Лиска, спасибо за теплый отзыв. Когда я пишу этот дневник, мне совсем не хочется предостерегать кого-то от ошибок. Нет такой цели. Просто пишу, потому что … ну, нравится мне это.
Долго сейчас пыталась вспомнить то, что ты назвала рассказами из разряда «про Золушку». Непростая задача – может, это мне так не повезло, но таких примеров я видела немного. А придумывать не хочется. Но все же вспомнила. Хотя и не совсем там хэппи-энд. Все очень сложно.
Почему-то многие люди, в том числе и знакомые с лошадью не только по картинкам, идеализируют отношения между человеком и лошадью. А это не так. Лошадь – не собака, не человек. И думает, и воспринимает она мир и людей по-другому.
Об этом, и еще про «золушку» в тонну без малого весом, мой следующий рассказ.
Дань
Латвийскую кобылу по кличке Дань Инна купила потому что иначе лошадь просто застрелили бы в деннике.
В колхозе, где Инна уже третий год худо-бедно работала, и где кроме коров держали табунок латвийцев, лошадей заезжали весьма своеобразно: загоняли в угол, скручивали, одевали седло и уздечку, до изнеможения гоняли на корде, потом забрасывали кого покрепче на верх и опять гоняли.
Людей было мало, лошадей много, и до Дани очередь дошла только когда той стукнуло 4 года. К этому времени Дань прочно заняла место лидера в табуне, и приобрела репутацию лошади злобной, дикой и опасной. В прочем, учитывая, что роста в ней было чуть больше 180 сантиметров, а вес приближался к тонне, ничего удивительного в этом не было.
Инне эта лошадь нравилась всегда. Скорее всего, по контрасту. Ибо сама Инна едва дотягивала до 155 сантиметров «с кепкой» и весила килограмм сорок пять. В прочем, нравилась ей эта кобыла очень теоретически – ни работать, ни даже просто садиться на Дань желания у нее не было. Да и не предлагал никто.
Заездкой занимались исключительно мужчины. И для Дани исключения не сделали. Как на нее надели уздечку и затянули подпруги, история умалчивает. Но в бочке, подстегиваемая бичами, кобыла пришла в ярость и начала кидаться на людей. Сражались с ней полдня, пока Дань, избитая и доведенная до бешенства, не проломила заграждение бочки и не умчалась домой, в свой денник. При попытке подойти к ней, она тут же разворачивалась задом и била – на поражение и беспощадно.
Так прошел день, два, неделя. Дань стояла в деннике с кордой, порванной уздечкой и седлом и никого к себе не подпускала. Было принято решение не кормить лошадь, чтобы она ослабела и успокоилась. И через месяц, когда и это не помогло, собранием колхоза постановили латвийскую кобылу по кличке Дань застрелить.
В прочем, совсем без кормов в тот месяц Дань не была. Инна, проникшаяся к взбунтовавшейся лошади искренним уважением, при каждой возможности ее подкармливала.
Услышав о принятом решении, она долго плакала, потом несколько часов разговаривала и скандалила с бригадиром. И на следующий день лишилась работы, зато стала полноправной владелицей четырехлетней латвийской кобылы с кордой, седлом и уздечкой.
В прочем, еще месяц в колхозе Инна и ее лошадь пробыли. Именно столько времени потребовалось, чтобы снять с лошади амуницию (пришедшую к тому моменту в полную негодность), приучить ее к недоуздку и старому разбитому грузовику, выполнявшему кроме прочего функцию коневозки.
Когда я познакомилась с Инной и Данью, со времени описанных событий прошло два года. Инна успешно работала берейтором и занималась подготовкой и перепродажей лошадей. Дань – огромная, лоснящаяся, с благодушно отвешенной нижней губой – производила впечатление самой счастливой лошади.
В прочем, благополучие это было не вполне полным. Даже спустя два года седловка для обоих была настоящим мучением. Уздечка одевалась по ремешкам. Седло ложилось на спину после долгих уговоров, подпруги затягивались втроем (двое держали лошадь), после чего люди с максимальной скоростью выскакивали из денника и наблюдали, как Дань прыгает и самозабвенно лупить по стенам.
Так повторялось изо дня в день, и стало своеобразным ритуалом. Не совсем безобидным, если учесть, что замешкавшийся помощник мог оказаться прижатым к стене или обнаружить свою ступню под тарелкообразным копытом.
