Швед-нибенимеда
Pro
РАНЕВСКАЯ О СЕБЕ И О ДРУГИХ
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
- Старость, - говорила Раневская, - это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.
После спектакля "Дальше - тишина" к Фаине Георгиевне подошел поклонник. - Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет? - В субботу будет сто пятнадцать. Он остолбенел: - В такие годы и так играть!
Раневскую о чем-то попросили и добавили: - Вы ведь добрый человек, вы не откажете. - Во мне два человека, - ответила Фаина Георгиевна. - Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров: если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна: - Здравствуйте! Все молчат. - Здравствуйте! Никто не обращает внимания. Она в третий раз: - Здравствуйте! Опять та же реакция. - Ах, никого нет?! Тогда пойду поссу...
Однажды Завадский закричал Раневской из зала: - Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел! - То-то у меня чувство, будто я наелась говна, - достаточно громко пробурчала Раневская.
Рина Зеленая рассказывала: - В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: "Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!" - А вы не путаете еѐ с папочкой? - осведомилась Раневская.
В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала: - Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!
В театре. - Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер! - Неужели? То-то мне показалось, что снизу дует.
Перед Олимпиадой 80-го года в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать. По этому поводу ходило много анекдотов. Вот один, весьма похожий на быль. Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает: - Мне бы перчатки... - Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
- Мне кожаные. - А вам светлые или темные? - Черные. - Под пальто или под плащ? - Под плащ. - Хорошо... Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона. Рядом стоит Раневская и всѐ это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так, что слышит весь торговый зал, говорит: - Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги всѐ равно нет!
Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова "жопа", она ответила: - Странно! Слова нет, а жопа есть...
Сотрудница радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт... Раневская называла ее "жертва ХераСимы".
Во время оттепели находились наивные люди, всерьез обсуждавшие проблему открытых границ применительно к СССР. - Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если б вдруг открыли границы? - спросили у Раневской. - Залезла бы на дерево, - ответила та. - Почему? - Затопчут! - убежденно сказала актриса.
В семьдесят лет Раневская вдруг объявила, что вступает в партию. - Зачем? - поразились друзья. - Надо! - твердо сказала Раневская. - Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партсобраниях.
Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: - Тот слепой, которому ты подала монетку, не притворяется, он действительно не видит. - Почему ты так решила? - Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал. - Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна. - Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших. - Действительно, неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все наши билеты.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием. - Позовите директора, - сказал она, расплатившись. А когда тот пришел, предложила ему обняться. - Зачем? - смутился тот. - Обнимите меня, - повторила Фаина Георгиевна и добавила, - на прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так: - А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею!
- Будет ли пятая графа при коммунизме? - Нет, - ответила Раневская. - Будет шестая: "Был ли евреем при социализме?"
Жить надо так, чтобы тебя помнили и сволочи.
- Старость, - говорила Раневская, - это время, когда свечи на именинном пироге обходятся дороже самого пирога, а половина мочи идет на анализы.
После спектакля "Дальше - тишина" к Фаине Георгиевне подошел поклонник. - Товарищ Раневская, простите, сколько вам лет? - В субботу будет сто пятнадцать. Он остолбенел: - В такие годы и так играть!
Раневскую о чем-то попросили и добавили: - Вы ведь добрый человек, вы не откажете. - Во мне два человека, - ответила Фаина Георгиевна. - Добрый не может отказать, а второй может. Сегодня как раз дежурит второй.
Раневская постоянно опаздывала на репетиции. Завадскому это надоело, и он попросил актеров: если Раневская еще раз опоздает, просто ее не замечать. Вбегает, запыхавшись, на репетицию Фаина Георгиевна: - Здравствуйте! Все молчат. - Здравствуйте! Никто не обращает внимания. Она в третий раз: - Здравствуйте! Опять та же реакция. - Ах, никого нет?! Тогда пойду поссу...
Однажды Завадский закричал Раневской из зала: - Фаина, вы своими выходками сожрали весь мой замысел! - То-то у меня чувство, будто я наелась говна, - достаточно громко пробурчала Раневская.
