Ded Maksaj
Новичок
Продолжаю старательно копать в своей тормозной памяти и добыть ещё что-нибудь из самых ранних воспоминаний. Вот:
- Я сижу на самодельных саночках (тогда очень много чего было самодельного) и еду с бабушкой собирать уголь вдоль железнодорожных путей цемзавода. У нас в доме была печь-голландка, местность степная, дрова в дефиците. Выручала нас просыпь угля с маневровых паровозов, которую мы по мере необходимости собирали в мешок. Жалея нас, машинисты иногда специально сбрасывали из тендера пару-тройку лопат хороших комков. За час-другой саночки усилиями бабушки Насти и моими скромными стараниями наполнялись кусками чёрного золотишка. И вот уже бабушка тянет солидную поклажу, а любимый внук-помощник восседает на мешке со свежим топливом… Вообще бабушка Настя была редкой труженицей. Никогда не видел её просто сидящей на табуретке или завалинке, как других соседок. Мы жили втроём, мама посменно работала в шамотном цехе, а кухаркой, прачкой, домохозяйкой, дояркой, няней и пр. была бабуля. Никогда не роптавшая на жизнь, всех входящих в дом встречавшая улыбкой, а за внука готовая броситься и растерзать кого угодно. Она знала всего одну колыбельную песню, но я мог слушать её бесконечно: «Йшоý Бай па сцянé, нёс лапци на спинé, и сябé, и жанé, и дицёнку па лапцёнку. Ци баю, ци не?» (Шёл Бай по стене, нёс лапти на спине: и себе, и жене, и дитёнку по лаптёнку. Баю или нет?) Я ещё не осознавал, что мои корни идут из Беларуси, но своеобразная «цикающая» смесь бабушкиной речи сильно отличалась от разговоров других взрослых дядей и тёть. К примеру, «Ён ýзяý пнуý сабаку высьпятком, а патом и дочкé сваей даý трапкой» - он взял пнул собаку пинком, а потом и дочке своей дал тряпкой: это рассказ о суровом соседском зяте.
А ещё я никогда в жизни не слышал от бабушки слов «я устала» и «ненавижу». Ни-ко-гда! Ни при каких обстоятельствах.
- Я сижу на самодельных саночках (тогда очень много чего было самодельного) и еду с бабушкой собирать уголь вдоль железнодорожных путей цемзавода. У нас в доме была печь-голландка, местность степная, дрова в дефиците. Выручала нас просыпь угля с маневровых паровозов, которую мы по мере необходимости собирали в мешок. Жалея нас, машинисты иногда специально сбрасывали из тендера пару-тройку лопат хороших комков. За час-другой саночки усилиями бабушки Насти и моими скромными стараниями наполнялись кусками чёрного золотишка. И вот уже бабушка тянет солидную поклажу, а любимый внук-помощник восседает на мешке со свежим топливом… Вообще бабушка Настя была редкой труженицей. Никогда не видел её просто сидящей на табуретке или завалинке, как других соседок. Мы жили втроём, мама посменно работала в шамотном цехе, а кухаркой, прачкой, домохозяйкой, дояркой, няней и пр. была бабуля. Никогда не роптавшая на жизнь, всех входящих в дом встречавшая улыбкой, а за внука готовая броситься и растерзать кого угодно. Она знала всего одну колыбельную песню, но я мог слушать её бесконечно: «Йшоý Бай па сцянé, нёс лапци на спинé, и сябé, и жанé, и дицёнку па лапцёнку. Ци баю, ци не?» (Шёл Бай по стене, нёс лапти на спине: и себе, и жене, и дитёнку по лаптёнку. Баю или нет?) Я ещё не осознавал, что мои корни идут из Беларуси, но своеобразная «цикающая» смесь бабушкиной речи сильно отличалась от разговоров других взрослых дядей и тёть. К примеру, «Ён ýзяý пнуý сабаку высьпятком, а патом и дочкé сваей даý трапкой» - он взял пнул собаку пинком, а потом и дочке своей дал тряпкой: это рассказ о суровом соседском зяте.
А ещё я никогда в жизни не слышал от бабушки слов «я устала» и «ненавижу». Ни-ко-гда! Ни при каких обстоятельствах.
