Эх... долго не писала. Вот еще одна история. Она навеяна одними моими знакомыми лошадьми, для которых я к сожалению сейчас ничего не могу сделать. Надеюсь, понравится.
История
Она проснулась от того, что кто-то открыл скрипучую дверь, в темноте, резко и больно, по глазам ударила полоска света. «Только бы не за мной!» - мелькнуло в голове. Человеческая фигура, пахнущая дешевыми сигаретами и пивом, что-то сняла с крючка на стене, звякнуло железо – «значит это уздечка. Сейчас кого-то заберут». Человек подошел ближе. Это была Алена. Уверенно она стала надевать уздечку. «Значит, это снова я». Губы пронзил резкий холод трензеля, и снова стало больно. Кассиопея, встрехнула головой, чтобы сбросить это с головы. Она давно знала, что это бесполезно, но что-то сделать было надо. «Не тряси башкой, дрянь!» «Я не буду.» Кася вспомнила летний, полузабытый луг. Он весь был полон травой, а запах цветов дурманил голову. После дня на пастбище всегда кружилась голова и легко замыпалось. Во снах снилась мама, ее теплый бок и огромное солнечное счастье. Теперь этого не было, теперь был темный вонючий сарай, щелистая дверь, ругань конюшенных девочек и побои. Как Кася сюда попала, она сразу стала делать все не так, и она никак не могла понять, что же им надо, чтобы эти люди остались ею довольны. Но вокруг была только ненависть, ненависть за то, что она живет, двигается, эта ненависть чувствовалась во рту, на спине, в ногах, от ненависти болели бока. От ненависти хотелось убежать, но убежать было нельзя. Еще рядом с ненавистью жило равнодушие, и оно было таким же страшным. Равнодушие никогда не обращало внимание на больное тело и хотело галоп, рысь, прыжки. Если равнодушие не получяло своего, то рядом всегда была наготове припрятана ненависть. Она находила момент и пронзительной болью жалила круп.
Кася всегда была очень подвижным жеребенком, ей трудно было стоять на одном месте. На поле она всегда скакала рядом с невозмутимой старой мамой, а набегавшись – бухалась в траву и засыпала сном, полным цветов. Ее хозяину эта самая живость не очень-то нравилась. Он мог буркнуть на нее, иногда толкнуть. Это было, конечно, неприятно, но никогда не больно и немного заставляло приутихнуть. Но хозяину не нужно было две лошади. Он продал Касю, а маму оставил себе, как более подходящую для телеги. Тоненькая Кассиопея никак не могла справиться с тяжелым грузом.
И именно так начался ад. Вначале, каждый день молнией врезался в память. А теперь, теперь это было одно сплошное пламя и выбраться из него было нельзя.
В конюшне были и другие лошади – они постоянно менялись. Не выдерживая нагрузок, они отказывались от работы, многие к тому времени уже перестали обращать внимание на побои, может быть из-за того, что они их больше не чувствовали. Ночью, в конюшне они никогда не разговаривали, и поэтому Кася ничего о них не знала. Вначале она обижалась на них, пока сама не узнала, что есть боль и непроходящая усталасть. Тогда она еще не знала, что бывает так, что наступает момент, когда ненависть не может уже причинить большую боль, чем та, которая уже есть и тогда равнодушие не получает того, что ему хочется. Теперь потихоньку она начала это понимать. И все-таки, всегда где-то далеко за сердцем жил страшный вопрос: «Куда они ушли?» Но об этом не хотелось думать, и почему-то казалось, что скоро и этот вопрос исчезнет, как исчезли те лошади.
Еще на конюшне жил жеребец. Он был красив, и он жил дольше всех. Он был там, когда еще Каси не было. С ним тоже не получалось особо поговорить. Иногда он мог что-нибудь буркнуть, но чаще всего тоже молчал.
Алена вышла на улицу. Снаружи было холодно, но воздух был свежий. Кася потянула воздух полной грудью – тут же заболели бока. Тут же их начали резко чесать щеткой. Потом водрузили седло. Очень тяжелое. Затянули подпругу, не забыли пнуть ногой по животу – чтоб не надувалась. Кася уже давно этого не могла сделать, но ненависти надо было лишний раз напомнить о себе.
«Куда мы сегодня?» - Кася посмотрела по сторонам и увидела молодую девченку с розовым, улыбающимся лицом и в нелепой шапке на голове. «Новенькая, наверное. Значит придется бегать рысью по кругу».
«Кто бы знал, как не хотелось бегать, но и Алене, и той девочке было все равно. Алене принесли бумажку, за которую та купит себе вонючую воду и сигарету, а девочка не купит себе ни того, ни другого, потому что свою бумажку она отдала. Поэтому надо бегать. Иначе Алена накажет. Она все равно накажет – она всегда наказывает. Потому что она это любит. Ей это нравится. Но если слушаться – она накажет меньше.»
Час закончился. Теперь час занятий стал больше похож на четыре часа. А может длится вечно, придет время и он перестанет заканчиваться. Седло сняли. Спина отвратительно ныла, рот нестерпимо болел. Алена отвела Касю обратно. Поставила на место, в маленькую каморку с жижицей под ногами, сняла уздечку и повесила на крючок. Дверь скрипнула и все затихло.
Скоро она снова откроется... и кто-то будет следующим...
Надо будет почитать. А вообще у нас не так уж и плохо. Есть и люди, которые своих коней любят всячески и в хвосты-попы-морды их целуют. Но, к сожалению, не все.
