Тера
Pro
НАШИ СОСЕДИ. КРЕКЕР
В это время в соседний с нами денник переставили потрясающую лошадь – двухлетнего жеребчика по кличке Крекер. У него было две очень яркие особенности: необыкновенная очень ровная темно-вишневая масть без единой отметины (только глаза и копыта выделялись темными пятнами) и необыкновенно ласковый покладистый характер.
Крекер, несмотря на свой юный возраст, никогда и ни с кем не ссорился. Ни с соседними лошадьми (а уж Шквал так старался!), ни с девочками с выездке, которые брали его работать. Рассказывали, что он очень просто и быстро заездился. Сразу дал на себя одеть уздечку и седло, не пытался скидывать седока и к концу недели из трендепо был отдан детям в учебную группу по выездке.
Росточка Крекер был небольшого, но сложен приятно и двигался ровно и пластично. Но на новом месте – не теряя в прочем своей ласковости и приятности – начал как-то очень быстро худеть. Оказалось, что еще один его сосед – вороной частный мерин, разобрал часть стены, и едва разносивший зерно конюх уходил с нашей части конюшни, просовывал в дырку голову и сначала съедал порцию Крекера, а потом принимался за свою. Чему вишневый двухлетка и не думал сопротивляться: угрюмо отходил в сторону и молча смотрел, как быстро исчезает его пайка.
Самое грустное, что даже когда мы обратили внимание конюхов, бригадира и владельцев мерина на это безобразие, ситуация ничуть не изменилась – свободных строителей, что бы заделать дыру в кладке не было, конюхам и прочему персоналу было все равно, владельцев вороного мерина такое положение дел вполне устраивало, а девочки-подростки, хоть и расстраивались каждый раз за свою лошадку, но тоже ничего не предпринимали.
Крекер очень ослаб. Когда девочки ездили на своих лошадях в поле, он всегда держался сзади, в метрах в 100 от основной группы, в галоп поднимался с трудом и неохотно, и уже через 10 минут был весь в мыле.
В прочем, спасло молодого жеребчика то, что через месяц, когда у него ясно обозначились все ребра, а шерсть перестала блестеть, перевели на другую конюшню.
Где он прожил всего два года.
Подвела Крекера его безотказность и лояльность к людям и другим лошадям. За эти два годы умудрились ему мундштуком разорвать язык, привести в полную негодность плечи. А пал он от колик – вроде бы совсем несильных. Увидели люди, что с конем что-то не то, поводили его немножко и поставили обратно в денник. Врача вызывать не стали, так как вел себя конь очень смирно и спокойно, и беспокойства особого не проявлял. Даже седлали на следующий день, хотя Крекер за прошедшие сутки ни к еде, ни к питью не притронулся. И он честно отработал тренировку. Пришел в денник и сразу лег. И ночью Крекера не стало.
* * *
НА СЦЕНЕ ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ САША
После случая со стеклом, доверить кому-либо Шквала я больше не решалась – стала сама ездить по два раза не день. Благо, дорога от конюшни до дома занимала не так много времени, а график работы к тому времени стал у меня ну совсем свободный.
И вот, стою я как-то у шпрингартера, где резвится Шквал, и вижу, что за нами внимательно наблюдает мужичок. Роста небольшого, сложения сухого, в бриджах и сапогах. В прочем, даже если бы он был во фраке и лакированных ботинках, все равно конника в нем бы и за километр можно было распознать.
Постоял. Посмотрел. Подошел. Спросил, что за лошадь и откуда.
Сам Саша на какой-то общей послесоревновательной вечеринке потом так описывал ту нашу первую встречу:
«Я тогда на трендепо работал. Выхожу во внутренний дворик и вижу – ЛОШАДЬ. Настоящая лошадь. Причем не знаю, почему я в нем сразу душу разглядел – в принципе, не так мало у нас коней с длинными шеями и хорошей картинкой. Но чувствую, есть в этом коне что-то.
