Лошадь для души

В городском парке мусор под ногами был четвертым измерением. Здесь, впервые за год, я почувствовала, что можно не смотреть, куда лошадь ставит ногу. Но ничуть не меньше, чем окружающая обстановка поразило меня поведение моих спутниц: спокойное и внимательное, без надрыва и азарта новизны отношение к лошади. Обе они и Ксюша и Наталья маленькая напоминали Наталью «большую» и манерой речи и характером высказываемых о лошадях суждений. Что-то похожее читалось и в навыках верховой езды.

Ненапряженная посадка в седле, мягкие движения рук. В их обращении с лошадью не было лишнего желания рассказать о себе миру, пользуясь возможностями другого существа. В около лошадиной жизни встретилось мне мало людей, обладавших всеми этими качествами одновременно со способностью говорить о лошадях, а не пересказывать свой опыт общения с ними. Уже в первые минуты увидела я, что они умеют быть с лошадьми ради настоящего времени с живым существом, а не будущих разговоров с другими людьми.

Тропа, проходящая через покос, вывела нас к дороге, дорога – к реке. Азиз вывалялся в грязи на мелководье, поплавал, похрюкивая по течению и против него, а потом просто замер, расслабленно опустив к воде косматую мокрую голову. Мне нравилось, как выглядит он на фоне высокого летнего неба и яркой травы, казалось, впервые за долгие три года я что-то сделала правильно. Казалось, что результатом правильных действий может стать правильное состояние.
 
10. В месте с лошадьми

Уехав из городской конюшни, где белый шум порой таких «не-человеческих» разговоров создавал непреодолимые помехи для понимания конного мира, я закономерно ожидала, что жизнь на новом месте будет выглядеть иначе. Иначе чем все, чьё отношение я уже разглядела, понимали лошадей здесь. Мир небольшого крестьянского хозяйства, в котором в числе прочего были табун своих и частных коней, вобрал в себя всю палитру отношений; и отношений человека и лошади в том числе.
 
***

Интересуясь существующими порядками и правилами поведения, услышала я от маленькой Натальи немало заинтриговавший меня факт: «Наталья не любит когда ночью ходят в конюшню: лошади ночью спят». Распорядок дня той единственной конюшни, на которой мне посчастливилось находиться, был таким, что часто только ночью жизнь там и начиналась. Я не могла не выяснить, почему здесь иначе.

Летние синие сумерки и высокое небо, словно куполом накрывающее долину, придавали окружающему миру совсем нереальный для меня вид: за годы напряженной работы и не менее напряженной жизни в городе я, похоже, совсем забыла, как выглядит природа, как ощущается свежий «негородской» воздух, как звучит тишина.

Звонко заржал Азиз, реагируя на шаги, я осторожно открыла дверь, заходя в конюшню. Синее ночное небо пряталось и здесь, под высокой крышей, между перегородками денников, в тихом сонном молчании: не было слышно ни хруста сена, ни движения. «Они же спят! Они спят! Все!» - поразилась я. Ничуть не веселее была следующая мысль: «Три с половиной года потратила я на конюшне на выслушивание чужих идей и рассматривание чужих чувств, что бы сейчас увидеть, что лошади просто спят, не отличаясь ничем ни от кошки, ни от собаки, ни от меня, человека!» Человека, который за три года не сумел увидеть ни одной лошади, у которой ночью была возможность спать!

Всю глубину глупой бессмысленности своей около-лошадиной жизни осознавать было больно. Я осторожно прикрыла дверь и озадаченно побрела к домику вместе со своими мыслями об опыте городской жизни. Семенила за мной поднимая пушистые коричневые лапы Рысь. Она недолюбливает лошадей. Они ее нюхают, некоторые даже пытаются попробовать на вкус, и все они отбирают у нее, ушастой собаки, мое внимание. А ведь им оно нужно совсем не так, как ей…

Мне часто приходилось наблюдать, как люди дополняют свою жизнь чувствами и эмоциями, используя для этого лошадь. Невероятность, избыточность, несвойственность для человека этих чувств: чувств, которые не способен он по-настоящему глубоко пережить ни рядом с лошадьми, ни без них, превращает простое животное в химеру в прямом и переносном смысле.

С трудом поборов расшатанные шарниры калитки, я накинула крючок на петлю и стала пересекать поле, сосредоточено, боясь потеряться, трусила за мной Рысь. Диванная собака не привыкла к таким приключениям. Опущенный хвост белел в темноте, выдавая усталость, накопившуюся за день даже в неутомимом от породы спаниеле.

Прямая, гладко утоптанная тропинка привела меня к домику, обрывая поток свежих ночных мыслей до нового утра, которое должно бы, наконец, быть мудрее, чем потраченные на раздумья вечерние часы.

