Re: Старые клячи
Нет, две работы - это прикольно. Давненько мне не жилось в таком режиме... Попоститься, что ли? При всем том жрать надо точно меньше. Вчера вот был вкусный день. А я от еды - пьянею. И дурею. И плохо сплю. В результате я полночи видела кошмары, причем про собаку Басю. Почему-то у меня ее украли и я ее искала. Такой сон с продолжениями и периодическими просыпаниями в самые страшные и безнадежные моменты. Видимо, Баська ворочалась на своем матраце, плюс меня мучает совесть, что я до сих пор не заказала ей корм. Ну, забываю! А через неделю везти ее на дачу с мамой...
В результате я проспала, а в 10 мне надо быть в центре города. Пришлось доползти до ближайшей станции метро на машине, найти, куда ее там пристроить, и ехать на метро. А в Питере, как всегда неожиданно, пошел дождь. А о том, что я буду без машины шляться по городу, я не подумала. Мозга нет - считай калека.
Хорошо, что в последнее время я таки получила некоторый навык передвижения на метро, выучила некоторые маршруты и могу это делать достаточно быстро - не стоять с выпученными глазами около табличек с "разводкой" по пересадкам.
Определенно, надо что-то с собой делать. В метро у дам и барышень - весна. А мое отражение в черном окне выглядело так себе. Лохматое, бледное, не выспавшееся существо. Руки, опять же... Ну, понятно, что я и маникюр - вещи несовместимые. Но, зимой-то можно это все сунуть в перчатки...
Как все-таки животные чувствуют себя уверенно рядом с хозяином... У мужчины на руках сидел таксик. Кругом - толпа, все толкаются, лица, прямо скажем - не добрые. А у собаченки - спокойный, уверенный взгляд "хозяина жизни".
Вспомнила стааарого водителя служебки, еще когда я работала на заводе. Мужику было уже лет 70. Водил он "волгу". Весной у него начинался аварийный период. На выговоры со стороны директора старик оправдывался: "Ну, нет, вы бы посмотрели, во что они одеваются! Это ж невозможно проехать мимо!". Это он о весенних девушках в коротких юбочках. Эх, наверное, лет 25 прошло, если он и жив, то вряд ли водит авто... Но намек на одежду весенних наших современниц.... это что-то
. Эстрада отдыхает!
Иду по Лиговскому к метро... Неожиданно для себя разворачиваюсь и ныряю от дождя в маленькое кафе. У стойки - аккуратная женщина в белом передничке и накрахмаленном кокошнике.
- Здравствуйте... а что, у вас - самые настоящие пышки?
- да, настоящие. Только, их надо немного подождать - пекут сейчас.
- А долго ждать?
- Минут 5.
Через 5 минут я получаю дымящиеся, румяные, вкусно пахнущие пышки, посыпанные сахарной пудрой, и симпатичную чашку с кофе. Сажусь за столик у окна и смотрю на мелкий, серый дождь.
Когда-то это кафе тоже было пышечной. грязненькой, со стенами, покрашенными темно-зеленой краской, липкими столами.
Уходит время. Да, что там время... эпохи - уходят.
