Лошадь для души

***

Денис, наш ветеринар, весело рассказывает о рабочих буднях, набирая один шприц за другим. Только успеваю собирать ампулы и колпачки иголок. Все происходящее не может нравится Дозору, но он боится и терпит. Злобно выхватывает серый конь клок сена из подстилки. Тонкий слой опилок сменил солидный слой сена. За две ночи попыток поднять и подвесить коня сена мы испортили много. Коню, строго говоря, тоже приходится не сладко: из серого он верно превращается в серебряного: стирается шерсть, появляются ссадины и ушибы спрей с алюминием помогает бороться с последствиями болезни и лечения. Помогает еще и юмор. И еда. Не помню, кому пришла в голову идея есть в деннике пельмени. Но идея оказалась хорошей: совместная «трапеза» сближает.

- Будешь? – ехидно тычу я пельмень в бархатную морду.

- И буду! И что? Как будто можно от вас чего хорошего ожидать! – уверенно констатирует Дозор, дожевывая тесто. – Сунули дрянь какую-то и жрут!

«Конечно, не стоит очеловечивать коня - думает он совсем не это. Просто организм потребляет ресурсы чтобы выжить. Строго говоря, «думать» и «мыслить» лошади и не нужно. Рациональное познание дано человеку, утратившему чувственное.

- Ну, с моей точки зрения, - дискутирую я уже с Натальей, - «очеловечивать» лошадь это как-то оскорбительно. Ничего особо мерзкого, дающего основания считать их людьми они не делают.

- Ну о он имел в виду, что не над к ним как к людям относится. – уточняет Наталья.

Я, конечно, понимаю о чем речь. Но выражать свои мысли на этот счет сложно, наверное недосыпание и избыток эмоций дают о себе знать.

- Ну, мы же последнее поколение советского времени. Нас так воспитывали: «природа не храм, а мастерская», «человек – венец эволюции». Но это же только потенциальная возможность стать выше других животных, используя разум, - пытаюсь я погрузиться в околонаучный разговор. – А если ты разумом не пользуешься, или пользуешься не правильно. Хуже любого хомяка становишься…

Хочется сказать что-то нормальное и уместное, но удается совсем слабо. Я это чувствую.

- В деревне же совсем другое отношение. Условия другие.

- Да, реальность и действительность… - спешу согласиться я, как вдруг откуда-то из обрывков детской памяти всплывает пример:

- Мне мама как-то рассказывала, что у них в детстве был сосед подполковник. Очень хороший дядька. Много с ними занимался, ну и про свое детство соответственно рассказывал. Каждую весну ему дарили щенка: Шарика. Он с ним играл все лето, щенок рос. А осенью, когда становилось холодно, из Шарика делали рукавицы. Мальчик их всю зиму носил. Радовался какой теплый был Шарик. Ну а весной у него появлялся новый щенок. Вывод: собака – друг человека. Не знаю: правда или нет? Не знаю где могли быть такие порядки.

- Похоже на правду.

- Ну да – люди так жили. Просто сила привычки.

- Может вы ему еще и телевизор вынесете? – ворчит Костя, проходя мимо. – Коврами все завесили. Спальник вон испортили хороший, едовой!

Похоже, Костя уже принял ситуацию лечения. Готовится к очередной «серии» подъема коня. Вечером нам снова будет «весело» и без телевизора.

- Слышал, Пуховик? Тебе телевизор принесут!

- Я б ему принес! – удаляется за скрипнувшую дверь незлобное ворчание.

- По телевизору, конечно смотреть нечего, хорошо, что интернет есть, - начинаю я, и неожиданно вспоминаю, о забытой в суматохе последних дней находке.

- Мы тут про «Тихий Дон» вспоминали недавно. Крюкова. Я нашла интересный рассказ. «Звездочка» назывался. Поэтому и читать стала. Сбивчиво передаю я сюжет рассказа и его окончание, поразившее меня до слез. – Почему одни традиции мы храним, а других как будто и не было?
 
Последнее редактирование:
"Перерыла весь" интернет, но рассказа Ф. Крюкова под названием "Звездочка" не нашла. Как и сайта на котором он был размещен, наряду с другими произведениями.

Нашла этот рассказ под названием "Душа одна". (Лирику Н. Некрасова, поэта революционной демократии наверняка узнали все, кому надлежит "по возрасту")

Рассказ Федора Крюкова просто потрясяющий: http://detectivebooks.ru/book/27612966/?page=1

Я его первый раз читала с другим названием, без эпиграфа и без примечания. Поэтому впечатление сложилось... немного другое. Наверное, слишком рьяно изучала в свое время Н. Некрасова...
 
"Душа одна", все-таки, лучше подходит данному произведению. Тронуло!
 
Да, в литературном смысле рассказ от параллелей с Некрасовым становится богаче.
 
Рада, что понравился. Надо, наверное, в разделе "Творчество" ссылку на него дать. Только придумать как тему назвать.
 
Последнее редактирование:
16. Конные походы

Спустя две недели от начала болезни Дозора и неделю после наступления первых улучшений его состояния, в осторожном телефонном разговоре с Людой почувствовала я, что-то происходит. Но только приехав на конюшню, поняла я что именно было не так. В широко раскрытых глазах лежащего на полу коня, в испуганных лицах и заплаканных глазах сочувствующих ему людей увидела я, что болезнь, взяла из лошади все что могла. Оставался открытым вопрос, сколько жизни осталось в нем после этого.
 