Рина Зеленая рассказывала: - В санатории Раневская сидела за столом с каким-то занудой, который все время хаял еду. И суп холодный, и котлеты не соленые, и компот не сладкий. (Может, и вправду.) За завтраком он брезгливо говорил: "Ну что это за яйца? Смех один. Вот в детстве у моей мамочки, я помню, были яйца!" - А вы не путаете еѐ с папочкой? - осведомилась Раневская.
В переполненном автобусе, развозившем артистов после спектакля, раздался неприличный звук. Раневская наклонилась к уху соседа и шепотом, но так, чтобы все слышали, выдала: - Чувствуете, голубчик? У кого-то открылось второе дыхание!
В театре. - Извините, Фаина Георгиевна, но вы сели на мой веер! - Неужели? То-то мне показалось, что снизу дует.
Перед Олимпиадой 80-го года в московскую торговлю поступила инструкция: быть особо вежливыми и ни в чем покупателям не отказывать. По этому поводу ходило много анекдотов. Вот один, весьма похожий на быль. Заходит в магазин на Таганке мужчина и спрашивает: - Мне бы перчатки... - Вам какие? Кожаные, замшевые, шерстяные?
- Мне кожаные. - А вам светлые или темные? - Черные. - Под пальто или под плащ? - Под плащ. - Хорошо... Принесите, пожалуйста, нам ваш плащ, и мы подберем перчатки нужного цвета и фасона. Рядом стоит Раневская и всѐ это слушает. Потом наклоняется к мужчине и театральным шепотом, так, что слышит весь торговый зал, говорит: - Не верьте, молодой человек! Я им уже и унитаз приволокла, и жопу показывала, а туалетной бумаги всѐ равно нет!
Раневская позволяла себе крепкие выражения, и когда ей сделали замечание, что в литературном русском языке нет слова "жопа", она ответила: - Странно! Слова нет, а жопа есть...
Сотрудница радиокомитета N. постоянно переживала драмы из-за своих любовных отношений с сослуживцем, которого звали Симой: то она рыдала из-за очередной ссоры, то он ее бросал, то она делала от него аборт... Раневская называла ее "жертва ХераСимы".
Во время оттепели находились наивные люди, всерьез обсуждавшие проблему открытых границ применительно к СССР. - Фаина Георгиевна, что бы вы сделали, если б вдруг открыли границы? - спросили у Раневской. - Залезла бы на дерево, - ответила та. - Почему? - Затопчут! - убежденно сказала актриса.
В семьдесят лет Раневская вдруг объявила, что вступает в партию. - Зачем? - поразились друзья. - Надо! - твердо сказала Раневская. - Должна же я хоть на старости лет знать, что эта сука Верка Марецкая говорит обо мне на партсобраниях.
Раневская и Марецкая идут по Тверской. Раневская говорит: - Тот слепой, которому ты подала монетку, не притворяется, он действительно не видит. - Почему ты так решила? - Он же сказал тебе: "Спасибо, красотка!"
Раневская со всеми своими домашними и огромным багажом приезжает на вокзал. - Жалко, что мы не захватили пианино, - говорит Фаина Георгиевна. - Неостроумно, - замечает кто-то из сопровождавших. - Действительно, неостроумно, - вздыхает Раневская. - Дело в том, что на пианино я оставила все наши билеты.
Раневская обедала в ресторане и осталась недовольна и кухней, и обслуживанием. - Позовите директора, - сказал она, расплатившись. А когда тот пришел, предложила ему обняться. - Зачем? - смутился тот. - Обнимите меня, - повторила Фаина Георгиевна и добавила, - на прощание. Больше вы меня здесь не увидите.
Когда в Москве, на площади Свердлова, установили памятник Марксу работы Кербеля, Раневская прокомментировала это так: - А потом они удивляются, откуда берется антисемитизм. Ведь это тройная наглость! В великорусской столице один еврей на площади имени другого еврея ставит памятник третьему еврею!
- Будет ли пятая графа при коммунизме? - Нет, - ответила Раневская. - Будет шестая: "Был ли евреем при социализме?"
Если не секрет, откуда взяли?
