреть в эти глаза. Такое безразличие в лошадином взгляде. И мне было стыдно так, словно это я сделала ее такой. Даже страшно представит ее прошлое. Хотя какое прошлое? Деревня. А там все туманно и далеко не радужно…
Спроси любого человека из детской группы, какая у него любимая лошадь, и он ответит, что Зима. И каждый не раз бил ее прутиком по крупу, потому, что лошадь не бегает. Нас так учили. Не разбирайся, заставь и все. Она никогда не сопротивлялась, наверное, кто-то когда-то ей вдолбил, что спорить с человеком бесполезно и опасно. Никто не видел, чтобы она свечила или козлила. Она даже не носилась. Никогда. Вообще!
В смене на нее всегда была очередь. На ней было удобно ездить, она делала все, что ей прикажешь, так, что каждому новичку казалось, будто он уже все умеет. Правда была у нее одна неприятная особенность. Дело в том, что Зима ненавидела пьяных. Просто на глазах из эдакого мехового комка превращалась в страшного зверя, похлеще Подарка, и даже Дурмана…
Саму меня Зима как-то не интересовала. Она мне всегда неживой какой-то казалась. Не могла я душу на удобство променять.
Двигалась она всегда медленно , без всякого желания она вяло переставляла коротенькие ножки. « Бегу я, бегу. Только палочкой меня не бей». Просто так было надо.
А дети не замечали, продолжали любить ее. Постоянно толпились в деннике, гладили нос, угощали подсушенным хлебом. Зима всегда с удовольствием брала лакомство, до самих же девочек ей не было никакого дела. Она их и не различала. Их было так много. Сколько же человек вот так вот гладили ее, сколько человек она возила на своей спине, сколько человек били себя пяткой в грудь и кричали на весь мир, что любят ее. И каждый считал, что Зима любит именно его.
Но профессия такая у «первой лошади»… Дети должны были развиваться, Зима была лошадью не для спорта. Куда уж ей. Дети начинали ездить на других конях, для них расставание с Зимой было маленькой трагедией, маленьким концом света. Вначале приносили ей угощения, подолгу гладили в деннике. Потом все больше и больше вкусностей доставалось новым любимцам. А к Зиме уже и заходить забывали, чтобы носик погладить. Она не расстраивалась, были новые дети. Она и не задумывалась о том, что уже другие ладошки протягивают ей лакомства. .
И с лошадьми другими Зима тоже всегда держалась осторожно. Была всегда в стороне. И конфликтов ни с кем не устраивала, даже Озорница на нее не кидалась.
А вот дочь ее была совеем на нее не похожа. Зажигалка была шустрой и заводной, но при этом трогательно робкой. Она всегда пряталась за свою спокойную и рассудительную маму. Только вот как-то по осени прихожу я на конюшню, а Зажигалки нет. Сказали, что продали в деревню. Я не могла себе представить, как же она будет жить без мамы, такая маленькая в какой-то далекой деревне в табуне с чужими и непременно злыми лошадьми. А еще я помню до сих пор, словно было вчера, как, крича и с надеждой глядя на дверь, металась по деннику Зима. Я не смогла забыть страха и отчаяния в лошадиных глазах. Я не могла спокойно выносить это. Лошадь смотрела на каждого проходящего с надеждой, и понимала, что все ровно ничем не помогут, взгляд ее становился пустым, Зима отворачивалась к стенке и плакала невидимыми лошадиными слезами.
Зима была от своей природы очень доброй лошадью, они никого ни разу не пнули и не укусила. Хотя… Был один неприятный случай.
Саныч частенько бывал на работе не очень трезвым или с похмелья. Все к этому привыкли, тем более, здесь. В очередной раз подгуляв Саныч запряг Зиму в телегу. Что-то ему привезти надо было. Ничего у него конечно привезти не получилось.