А рядом девочка стоит. В забавной такой шапке с ушками. И смотрит на коня влюбленными глазами. И так несколько дней подряд. Мне и интересно стало, откуда у девочки такой КОНЬ?».
И Саша предложил мне свои услуги. В качестве тренера и берейтора.
А я вежливо отказалась. Потому что конь к тому времени на смену погоды начал покашливать, и хотя я по-прежнему много его двигала, но тренировать и нагружать не хотела.
Но Саша проявил настойчивость. Договорились, что он проведет для меня пробную тренировку. И если мне понравится, мы продолжим разговор.
Но мне не понравилось! Да, объяснял Саша много и хорошо, и говорил интересно. Но то, о чем он говорил, и что пытался от нас со Шквалом добиться, вызывало во мне протест. Например, Саша хотел, чтобы двигались мы очень короткой и пружинистой рысью. А я предпочитала обычную рабочую рысь – более длинную и пластичную.
Словом, не договорились на этот раз. Скорее всего потому, что из-за проклятого разбитого окна и из-за усиливающегося кашля я вообще не хотела, чтобы мой конь был в еще чьих-то руках.
Но, подумав, я отдала ему на воспитание Умницу. И не ошиблась. Хотя про Сашу ходили самые страшные слухи (например, что последнего своего работодателя он убил в прямом смысле этого слова. И не просто убил – отрезал голову), учителем для Умницы он стал просто незаменимым.
Я ставила перед Сашей задачу подготовить лошадь для иппотерапии. А он (хотя для этого и тратил на кобылу по 3-4 часа ежедневно) кроме прочего выездил Умницу до уровня элементарного приза и напрыгал ее. Да так, что она до сих пор заходит на барьеры с нескрываемым удовольствием.
А в страшных слухах, ходивших вокруг Сашиной персоны, тоже оказались свои плюсы. Однажды Саша наблюдал, как один из частников – угрюмый и хамоватый мужик – нелециприятно высказался по моему поводу – мы случайно преградили ему проход. Не знаю, что он прошептал этому мужику на ухо, но результат превзошел все ожидания. Этот частник потом еще полгода покидал каптерку, как только я в нее заходила. И если я шла по проходу с занятыми руками, например, несла седло, тут же кидался открывать и придерживать мне двери.
Для любопытных скажу, что слухи вокруг Саши возникли не на пустом месте. Саша, не смотря на съеденные туберкулезом легкие, субтильное телосложение и свои 50 лет, обладал силищей необыкновенной. И еще очень вспыльчивым нравом. Не знаю, за что были его первые две ходки, но последняя – за убийство в пьяной драке. Где он пальцами проткнул своему противнику трахею и отправил таким образом на тот свет.
В прочем, отделался он достаточно легко. И довольно быстро вернулся на им же основанную конюшню на берегу Нарочи. А потом перебрался в Ратомку.
Общаться с Сашей мне было легко и интересно. Через его руки прошли множество лошадей и он умел очень увлекательно про них рассказывать, помнил наизусть все клички и родословные. По отношению ко мне он занял своеобразную позицию опекуна: выбил через полгода мне индивидуальную каптерку (вещь вообще не слыханная), договаривался о допуске на соревнования, куда частников в общем-то не пускали, познакомил со многими известными конниками (например, тем же Угрюмовым), представляя при этом меня как своего друга и воспитанницу. И даже потом, когда наши пути разошлись, эти его знакомые не раз помогали мне делом и советом.
Вечерами, когда конюшня уже спала, а я только-только заводила коня в денник, мы подолгу чаевничали и разговаривали. И я до сих пор помню эти ощущения: сырость осеннего воздуха, холод, запах чая и сигарет. Нет-нет да кашлянет в конюшне Шквал. А в воздухе разлито еще неосознаваемое, но уже неуловимо тревожное предчувствие беды…
* * *
В это время в соседний с нами денник переставили потрясающую лошадь – двухлетнего жеребчика по кличке Крекер. У него было две очень яркие особенности: необыкновенная очень ровная темно-вишневая масть без единой отметины (только глаза и копыта выделялись темными пятнами) и необыкновенно ласковый покладистый характер.