Это называли перестройкой. Мне было комфортно и даже весело в это время - я много работала, мне нравилось то, что я делала, я могла себе позволить не делать того, что мне не нравилось. Наши родители нас не понимали. Они потерялись в этом времени, они боялись нового времени, они боялись стать ненужными, оказаться за бортом этой новой жизни. Им было сложно. И у них от этого портились характеры. Как мне тогда было сложно общаться с отцом! Потому что тема для общения была одна: все порушили, ничего не создают. И раньше колбасу могли себе позволить все. Летом мама, которая не боялась нового времени, потому что вообще не замечала перемен, уезжала с собакой и кошками на дачу. А отец работал. Он очень боялся потерять эту работу. И я каждую неделю ездила к нему, чтобы его развлечь и отвлечь от горьких мыслей о бренности бытия. Билеты на премьеру спектакля в БДТ свалились на меня случайно. Они стоили больших денег по тем временам, и, предложив папе сходить в театр, я сначала выслушала лекцию про мое транжирство. Но, уговорить его пойти на спектакль мне удалось…
Нерона играл Андрей Толубеев. Играл? Нет…. Толубеев создавал миры. С первой минуты, с самого начала. Сознание не готово было видеть Нероном коренастого мужчину с большой, круглой головой и серыми глазами. И очень скоро… сознание начинало бороться с симпатией к кровавому диктатору, порочному, беспринципному самодуру. А потом сознание начинало жалеть и переставало понимать немощного учителя – Сенеку… И как случалось, что в конце – сознание принимало, понимало и поддерживало программу Нерона. Не знаю. Но, все самодурство Императора Нерона, весь его дурной характер – все было направлено на то, чтобы сохранить Великую Империю. И то, что Сенека звал демократией, выглядело слабым, тщедушным и нежизнеспособным. Толубеев ваял мир. Страшный, кровавый мир. Толубеев показывал, что таким он, Нерон, может сохранить этот мир – страшными, кровавыми методами. Толубеев показывал нам, сидящим в темном зале, что разрушить этот мир тоже может только он – Нерон. Только, еще не время… Потому что он, Нерон, не в силах пока создать на месте разрушенного мира новый, сильный и жизнеспособный. А то, что создаст чистюля, интеллектуал, философ – Сенека – жить не может, и погибнет вместе с людьми, его населяющими. Ибо – философ слаб. А то, что могут создать те, другие, которые убьют ради своего мира Нерона – тот мир будет еще страшнее, ибо в нем не будет порядка и силы Императора… И те, другие, начнут уничтожать друг друга ради власти, и втянут в междоусобицы людей, которые погибнут…
Мы с отцом вышли из театра и долго молчали. Отец заговорил только тогда, когда я потащила его в «икарус» - автобус-развозку. Было такое новшество – развозка зрителей по определенным точкам в городе. Отец начал было сомневаться. Что развозка бесплатная. Выйдя из автобуса у себя на Охте, мы закурили и заговорили. О том, какой мир мы хотели бы видеть в конце перестройки. Нерон-Толубеев как-то открыл в душе моего отца память, и породил надежду. Спектакль назывался «Нерон и Сенека». Он прошел всего несколько раз и его сняли. Вредный был спектакль, видимо. Но, мой отец, рожденный в 31-м году, видевший смерть в ВОВ, на похоронах Сталина, голодных, больных и – работающих на великих стройках страны, увидевший смерть государственного строя, который считал единственно правильным, боящийся будущего, ибо себя в нем не видел – он стал сильнее и многое понял.
Толубеев – это эпоха.
Вчера он ушел. Стало меньше в этом мире … чего? Наверное, чего-то там, в информационно-энергетическом поле Земли.
Мой отец это тоже – эпоха.
Я не понимаю, как они – наши прадеды, деды и отцы – как они вообще выжили. Сколько раз им пришлось умирать вместе с этой страной, и воскресать. Откуда они брали силы? Как научиться этому у них, пока они живы…
Пусть они живут долго…
А пышки тогда были все равно – вкуснее…
А лошадь?
Ну, да, теперь у меня есть еще и лошадь. И морду ей я вчера мыла, стоя на пластмассовом стульчике. И пришлось наорать и дать по уху (ну, куда дотянулась!). когда эта наглая скотина попробовала засвечить и выбить стульчик у меня из-под ног. И я опять долго шкрябала ее всякими щетками, выколачивала из нее корку засохшей грязи, ворчала про то, что хочу деревянного минипига и мне надо привезти в конюшню водки, потому что нет уже сил. А потом я гоняла ее на корде на плацу, потому что не было уже времени лезть в седло, хоть и хотелось. Хрен с ней, со спиной, однако! Болит терпимо. И нам было весело.
И это – моя жизнь.
Потому что я – тоже – эпоха…
Человек будет эпохой, пока его память перекрывается с памятью прошлых поколений.
И мой сын – тоже будет эпохой.
Я не знаю, что будет дальше…
Когда-то мы станем просто красивыми фотографиями в старых компьютерах, как сейчас наши пра-пра-бабушки на фото в альбомах. И новые дети новых эпох, равнодушно отметив несуразность наших платьев, просто нажмут кнопочку delete. И кончится наше время...
как интересно все-таки жить!