Сидели мы спокойненько в конюховке, тут слышим- грохот в проходе. Как будто стадо быков несется. А там Зима затаскивает телегу в проход через маленькую дверь. Мы думали, это возможно сделать только через главные ворота. Ага! С треском телега протиснулась в узкий проход, а Зима полетела по коридору, бешено выпучив глаза. Саныча на телеге не было. Никогда не забуду, как бесстрашно и безумно выскочив на середину прохода и расставив руки, Ромашка кричит: « А ну стоять!» Время течет медленно, так, что казалось бы успеваешь заметить каждую деталь. Два темпа карьера, и Зима проносится в том месте, где секунду назад стояла Аня, которая каким-то чудом прижаться к стене, избежав столкновения с телегой. Копыта в бешенном темпе стучат по бетонному полу конюшни, и спустя несколько мгновений затихают- Зима выскакивает на улицу через главные ворота.
Потом правда сама успокоилась и вернулась. Но уже без телеги…
Как я уже говорила, Зиму любили многие. Но только один человек смог любить ее всю жизнь. Всю лошадиную жизнь.
Динка всегда с опаской глядела на других лошадей. Она постоянно ждала какой-то гадости, подвоха. Она панически боялась прыгать, но переступая через себя прыгала и сто двадцать, и выше. Просто потому, что так надо, альтернативы ни у кого не было.
Динка любила Зиму, она жалела ее, и самое главное – понимала, что не нужны Зиме ее ласки. Но забота ее была всегда искренней- выпустить в леваду, отбить денник, нарвать свежей травы. И угощения Динка всегда высыпала в кормушку, а не давала с руки, как это делали все, чтобы пообщаться с лошадью, чтобы получить хоть чуточку ее внимания.
Я бы не сказала, что у них была любовь и взаимопонимание. Просто Зима привыкла к Динке, а Динка - к Зиме.
Выкупить любимую лошадь с мяса- благородный поступок? В той ситуации это было безрассудством –купить Подарка и Зиму, накопив деньги только на покупку.
Она обещала увезти их к себе в деревню. На самом деле – сарай в пригороде. Так- но уже не на мясо.
И пусть сарай сырой и маленький. Пусть до площади неблизкий путь по ухабистым разбитым дорогам. Пусть денег едва хватает на корма…
Одну лошадь пришлось продать. Естественно, это был Подарок. Почему Динка купила его, не смотря на его сложный характер? Конь здоровый, молодой, ну и пусть без документов. В то время списывали таких калек, что и в город с ними выйти было нельзя. А Динка то понимала, что иной дороги, кроме как на городскую площадь нет.
И что было делать. Лошадь надо кормить, а чтобы кормить нужны деньги, а чтобы были деньги надо идти работать, а чтобы идти в город, лошадь надо накормить. И так по замкнутому кругу. Жара, толпа людей, шум, смех. Ребенка на спину, деньги в карман и в поводу по кругу. Вечер, тусклый свет фонарей. Пьяный мужик лезет в седло, денег ему не жалко. И лошадь не жалко. Где-то вдалеке уже стучат по асфальту некованые копыта. Спокойно, честно. Неужели, жизнь вышибла из нее последнюю искру?
Усталая лошадь под цветной попоной, израненная душа за яркими бантами уныло плетется вдоль дороги в свой холодный и темный сарай, чтобы завтра снова катать.
- Дин, ты лошадь то свою ковать не собираешься? А то если что, Коля помог бы.
- Да какое ковать. Тут жрать нечего. Совсем нечего.
- Ты б ее лучше продала…
- Какое продать, я без нее не могу. Я и сама уже не рада.
Это ли называют любовью? Кто бы понял. Не знаю, с Динкой мы после этого и не общались. Не было желания. Но одно я знаю точно, вместе они не давали друг другу шанса на спасение и тянули на дно. Дина всегда хотела сделать жизнь своей любимой лошади хоть немножечко лучше. Только получалось плохо. Они стремительно тонули. Вскоре в сарайчике стали появляться другие лошади, на месте сарайчика выросло некое подобие конюшни из досок и картона. Появились непонятные девочки. А я в каждой побитой жизнью асфальтовой лошади до сих пор узнаю Зиму, хоть ее и нет давно.
