Re: Мои карачаи. Преданный друг
Я очень хорошо помню, как отбивали от табуна Святогора и как он вел себя во время погрузки и сразу после нее. И все было точно так же. У него также шла носом кровь – в расколе он сильно ударился храпом о бревна, когда пытался выбраться. И он хрипел.
И когда его хрипящего, вырывающегося, удалось втолкнуть в коневоз, я глянула через решетку на него и с ужасом поняла, что нам его не довезти. Он продолжал хрипеть, лежа поперек Газели, а Аламат топтался над ним, иногда наступая ногами.
Святогор хрипел, когда полчаса спустя мы сползли с гор в долину и остановились у Медовых водопадов, чтобы передохнуть и забрать нашего водителя Лешку. И только на границе КЧР и Ставропольского края, на посту ГАИ, заглянув в щель, я увидела, что Святогор сумел встать на ноги и уже не хрипит. И до Москвы доехал как ни в чем ни бывало.
Поэтому, когда Женя позвонил мне в первый раз и рассказал, что жеребенок сильно бьется в коневозе и хрипит, я не скажу, что сильно забеспокоилась. Но Женя настаивал на том, что никогда раньше, за всю свою практику, не видел, чтобы лошади так убивались. Жеребенок вставал на дыбы, пытался запрокинуться, разбил все деревянные элементы перегородок и немало испугал двух других лошадей, которые так же ехали в коневозе. Женя сказал, что попробует привязать жеребенка покороче. И еще он позвонил людям Эбзеева и попросил их приехать к нему и либо что-то сделать с жеребенком, чтобы успокоить его, либо вовсе забрать. И мы расстались до следующего звонка.
Он позвонил через десять минут. И сообщил, что жеребенок только что пал. Задушился. Женя не успел перерезать недоуздок – толстая кожа не так легко режется. А когда наконец-таки ему удалось это сделать, изо рта жеребенка вывалился язык. Из-за того, что недоуздок был ему великоват, при рывке он слетел с храпа и остался лишь на затылочном ремне. А поскольку недоуздок был сильно затянут, то дергающийся жеребенок лишь ускорил концовку.
Все произошло в 30 км от того места, где жеребенка загрузили. Не знаю, почему так произошло. Почему так убивался. Испугался? Возможно, ведь грузили в темноте. Боролся за свободу? Может быть и так, ведь он не привык еще к человеческой руке. Может, он по характеру был легковозбудимым и мог впасть в истерику? Не знаю… И до него, и после перевозили и будут перевозить необтянутый молодняк. Я не вижу в этом что-то губительное. Но только при мысли о том, то мне еще предстоит везти Игибая и Дагира я опасливо задумываюсь. Я панически боюсь, что может повториться что-то подобное.
Погибший жеребчик не был Аккордом. Я это поняла, когда Женя мне позвонил еще в первый раз и описал мне его. Это был темно-гнедой полуторник, с белым пятном на лбу, чьего имени, как и происхождения, я уже никогда не узнаю. Это было понятно и по тавру, где вместо цифры «девять» стоял «ноль». Жеребенок оказался совершенно не тем. Он вообще не должен был оказаться в этом коневозе. И уж точно он не должен был погибнуть. И при мысли о том, что вольно или невольно я погубила это свободное и молодое существо, мне становится стыдно.