***
 
Я проснулась раньше, чем тронули гряды сопок рассеянные утренние лучи. Прозрачный еще прохладный воздух пробуждал и побуждал к движению. Затягивало меня зеленая плоскость луга без рядов машин и полос для направленного перемещения. Радостно прыгала Рысь, размахивая ушами и нелепым, отдохнувшим за ночь, хвостом. Казалось, зеленое пространство вокруг замыкается за моей спиной и открывается перед глазами новой перспективой.

Распахнулись передо мной ворота, промелькнули сарай и сеновал, послышалось знакомое ржание, полное привычного возбуждения в свежей, аранжировке. Незнакомо скрипнула, отзываясь на движение руки дверь в новую конюшню и послушно закрылась за мной и моей собакой.

Выйдя во двор из конюшни с подседланным конем, я обратила внимание на высокого широкоплечего мужчину, расчищавшего копыта крупного гнедого. Мы поздоровались. Гранат молчал, сдержанно, серьезно скосив темный глаз, развернув в нашу сторону острое ухо и чуть заметно втянув прохладный воздух. Он всегда так смотрит, не выпуская наружу, не впуская внутрь ничего лишнего: ничего действительно личного.

- Давно вместе с лошадьми? – скорее утвердительно, чем вопросительно поинтересовался хозяин коня.

- Четвертый год. – выговаривала я свой ответ, неожиданно для себя замечая, что подражаю интонации собеседника (сильное ударение в начале, тон вверх, выдох).

Оставив при себе каламбурную мысль о том, что если и была я когда-то в месте с лошадьми, то называлось оно уж очень неприлично, я спешу закончить разговор. Мне хотелось пообщаться с Виктором Ивановичем, но было ясно, что близко к своим мыслям он подпустить не раньше, чем услышит мои.

Теряя равновесие, крутился на месте Азиз. Я села в седло. Мы вышли за ворота. Широким размашистым шагом вез по покосу конь меня и мои мысли. Испуганно заглядывая мне в лицо, торопилась успеть за нами собака. Ровно четыре года назад я решила, что буду «заниматься лошадьми». Бесстрашно, не обращая внимания на окружающий мир нес меня по полю мой собственный конь, и не было вокруг ни одного человека, ни одного взгляда, слова, ни одной мысли отличной от моей собственной. Так можно очень удобно думать о лошади.
 
Не смотря ни под ноги, ни по сторонам вывез меня Азиз за территорию фермы. Отсутствие любопытства к окружающему миру меня удивляло, я не думала о том, что сил на любопытство у него просто нет. Конь, казалось, не разделяет существования ни с окружающей средой, ни со мной. На конюшне в городе мы были вместе, если не в самом движении, то в понимании, что есть мы и есть все остальные. Здесь конь словно перестал существовать. Удивительно, но сидя в седле я не чувствовала в нем ничего, кроме системы неугаснувших условных рефлексов. Прибавленный галоп, которым так отчаянно спасался он от меня в городском парке, сменился размеренным кентером: словно измерив расстояние вокруг себя, Азиз решил, что силы нужно поберечь. Или я посчитала, что бежать от других и себя больше некуда?
 
«Так странно», - думаю я, - «двигаясь, останавливаясь, переходя с аллюра на аллюр, он ведет себя, скорее как машина. Это, наверно ожидаемо. Даже неплохо. Но моя лошадь должна чувствовать себя иначе». Плывут между черных ушей колючие силуэты зеленых сопок, укатанные калии полевых дорог, стены полыни и ивовых кустарников.

Мы движемся по тем местам, где всего два года назад катали нас с Аленой Зигзаг и Браслет. И я не отдаю себе отчета, что увлекаясь воспоминаниями, теряю связь с настоящим моментом и своим конем. Механизмы моей мышечной памяти превращают Азаиза в мало знакомого мне пегого Зигзага.

Но я думаю: «Странно как много изменило в этом месте и во мне время. Как много нового предложила мне жизнь взамен дружбы стертой государственными границами и радости общения с лошадьми безвозвратно утраченной в удачных попытках достичь границ понимания конного мира людей». Скулит Рысь – я «думаю» вслух. И вот уже отчетливо проступают сквозь туман воспоминаний чёрные уши.
 
Мелькнули точеные стрелы стеблей ковыля, извитые ивовые ветви заметались в двухтактном ритме. Веселее потёк воздух мне в лицо. Обеспокоенно взвизгнула собака. Азиз послушно, не обращая внимания на мир вокруг несёт меня по дороге через ивовый лес, через блестящий пятнами солнца и тенями листвы ключ, вылетели мы на стрелу прямой дороги. Едва успела я уловить правым поводом закруживший меня вальс и свернуть с каменистого, плохо подходящего для резвого галопа грунта, на мягкий зеленый покос, с романтичным названием «бархатный».