Крекер, несмотря на свой юный возраст, никогда и ни с кем не ссорился. Ни с соседними лошадьми (а уж Шквал так старался!), ни с девочками с выездке, которые брали его работать. Рассказывали, что он очень просто и быстро заездился. Сразу дал на себя одеть уздечку и седло, не пытался скидывать седока и к концу недели из трендепо был отдан детям в учебную группу по выездке.
Росточка Крекер был небольшого, но сложен приятно и двигался ровно и пластично. Но на новом месте – не теряя в прочем своей ласковости и приятности – начал как-то очень быстро худеть. Оказалось, что еще один его сосед – вороной частный мерин, разобрал часть стены, и едва разносивший зерно конюх уходил с нашей части конюшни, просовывал в дырку голову и сначала съедал порцию Крекера, а потом принимался за свою. Чему вишневый двухлетка и не думал сопротивляться: угрюмо отходил в сторону и молча смотрел, как быстро исчезает его пайка.
Самое грустное, что даже когда мы обратили внимание конюхов, бригадира и владельцев мерина на это безобразие, ситуация ничуть не изменилась – свободных строителей, что бы заделать дыру в кладке не было, конюхам и прочему персоналу было все равно, владельцев вороного мерина такое положение дел вполне устраивало, а девочки-подростки, хоть и расстраивались каждый раз за свою лошадку, но тоже ничего не предпринимали.
Крекер очень ослаб. Когда девочки ездили на своих лошадях в поле, он всегда держался сзади, в метрах в 100 от основной группы, в галоп поднимался с трудом и неохотно, и уже через 10 минут был весь в мыле.
В прочем, спасло молодого жеребчика то, что через месяц, когда у него ясно обозначились все ребра, а шерсть перестала блестеть, перевели на другую конюшню.
Где он прожил всего два года.
Подвела Крекера его безотказность и лояльность к людям и другим лошадям. За эти два годы умудрились ему мундштуком разорвать язык, привести в полную негодность плечи. А пал он от колик – вроде бы совсем несильных. Увидели люди, что с конем что-то не то, поводили его немножко и поставили обратно в денник. Врача вызывать не стали, так как вел себя конь очень смирно и спокойно, и беспокойства особого не проявлял. Даже седлали на следующий день, хотя Крекер за прошедшие сутки ни к еде, ни к питью не притронулся. И он честно отработал тренировку. Пришел в денник и сразу лег. И ночью Крекера не стало.
* * *
НА СЦЕНЕ ВПЕРВЫЕ ПОЯВЛЯЕТСЯ САША
После случая со стеклом, доверить кому-либо Шквала я больше не решалась – стала сама ездить по два раза не день. Благо, дорога от конюшни до дома занимала не так много времени, а график работы к тому времени стал у меня ну совсем свободный.
И вот, стою я как-то у шпрингартера, где резвится Шквал, и вижу, что за нами внимательно наблюдает мужичок. Роста небольшого, сложения сухого, в бриджах и сапогах. В прочем, даже если бы он был во фраке и лакированных ботинках, все равно конника в нем бы и за километр можно было распознать.
Постоял. Посмотрел. Подошел. Спросил, что за лошадь и откуда.
Сам Саша на какой-то общей послесоревновательной вечеринке потом так описывал ту нашу первую встречу:
«Я тогда на трендепо работал. Выхожу во внутренний дворик и вижу – ЛОШАДЬ. Настоящая лошадь. Причем не знаю, почему я в нем сразу душу разглядел – в принципе, не так мало у нас коней с длинными шеями и хорошей картинкой. Но чувствую, есть в этом коне что-то.
