Почему же тогда немецкие спортсмены выступают на лошадях советской селекции? Расти, Уолл-стрит, Биотоп под Р.Климке...
— Кстати, Биотоп был очень сложным в работе. В ЦСКА его многому научили, но в полном подчинении он не был. Климке был очень опытный всадник, кроме того, крупный, физически сильный. И я знаю, как он с ним работал — перед стартом закрывался в манеже, и через два часа оба выходили оттуда «выжатые». Так что все не так просто. А наших лошадей они любят потому, что покупают уже готовых. Знаете, каких денег у них стоит лошадь Большого приза? А у нас берейторский труд по-прежнему очень дешевый.
Но они говорят в своих интервью, что приходится все переделывать...
— Слышала я и эту историю. Что-то они действительно переделывают под свою, немецкую манеру езды. У нас большинство всадников едут на легком поводе. У них — наоборот, вкладывают лошадь в повод, и иной раз видно, как всадник себя руками притягивает к седлу и сидит как влитой за счет того, что противовесом держится за повод. При этом общее равновесие не нарушается, никто не отменял закона «насколько тяжел повод, настолько сильным должен быть посыл». Жестким шенкелем вгоняют в жесткий повод и на таком жестком контакте и едут. Поэтому наших лошадей им приходится переучивать. Кира Кёрклунд купила в Ленинграде Эдинбурга и сначала не могла на нем ехать. Ей пришлось вызывать И.М. Кизимова и у него учиться. Но она не переделывала лошадь под себя, а переучивалась сама.
Распространено мнение, что западные всадники работают с лошадьми более мягко, чем российские.
— Нет, это на людях они работают мягко. Наши старые конники говорили о немцах: «Они из молодой лошади всю душу выколотят, пока у нее взгляд не станет кроткий-кроткий, а потом работают мягко-мягко». И потом, не забывайте, они берут в работу не сырой молодняк, а полуфабрикаты. А самая тяжелая и травмоопасная работа бывает именно с молодой лошадью, когда животное не понимает, почему оно должно подчиняться, если оно большое, сильное, ловкое, у него реакция лучше, чем у человека. И тут нужна и мягкость, чтобы наградить лошадь за малейшую уступку, и жесткость, чтобы настоять на своем. Но не жестокость, конечно. Если в определенные моменты проявить мягкость, а точнее мягкотелость, лошадь не забудет этого никогда. У нее может смениться 10 всадников, пройдут годы, но она будет помнить, как она справилась с одним человеком и будет проверять всех остальных — «на прочность».
А что вы думаете о французской «легкой» школе верховой езды
— Когда я закончила спортивную карьеру на Диксоне — сама себя объехала на Гарпуне на международных соревнованиях, директор нашей школы сказал, что Диксона надо или продавать или отдавать детям. Но у коня был бойцовский характер, и я понимала, что дети с ним не справятся. Будут его наказывать, и пострадают обе стороны. Битьем от него ничего не добьешься. И я решила продать его на Запад. На Диксона претендовала голландская спортсменка, которая несколько лет выступала в составе сборной страны, ее лошадь состарилась, и она искала себе другую для выступления на ближайшей Олимпиаде. Она села на Диксона и — я была в шоке — не смогла сделать не только ни одного элемента, но даже проехать стенку рысью! Она так зажала его ногой, так вцепилась в повод, что он просто подставил челюсть и попер. Она помучалась два дня и отказалась. Потом на него попросила разрешения сесть известная в то время французская всадница Доминик Десне, которая много лет выступала за сборную Франции. Она тихонько покаталась на нем, и через 15 минут Диксон делал у нее абсолютно все — пассаж, менку ног в темп... Никаких трудностей. Из чего я сделала вывод, что наша и французская школа близки. В конечном итоге Диксона купила американка, любитель. Ей было уже за 40, она выступала по любительским ездам и захотела учиться большим ездам. Я увидела, как она прислушивается к лошади, мы позанимались с ней четыре дня. По элементам лошадь делала все. Был у меня и другой случай. Ко мне попал очень красивый, но сложный по характеру жеребец. Он с удовольствием катал кого угодно, новичка бы не уронил. 170 см в холке, очень здоровый. Но как только от него требовали подвести задние ноги, появлялось полное неприятие серьезной работы. Прыгать он тоже отказывался. Но я привыкла — взялся за гуж... В общем, к семи годам по отдельным элементам Большого приза я его подготовила. Но так и не выступила на нем, потому что больше 3-4 элементов подряд сделать не удавалось, мне надо было отдохнуть, отдышаться. Требовался очень сильный посыл, чтобы держать его в состоянии сбора. И я продала эту лошадь известному молодому западному всаднику. Он целую неделю испытывал лошадь — в том числе, на вожжах, в руках, сажал жену и смотрел со стороны. В конце концов, сказал: «Я чувствую, что в нем есть какая-то сложность, но мне очень нравится, как он двигается, какой он красивый. К тому же мне нужен производитель». И я думала, что наконец-то лошадь нашла своего всадника. Через год мы встретились с этим спортсменом на турнире, и он признался, что не справился с жеребцом. Я поняла почему. Он по немецкой школе позволил ему упереться в повод. А тут уже никакой человеческой ноги не хватит, чтобы выслать его вперед!
Мася скоро и снаружи будет красивой. Немного приведем в порядок всадника, а там и лошадь поменяется :wink: 