По странной причине, проигнорировав мои опасения, Азиз перешел на рысь, а потом и вовсе размашисто зашагал по широкому зеленому лугу. Обрадовано запрыгала вокруг нас собака, получившая, наконец, возможность перевести дыхание. Разделенные полосками леса клетки покоса затягивали объемом пространства и свежестью утренней зелени. Азиз стал внимательно водить ушами. Поворачивать из стороны в сторону косматую голову.

Мягко отзывались в моем теле его движения. И по своей дурной привычке, вместо того, что бы жить настоящим я вспомнила прошлое. Наша крайняя, да что там, последняя поездка с Алёной, именно здесь наполнилась самыми яркими впечатлениями: падением Алеси, бегством Дозора, словно превращаясь в своего отца Заказа, на котором ехала я в тот день… жизнь назад, Азиз поднялся до середины покоса коротким галопом… так незаметно превратилось настоящее в прошлое воспоминаний…
 
Вот уже звучат в моих ушах возбужденные женские голоса, и мой «поставленный преподавательский визг», разумеется, громче всех командует ситуацией. Я зла. На себя. На мир! На всех! Не надо было скакать! Но мне нужно было посмотреть, как двигается отец моего коня. Я хотела посмотреть. Я и так все время делаю то, чего не хочу.

Мелькающие между черных ушей зелёные волны раскрашиваются золотом. Да и сами уши уже значительно выше. Широкой, жесткой рысью увозит меня Заказ от эмоций, которые я переживать не хочу. Золотятся полосы леса, насыщено синее небо в комках белых облаков дышит не летней теплотой, обещающей зной, а долгожданной осенней прохладой, предвещающей ледяную зиму.

В красках разгорающейся осени, по золотисто-соловому лугу плывет, распустив по ветру искрящиеся гриву и хвост, серебряно-серый конь. «Я уже целых два года в конном мире, и это первый конь, которого я вижу бегущим на свободе… На что же я трачу свою жизнь?» - думаю я. И словно отзываясь на мысль, приходит смс от Светы. «Студенты в норме. Задание дала.»

«Забавно, думаю я, глядя на зазеленевший вдруг луг, как скоро после того дня поняла я, что то, что мешало мне жить, в действительности и было моей жизнью. Было.»

- Фотик есть? Сфотографируй его - звучит в моей памяти голос Кости, - Наталье отдашь.

Я еще мало знаю Костю и не могу оценить значения его слов.

- Нет, говорю я. – пусть останется в памяти, - я люблю живые воспоминания.

- Сфотографируй…

Волнует ветер серебристо-серые метёлки ковыля на нежно-зеленом покрывале тонких полевых трав, развивается в моей памяти грусть о прошлом, несет осенний ветер гордый хвост убегающего от меня коня. И мне совершенно не важно, куда он собирается и кому нести домой седло. Каждой клеткой своего тела и сознания помню я этот день. И словно пытаясь докричаться через время призывно ржет подо мной Азиз. Я улыбаюсь. А он зовет снова и снова, спокойно и внимательно слушая каких границ достигает его голос. Где-то там, куда не донеслось еще его ржание есть лошадь, которая ответит.

Мы стоим на холме, возвышающемся над зеленеющими полями. Крутится у ног коня уставшая собака. Азиз внимательно осматривается. Похоже, ему нравиться смотреть на мир сверху вниз. Я улыбаюсь своим воспоминаниям, чешу коня под гривой.

- Побочные стороны узбекской заездки? – обращаюсь я к нему, - Кто бы мог подумать, что на лошадях можно думать вот так. Там, наверно, Саиб проснулся, пойдем, лошадь, надо сказать спасибо.

Азиз молчит. Отчаянно скулит Рысь, понимая, что обращаются не к ней. Очень искренне недолюбливает она лошадей, но вынуждена мириться. Не думаю, впрочем, что бы лошади от этого страдали. Им бы человеческую любовь вынести.

- Домой… Азиз, домой.

Выпускаю я из рук повод, настороженно скулит собака, и конь начинает медленно спускаться по зеленому склону в поисках дороги к новому дому.
 
11. На языке потребностей

Тонкая тропа ровной рысью направляет коня к дому. Он уже здесь ходил. Здесь ходит и его отец – крупный вороной конь Заказ. По случайному стечению обстоятельств досталась Азизу буква его имени. Здесь родилась и мать Азиза – Озорная. Родные «стены» помогают жить даже когда выстроены из стволов и крон деревьев. Помощь нам в очередной раз нужна. Я всегда нервничаю, когда вспоминаю, что нужно безопасно перейти дорогу. Она еще далеко, за пушистыми полосами ив слышится шум проезжающих машин. А я настораживаюсь и напрягаюсь. Руки помимо моей воли сжимают повод. Я бы предпочла двигаться к дороге помедленнее, имея возможность оценить расстояние, а может быть и пройти пешком рядом с конем, я люблю так ходить. Но скакать я, конечно, люблю больше. Трогательная картинка «похода по полю с конем» сменяется шустрым порывистым движением: раз-два-три… раз… застучала в моих ушах земля привычный ритм вальса: отчаянно спасается от моего дискомфорта маленькая вороная лошадка. Странно, как быстро превращается в его действие моя неосознанная потребность.
 
