Ну, вот Катаев с женой подошли к дверям квартиры в Париже, где живёт уже овдовевшая Вера Николаевна Муромцева:
"...и я на фоне совсем не парижской, а какой-то весьма старорежимной, московской запущенной прихожей увидел перед собой Веру Николаевну, высокую, нескладную, дурно одетую, глубокую старуху, опустившуюся, добрую, бессильную барыню, в больших стоптанных туфлях, сохранившую в своих повадках нечто свойственное московской курсистке старых времён из либеральной семьи. Её некогда светло-льняные легкие волосы давно уже поредели, побелели как снег, но всё ещё были убраны жидким узлом на затылке, а заострившийся хрящеватый нос с лазурными прожилками возле некогда прекрасных голубых глаз, её чистый лоб по-прежнему чем-то напоминали греческую богиню. Я думаю, ей уже шёл девятый десяток.
Радостно и грустно, сквозь слёзы, рассматривала она нас, и я чувствовал даже как бы нечто родственное в её измученном, прозрачно-белом, бескровном добром лице".
Не щадя, но очень точно Катаев описывает внешность очень старой женщины, а упоминание, что лицо её "доброе", заставляет забыть то, о чём было написано чуть раньше: "опустившаяся", "дурно одетая".
Правда, появляется смутное сомнение: а надо ли было упоминать такие отрицательные подробности? Пожалуй, надо, потому что в результате мы видим перед собой живого человека, а не статую.
"Но осадочек остался" - пока маленький осадок.
Дальше полноценная страница текста о том, как Вера Николаевна всё помнит об общении с Катаевым в Одессе, о его девушках, говорит жене Катаева, что "Иван Алексеевич был литературным крёстным отцом Вашего мужа".
И вдруг, сразу после этого - отдельный маленький абзац, отделённый от соседних кусков текста пробелами в одну строку, потому что это именно вдруг явившаяся автору мысль, не связанная с предыдущим абзацем и со следующим:
"Мне кажется, я нашёл определение того белого цвета, который доминировал во всём облике Веры Николаевны. Цвет белой мыши с розоватыми глазами.
Она повела нас в столовую, и опять меня поразила запущенность, чернота ненатёртого паркета, какой-то ужасно дореволюционный русский буфет с прожжённой в нескольких местах доской, обеденный стол, покрытый тоже какой-то дореволюционной русской клеёнкой, рыжей, с кружками от стаканов в разводах..." и ещё немного такого же текста.
Вот тут мне явно лишним показалось сравнение Веры Николаевны с белой мышью, да ещё и с розовыми глазами.
Именно это резануло.
И некому даже книгу свою подарить.