А рядом девочка стоит. В забавной такой шапке с ушками. И смотрит на коня влюбленными глазами. И так несколько дней подряд. Мне и интересно стало, откуда у девочки такой КОНЬ?».
И Саша предложил мне свои услуги. В качестве тренера и берейтора.
А я вежливо отказалась. Потому что конь к тому времени на смену погоды начал покашливать, и хотя я по-прежнему много его двигала, но тренировать и нагружать не хотела.
Но Саша проявил настойчивость. Договорились, что он проведет для меня пробную тренировку. И если мне понравится, мы продолжим разговор.
Но мне не понравилось! Да, объяснял Саша много и хорошо, и говорил интересно. Но то, о чем он говорил, и что пытался от нас со Шквалом добиться, вызывало во мне протест. Например, Саша хотел, чтобы двигались мы очень короткой и пружинистой рысью. А я предпочитала обычную рабочую рысь – более длинную и пластичную.
Словом, не договорились на этот раз. Скорее всего потому, что из-за проклятого разбитого окна и из-за усиливающегося кашля я вообще не хотела, чтобы мой конь был в еще чьих-то руках.
Но, подумав, я отдала ему на воспитание Умницу. И не ошиблась. Хотя про Сашу ходили самые страшные слухи (например, что последнего своего работодателя он убил в прямом смысле этого слова. И не просто убил – отрезал голову), учителем для Умницы он стал просто незаменимым.
Я ставила перед Сашей задачу подготовить лошадь для иппотерапии. А он (хотя для этого и тратил на кобылу по 3-4 часа ежедневно) кроме прочего выездил Умницу до уровня элементарного приза и напрыгал ее. Да так, что она до сих пор заходит на барьеры с нескрываемым удовольствием.
А в страшных слухах, ходивших вокруг Сашиной персоны, тоже оказались свои плюсы. Однажды Саша наблюдал, как один из частников – угрюмый и хамоватый мужик – нелециприятно высказался по моему поводу – мы случайно преградили ему проход. Не знаю, что он прошептал этому мужику на ухо, но результат превзошел все ожидания. Этот частник потом еще полгода покидал каптерку, как только я в нее заходила. И если я шла по проходу с занятыми руками, например, несла седло, тут же кидался открывать и придерживать мне двери.
Для любопытных скажу, что слухи вокруг Саши возникли не на пустом месте. Саша, не смотря на съеденные туберкулезом легкие, субтильное телосложение и свои 50 лет, обладал силищей необыкновенной. И еще очень вспыльчивым нравом. Не знаю, за что были его первые две ходки, но последняя – за убийство в пьяной драке. Где он пальцами проткнул своему противнику трахею и отправил таким образом на тот свет.
В прочем, отделался он достаточно легко. И довольно быстро вернулся на им же основанную конюшню на берегу Нарочи. А потом перебрался в Ратомку.
Общаться с Сашей мне было легко и интересно. Через его руки прошли множество лошадей и он умел очень увлекательно про них рассказывать, помнил наизусть все клички и родословные. По отношению ко мне он занял своеобразную позицию опекуна: выбил через полгода мне индивидуальную каптерку (вещь вообще не слыханная), договаривался о допуске на соревнования, куда частников в общем-то не пускали, познакомил со многими известными конниками (например, тем же Угрюмовым), представляя при этом меня как своего друга и воспитанницу. И даже потом, когда наши пути разошлись, эти его знакомые не раз помогали мне делом и советом.
Вечерами, когда конюшня уже спала, а я только-только заводила коня в денник, мы подолгу чаевничали и разговаривали. И я до сих пор помню эти ощущения: сырость осеннего воздуха, холод, запах чая и сигарет. Нет-нет да кашлянет в конюшне Шквал. А в воздухе разлито еще неосознаваемое, но уже неуловимо тревожное предчувствие беды…
* * *