На новой конюшне мы оказались в поисках хороших, удовлетворяющих потребности лошади условий. Каким же было мое удивление, когда обнаружилось, что коню лучше не стало. Меня озадачило, как безразлично относился он к обществу других лошадей или его отсутствию. Я каким-то наивным инстинктивным чутьем ожидала, что он вольется в этот мир, который действительно можно назвать лошадиным. Но по странной, неведомой мне причине этого не произошло.

Конь нервно переступал ногами в деннике. Звонко ржал при виде меня. В его голосе слышались вопросительные нотки, которые так легко принять за лошадиное приветствие, если с другим ржанием ты незнаком, слышалось возбуждение, которое можно принять за радость (потому, что часто именно возбуждение нервной системы более или менее радостное испытывают при виде лошадей люди). Но я не очень верила, что появлению меня и моих эмоций лошадь может радоваться. Да и следы жидкого навоза на полу и даже на стенках денника красноречиво говорили скорее других эмоциональных реакциях.

По возможности тактично Наталя пыталась намекнуть, что в дни моего отсутствия этого не наблюдается. Я, не особо заботясь о соблюдении приличий, отвечала, что это явно от радости. Меня на тот момент мало волновало, что на «Каланче» меня знают меньше, чем знают обо мне. Отношения с чужими людьми волновали меня меньше, чем отношения со своей лошадью, которых я явно зашла в тупик, но еще не уперлась в глухую стену.
 
Жить к конюшне Азизу явно не нравилось. Он был худым, неспокойным, испытывал явный дискомфорт во рту: зубы не спешили меняться. Не нравились мне и его копыта: мода на естественную расчистку, достигшая тогда Приморского края, заметно пошатнула мой принцип отношения к лошади: «не разбираешься – не лезь». Общее внимание к этому аспекту заботы о лошади нельзя было назвать нечрезмерным. Но это закономерное явление. Долгое пренебрежение отдельным аспектом неуклонно сменяется гипертрофированным вниманием к нему. В моем случае эта закономерность отразилась на отношении к лошади в целом.

Долгое время мне удобно было считать нормой принятое отношение к лошади. Интуиция, разумеется, подсказывала, что что-то здесь не так. Однако, когда, обработав информацию, полученную от «органа для шестого чувства» ты понимаешь, что не так на самом деле – все. Нельзя не поддаться искушению, сделать вывод, что что-то не так с тобой.

Множество людей вокруг спокойно занимаются конным спортом, верховой ездой, конным прокатом. Они содержат собственных лошадей, и даже целые конюшни с лошадьми своими и чужими. Отдыхают жизни рядом с этими прекрасными животными (в моем «конном» мире скорее рядом с другими людьми из конного круга). Лошади легко делают счастливым стольких людей!

Почему я не из их числа?

Почему отчаянно мучает меня вопрос: «На языке чьих потребностей пытаюсь я говорить с лошадью?»

Почему не отпускаем меня ощущение, что моя собственная лошадь пытается мне что-то сказать?
 
Последнее редактирование:
Спасибо! Стараюсь, но эта глава дается мне особенно сложно. Что-то выскальзывает... Пойду в город - искать вдохновение и силы)))
 
Расстилается перед моими глазами зеленый лоскут поля. Солидным территориальным лаем приветствует меня Кедр и спешит проводить к конюшне. Радостно и очень довольно улыбается его собачье лицо. Для счастья собаке достаточно найти свое место рядом с человеком.

Самый верный друг моего детства (в русском смысле слова «друг») – беспородный пес по имени Шарик, очень напоминал Кедровича. «Чем же? Глубокой собачей заботой и звериной мудростью или моей любовью к собакам похожи эти псы из прошлого и настоящего? - размышляю я вдыхая богатый, насыщенный прозрачно-зеленый воздух, - Шарик был частью меня: сильной, мудрой и доброй частью личности, способной понимать чужие переживания и защищать от ненужных проблем. Хочется верить, что эти качества еще живут во мне, в свободное от работы время».

Насторожено повернув голову, Кедр заглядывает в мое лицо: что-то из моих мыслей его заметно настораживает. Я останавливаюсь. Хотя, строго говоря, нужно спешить: яркое солнце пятницы торопливо ползет к темной гриве горной гряды.
 
Сверху