Продолжение сказания. Лабиринт.
Я стояла и смотрела, как батман с серым орловцем уезжает и скрывается за поворотом. Любысток переступал и оглядывался, как будто специально... как будто тоже прощался со мной взглядом. В тот момент я ужасно жалела, что подключила к спасению Эллис. В голове у меня всплывало "предала лошадь", ведь могла оставить себе и сохранить обещанные коню "отношения"... Мысленно я все переигрывала, оставляя Любыстка своей лошадью... Но со всех сторон начинали вылазить всякие "но": содержать у Пономарева не получилось бы, ведь он тоже любил взаимодействовать с Любыстком по своему. Этот конь нравился всем, он влюблял в себя многих, и Пономарев бы не смог запретить себе проехаться на нем периодически, даже будь он моим по всем правилам. И денег на содержание я не имела. И как же Лабиринт? Тогда я болезненно одергивала себя, заставляя верить, что сделала для любимой лошади все что могла, очень повезло, что отозвалась Эллис. И теперь нужно расслабится, успокоится, и перестать ходить на конюшню к Пономареву. Шиза его крепчает, выносить его невозможно.
Но спрыгнуть с лошадиной привязанности не получилось. Слишком долго я опекала Лабиринта, чтобы вот так перестать о нем заботится, зная, что он теперь принадлежит Пономареву. Он купил его за копейки из принципа. Ведь конь с придурью. И не такой красивый как Любысток.
Я продолжала батрачить на конюшне все свободное время. Убирала, пасла, чистила, была инструктором, заготавливала корма, кормила собак, мыла машину, собирала урожай... Я была очень кстати, ведь хозяин давно пенсионер, ему тяжело и осточертело, он искал кому бы продать коней вместе с конюшней, чтобы продолжили его заторможенное дело под названием "школа ВЕ". Терпил вроде меня не осталось. Детей не пускали родители, а у совершеннолетних уже свои важные дела.
Я продолжала по тихой заниматься с Лабиринтом. Кроме корючечного кранча, шаппа, ИШ, укладки-усадки и аппортировки, я впервые начала с конем играть в "атаку". Это на столько было остро и захватывающе! Немного страшно, но сильно окрыляло и вдохновляло. И не только меня! Серый конь был психически замкнутым. Он редко играл с другими конями, при контакте с людьми был отстранен, не любил почесушки и нежности. Когда на него садились верхом, то он включал режим истребителя, не чувствуя и не слыша человека на себе, только болью от уздечки его можно было затормозить, повернуть, и то не всегда... Стоять под человеком он не мог вообще. Если насильно пытались его задержать в стоячем положении, он начинал мотылять головой, метаться со стороны в сторону, а потом падал и качался вместе со всадником. Когда-то одному конюху, которого почему-то никто не предупредил об особенностях серого, орловец сильно придавил ногу. По моему, других "жертв", слава Богу, от него не было. Из-за тряской рыси с него падали дети, но он целенаправленно никогда не избавлялся от всадника, кроме как упасть валятся)
Когда я впервые поехала на Лабиринте в Дендропарк, я попрощалась с жизнью. На конюшне в тот день была я и Лешка. Тогда я всегда ездила на любимом Кубике, а на серых ездили пацаны: Пашка на Лабиринте, Лешка на Любыстке. Пацаны были матерые)) только они "умели ездить на серых".
По чей-то глупости всех лошадей приучили скакать по одной прямой вдоль поля по дороге в парк. Дальше шли заросли деревьев с узкой тропинкой, которая вела к серпантинному спуску с горы в сам Дендропарк. И вот все лошади на подходе к повороту на эту дурацкую прямую начинали приплясывать, подигрывать и вырывать повод. И стартовать без спроса. Если поскакал кто-то один - поскакали все. Удержать было не реально. Отдельные кадры перед прямой устраивали родео, и скакали вольным мустангом, а горе-всадницы глотали пыль из под копыт.
