***
Мы договорились, что Наталья будет искать в интернете, как справляются люди с подобными ситуациями, а я пока за конем послежу. Но следить за мягкой, пушистой и такой теплой лошадью очень сложно. Особенно холодной ноябрьской ночью. «Да и что следить за ним? Куда он денется? Если лечь ему на шею он не так сильно ею размахивает, не рискует удариться о стены головой. Нормальный такой пуховик. Теплый, мягкий… Только попыток встать не оставляет ни на секунду. Дозор настойчиво, ритмично отрывает голову и шею от земли. Словно колыбель качает. Можно выждать время. Подремать. А в момент наиболее энергичной попытки коня подняться подлезть под лопатку, потом под плечо, чтобы он опирался не на пустоту, а на тебя, и он на считанные секунды встанет. У него получается стоять, но ноги быстро подкашиваются, в этот момент нужно толкнуть и завалить на другой бок. Обидно, когда сноровки не хватает, и конь падает на тот же бок, на котором лежал. Но в этот раз мне повезло.
- Молодец, Задорка!
Ищу в темноте потник, который придумали класть коню под голову, чтобы не попадали опилки в разбитые глаза. Укрываю белеющие в темноте бока спальным мешком, и устраиваюсь рядом.
«Давай будем разговаривать, Дозор, - думаю я, - а то и совсем уснуть можно. О чем? Помнишь, какой ты был серый, когда мы первый раз увиделись? Я на тебе проехать хотела. Ты выглядел самым культурным. По крайней мере, культурней Пегого. Но мне не дали. Помнишь, как все ускакали на Бархатный, а мы с Пегим пошли по дороге. Раз-два-три-четыре… 1-2-3-4 и ты за нами. Девушка Маша на тебе ехала? Помнишь? Вспоминай! 1-2-3-4!»
Мы идем по укатанной дороге. Прозрачно струится воздух сквозь осенние кроны деревьев. Я грустно смотрю на руки: даже через перчатки: четыре мокрые, кровоточащие ранки – по две на каждой руке. «Интересно, что во рту у него?» - думаю я. Пегий мерин из тех лошадей, на которых подумаешь сесть в последнюю очередь, однако ездить на других вообще не имеет смысла. Серый выглядел конем более безопасным, но уже появились всадники менее опытные, чем я. А вот, собственно, и серый. Догоняет нас с Пегим.
- Раз-два-раз-два, - ритмично стучат копыта сквозь колос Маши:
- Дина, подожди нас!
- Вспоминай, Дозор, как это было: раз-два-дри-четыре-раз-два-раз, вспоминай! Бегать, ходить, стоять, это как на велосипеде ездить – раз научился и на всю жизнь. Ты встанешь, - все что происходит сейчас надо просто пережить. Помнишь, как ты Машу уронил? Ногу переднюю резко поднял и она свалилась с тебя, со стоячего? Надо сказать выглядело это вполне так постановочно. Где-то в моей памяти под высоким осеним небом стоит серый конь. Деталь за деталью прорабатывает мое сознание эту картину.
- Дина! – отзываются звуки в мой памяти.
«Странно, - думаю я, - Дозор вставать не собирается, шея не шевелится, но такое ощущение, что нужно? А зачем? Он мягкий и тепло с ним и перелег недавно на другой бок!»
- Да? Не сплю я! – будит меня звук собственного голоса. Подскочив на ноги, я понимаю, что не помню сколько проспала. Голос Натальи звучит удивленно и устало. Мы решаем, что надо коня перевернуть. Он Дозору удобно лежать на этом боку. Сил на подъем он тратить не хочет. Делает пару тройку невыразительных движений и неказисто падает.
- Я видела, он может встать! Устал наверно, - начинаю я.
- Я тоже видела! Вчера сбегать собрался! В проходе поймала! Он просто не хочет! – не выдерживает Наталья. – Даже не старается! А ну вставай! – голос и свист парашютной стропы, опустившейся на пушистый бок коня, разрывает темноту.
От неожиданности конь приподнимается на согнутых передних ногах и проворно, без лишних движений переваливается на другой бок. Стучат копытами жеребцы в соседних денниках. Дозор очень испугался. Это видно даже без света фонарика. Наталья расплакалась и убежала к себе.
- Допрыгался? – обращаюсь я еще испуганному коню, подкладываю потник под голову. Укрываю спальником. – Между прочим, мне тебя нисколько не жалко: жалеют слабых.
Пушистая шея коня мерно раскачивается под моей головой. «Глупая лошадь, зачем ты силы тратишь? - думаю я, - Отдохни хоть немного. Завтра ветеринары приедут. Капельницы делать будем. Там и показывай, какой ты сильный и ловкий. Сам понимаешь, врачи и в человеческом мире выполняют функцию хищника в природе: слабых и больных добивают. А занимаясь вашим, звериным, братом… сам Бог велел». Злая, несправедливая шутка, кажется, навела меня на очень правильную мысль.
«Знаешь, Дозор, я всегда думала, что вера в Бога у человека – это тоже самое, что инстинкт у животного. Не у отдельной особи, а у вида в целом. Как бы тебе объяснить? Это инстинкт, который заставляет жеребца выгонять из табуна слабую и больную лошадь. И помогает этой больной лошади на вожака не обижаться. Она «понимает», что ей не нужно подвергать опасности остальных. У людей принято считать, что это жестокость животного мира. А я думаю, что это жертва. Способность отказаться от собственного будущего ради настоящего подобных тебе. Как-то так. Для того, что бы человек так поступал – его надо долго и правильно воспитывать. А животные с этой способностью рождаются».
Конечно, Христианская, Православная религия отказывает Вам, животным во многом. Мне однажды в храме так и заявили: «Это церковь православных христиан, а не животных». С тех пор я в церкви не хожу. Да и нас, ни церковь, ни религия не делает людьми. Хорошо, тебе, Пуховику серому: родился лошадью, и всем ясно: ты лошадь. А что делает человеком меня?
Шея коня настороженно напряглась. В следующую секунду зашуршал знакомой мелодией будильник.