Также проблематично было и сесть на Дань. Во-первых, для этого требовался помощник (обязательно женского пола, без запаха табака или алкоголя), во-вторых, этот помощник ежеминутно рисковал быть затоптанным. Ибо стоило Инне вставить ногу в стремя, как Дань начинала прыгать и метаться, мало обращая внимание на находящихся рядом людей.
Про то, чтобы сверху рискнул оказаться кто-то кроме Инны, и вовсе речи не шло.
Да и с хозяйкой у лошади отношения сложились своеобразные. Увы, не прониклась безграничной любовью и уважение лошадь к спасшему ее человеку. Отнюдь. Подходить к себе разрешала. Садиться тоже. Под настроение работала и даже выполняла все элементы среднего приза. И все.
Главным в этом тандеме была лошадь. Она решала как и сколько будет продолжаться работа. Она разрешала или возражала против тех или иных действий всадницы. Она диктовала правила и условия.
Инна же лошадь свою любила. Безумно. До слез.
А слез было много.
Например, когда Дань по полусуток гуляла в леваде и отказывалась приближаться к хозяйке. Когда на разминке блестяще проехав езду, на «боевом» поле она отказывалась делать даже самые простые элементы, и игнорируя команды хозяйки, под насмешки публики просто рысцой трусила вдоль бортиков манежа. Когда она раз за разом прижимала Инну, пытавшуюся втереть ей охлаждающий гель, к стене денника. Когда ветврач орал благим матом и обещал выгнать Инну и ее лошадь с конюшни за нарушение ветеринарного режима – ибо прививаться Дань отказывалась категорически и спорить с этим ее решением никто не осмеливался.
Измученная всеми этими проблемами, Инна как-то заявила, что продает лошадь. Даже разместила объявление в Интернете, разослала знакомым конникам в Питер и Москву видеозаписи выступлений (а среди стартов Дани были и весьма удачные) и назначила цену – 20 тысяч.
И стала приучать лошадь к присутствию чужих людей.
На первом таком опыте я присутствовала лично. Виктор – КМС по конкуру, всадник крепкий, но с головой, судя по его согласию сесть на Дань, не слишком дружащий – был первопроходцем.
Просидел он на лошади примерно две секунды. Высота манежа у нас около пяти метров, но я явно слышала, как он стукнулся о потолок, и наблюдала потом, как оглушенный, он долго рассматривал пятно от потолочной побелки, оставшееся на его плече.
Были и другие волонтеры, правда, преимущественно женского пола. И дело несколько продвинулось вперед – самые везучие смогли даже несколько кругов проехать на Дани шагом, после чего та деликатно, но настойчиво показывала, что терпение ее истощилось и седокам лучше спешится.
И спорить с Данью никто не решался.
И что уж совсем удивительно, покупатель на Дань все же нашелся. Им оказался преклонных лет немец, в прошлом неплохой выездковец. В Дань влюбился он с первого взгляда, да и она, вопреки обыкновению, отнеслась к его обществу достаточно благосклонно.
Инна честно рассказала немцу историю лошади. Но покупатель не только не отказался от своей идеи, но даже загорелся еще больше:
-- Я уже давно не езжу, -- сказал он. – И то, что вы сказали, меня не сильно тревожит. Мне нравится ваша лошадь. Нравится просто смотреть на нее. И то, что на моей конюшне появится лошадь, которую я буду просто кормить и на которую буду просто смотреть, меня не разорит. Правда, запрашиваемую цену я считаю неразумной, но, поскольку вы хорошо понимаете проблемы, связанные с вашей лошадью, думаю, мы договоримся.
И не договорились! Не знаю, какую сумму предложил за Дань покупатель, но Инна, несколько дней проходившая с красными заплаканными глазами, ему в конце концов отказала.
А еще через неделю из конюшни ее таки «попросили». Сложно сказать, что было истиной тому причиной. Может, талант Инны находить и перепродавать лошадей (а на конзаводе конкурентов никогда не любили), может, пошел на принцип ветврач и вспомнил, что лошадь три года уже не прививалась.
Инна, Дань, и еще ее три лошади уехали в Россию. На частную конюшню, где сама Инна работает с молодняком, а Дань исполняет ту же роль, что и раньше – любимой и очень избалованной лошади.
Иногда мне передают от них приветы.
И все у них хорошо.