Так вот, в тот день Пономарев дал указание "покупать серых в ставке". А так как Пашки не было, на Лабиринте выпало ехать мне. Я трУсила капец. Я очень просила Лешку тогда ехать только шагом. Я была впервые подпущена к Лабиринту, и зная его, хотела как-то к нему приноровится, привыкнуть, и чтобы он привык ко мне... Лешка милостиво согласился. И я немного расслабилась. Но зря. На подходе к дурацкой прямой серые стали гарцывать, срываться. Лешка на Любыстке ехал спереди. Любысток подскакивал, бочился и мотылял башкой вертикально вверх, Лабиринт тряс головой из стороны в сторону, будто хотел оторвать кусок от невидимой тряпки во рту. Серым нужно было мчатся. А мы не давали. И тут я слышу как Лешка говорит "я передумал, мы скачем". Лешка понял, что тупо не может справится с Любыстком. И они поскакали. Через долю секунды поскакали и мы. Я нагнулась вперед, вцепилась в гриву, понимая, что с такой скоростью никогда не скакала. Лабиринт вытянулся низко над землей, цепляя мои ноги своими копытами. На полпути я увидела, что Лешка притормаживает Любыстка, и стала пытаться притормозить Лабиринта одной рукой. Другой я крепко держалась за гриву. Ничего это не дало. Мы обогнали Лешку на Любе как стоячих, и тогда я бросила гриву и стала пытаться тормозить двумя руками. Без результата. Конь не слышал и не видел ничего кроме дороги впереди. Когда оставались считанные десятки метров до посадки с узкой тропинкой впереди, а скорость была максимальная, тормозного пути уже не хватало, я подумала, как сейчас помню, "вот мне и конец пришел". Как-то отстранено подумала, ведь испугаться я не успела. Я тянула за повод со всей силы. Мне тогда было лет 15. Силы хватало, но Лабиринт то ли закусил трензель, то ли не воспринимал никаких сигналов перестав чувствовать боль от безумной скачки, то ли хотел мне показать, что я - никто... За десяток метров к лесу он вдруг очнулся, поднял голову, и притормозился сам, сделав плавный круг влево. Лешка, наблюдавший за этим, сказал: "Думал, тебе конец", только матом. Я с ним согласилась. К Лабиринту тогда у меня была только благодарность, что уберег. Что у него хватило ума не влетать на всем скаку в узкую тропинку с могучими стволами деревьев, об которые я могла легко убиться. Что затормозился очень плавно по кругу, ведь мог тормознуться резко, а я полетела бы вперед...
В общем, с приветом был Лабиринт, замкнутым психом, крыша которого со свистом уехала благодаря ипподрому и конезаводу. Но я тогда возверовала, что конь все-таки с душей, хоть и больной-пребольной душей.
Еще Лабиринт боялся спусков. Жестко тормозить его было нельзя, только еле-еле притормаживать. Иначе начинались психи, которые однажды закончились неожиданно. На какой-то крупный праздник мы выехали в город. Все 8 лошадей. Пацаны не поехали. На серых были девочки-ветераны. Люда, которая приходила регулярно, но редко, была на Любыстке, и кажется, Оксана, которая вообще уже не приходила, а в этот раз пришла и ей дали Лабиринта. Она на нем не ездила никогда.
По короткому пути в город, нужно было спустится с крутой горки. Все спустились, а Оксана воевала с Лабиринтом. Он отказывался спускаться серпантином, короткими скачками-сажками спрыгивал постепенно, тряся башкой. Все отъехали и скрылись за поворотом. Чтобы Лабиринт не психовал, осталась я на Кубику, и Люда на Любыстке. Лабиринт стоял на последнем горбе как вкопанный, Оксана давала ему под бок шенкелем, а он просто застыл. И вдруг резко выпрыгнул курбетом вверх прямо с этого горба. Приземлился он внизу, я не могу точно сказать, на все четыре ноги, или только на задние. В самой верхней точке прыжка девушка отделилась от коня, пролетев еще чуть вверх, и приземлилась плашмя у ног Лабиринта. Это было жутко и прекрасно. Я до того момента никогда не видела подобных взлетов, Оксана тоже. Поднимаясь с земли она сказала "Он взвился, как дикий мустанг". С восхищением и уважением сказала, а не с досадой на коня. Лабиринт же стоял вкопавшись опять, никак не реагируя на кряхтящую девушку у его ног. Они с Людой тогда поменялись орловцами. На сколько мне известно, Оксана сильно не пострадала, хоть и упала с такой высоты. Протест коня против спуска, мне кажется был больше в недоверии к новому всаднику, чем в страхе. Хотя кто там знает, что в его котелке без крышки там бурлило...
Так вот, в играх он начал раскрываться. Мне и другим лошадям. Но об этом напишу позже.
))