В сдавленной, напряженной обстановке, так непохожей на атмосферу, традиционно окружающую лошадей, совершенной неожиданностью стала еще и новость о том, что из города сегодня приедет большая группа туристов со своими конями – сходить в конный поход. Разумеется, было понятно, что поход – лишь повод для того, чтобы оставить здесь, в табуне лошадей, которых в мертвый сезон сложно прокормить в городе. Было также понятно, что на людей-туристов, этот повод не распространяется: им однозначно будет что съесть и выпить. Я легко осуждаю незнакомых людей, тех кого я знать не хочу – еще легче. Но вид болеющего Дозора меня остановил. Отрицательные эмоции в такой обстановке совершенно неуместно вредны. В конечном счете, люди точно также как когда-то мы с Аленой хотят сходить в конный поход, что бы быть ближе к лошадям и получить положительные эмоции. В том, что общение с лошадью стало для меня испытанием виноваты не они.
 
Проскользнув в денник лежащей лошади, и оставив за плотно прикрытой дверью мысли от том, как отчаянно хочется мне быть в любом месте кроме этого. Я стала внимательно наблюдать за лежащим на полу пушистым белым конем, прикрытым попоной. Угольно-черный глаз в рамке распухшего века сосредоточенно следил за миром внутри лошади. Выхватывали потоки воздуха напряженные, широко раскрытые ноздри коня. Поднимался как при быстром беге прикрытый попоной бок.

- Дыши, Дозор, дыши. Смотри, ты бежишь - подняла я дну парализованную ногу, согнула в суставах, подвигала вперед – назад, вверх – вниз. Растерла и сколько могла, подвигала, вторую ногу, придавленную к полу весом коня. Осторожно водя из стороны в сторону окаменевшую ногу, я старалась показать, что опасаюсь неожиданного удара. Дозор хорошо знаком со страхом, а я хорошо переживаю эмоции. Он должен мне поверить: «Смотри, какая нога страшная, пинается, наверно… Покажи как кони пинаются… Вот так: размахнулись… бац! Упирается высохшее копыто в стену!»

Не похоже, что Дозор мне верит. Он вообще кроме хозяйки не верит никому. Это очень видно. Я заглядываю в напряженное лицо серого коня, у него даже уши похудели: отчетливо выступает из раковин снежная шерсть.

- Развалился, залег в спячку, пуховик! – пытаюсь не отчаиваться я. Я стараюсь все это время не испытывать к нему жалости. Она бессильна.

Конь и без моей жалости казался шокированным своим состоянием не меньше, чем чувствами окружающих его людей. В очередной раз видела я, как сострадание помогает больному скорее оставаться больным, чем становиться здоровым. Повезло ли Дозору в том, что у него есть хозяйка, не сочувствующая себе, а переживающая постигшее коня несчастье, как испытание, посланное им двоим? Многим ли людям так «везет» в минуту испытаний?
 
Выбившись из сил, я села на пол у самой стены. Положила голову коня себе на колени. По-прежнему широко раздувались ноздри Дозора, смотрел мимо меня блестящий черный глаз. В отсутствие хозяйки конь выглядел страшно: отчетливо проступали боль и беспокойство, в арену для выживания превращался мир вокруг.

Мелькнули над перегородкой темные, заплаканные глаза Ксюши:

- Сидишь?

- Сижу.

Я отчаиваюсь. Хочется о чем-то думать, но я переживаю так сильно, что думать просто не могу. Строго говоря, думать просто я вообще не умею, - блуждает притупленный разум в поисках ускользающих идей, - а думать сложно сил нет. Я улыбаюсь.

- Смотри-ка, Задорка! Мы натолкнулись на верную мысль! Что делать, когда не знаешь где брать силы? Осторожно и внимательно следя за своими чувствам, я беззвучно повторяю, когда-то в детстве, по просьбе моей бабушки выученные слова. Повторяю в первый раз, во второй, в третий, в четвертый, в пятый, я сбиваюсь со счету и вот уже вижу в своем сознании не запечатленный образ произносимых слов… а высокое яркое осеннее небо в обрывках облаков, таких же белых как убегающий под ними конь. Смотри Дозор, какие простые слова, какой простой смысл: «Пусть будет так, что бы было будущее»! Смотри, Дозор, какой подъем крутой, ты поэтому так дышишь тяжело, конечно, уронил такую женщину! Она коня на скаку… в детстве с лошадьми жила! Естественно, умаялся!

- Дыши Дозор, дыши! – заговорил вслух правильно переведенный дух, - Тебе больно - значит Ты живой. И не важно, что плохо чувствуют себя окружающие. Важно, что ты чувствуешь себя хоть как-то. Ты же понимаешь, что лежишь вторую неделю, а все еще жив, Пуховик, ты - умная лошадь. – продолжаю уговаривать я себя мыслями вслух, глядя на навострившееся серое ухо. Ты понимаешь, что лежачие лошади, даже очень умные лежачие лошади столько не живут. Значат ты – встанешь, не сейчас, конечно, сейчас не обязательно, но вообще, смотри, ты стоишь… отбежал от других лошадей и стоишь, смотри мы с Заказом к Тебе идем и ты поднимаешь ногу, одну, вторую… три-четыре, раз-два-три-четыре. Ты бежишь, вспоминай, как это было… бархатная, вся в золоте и метелках ковыля, клены горят, небо манит прозрачным, насыщенным синим простором… раз-два-раз-два ты бежишь, и ковыль развивается как твой хвост и цвета они одного, у Тебя же очень гордый хвост! И уши тоже очень гордые! А ну! Мне страшно, конь совсем не реагирует на мои чувства и слова, я, пытаясь развеяться, таскаю его за тонкие совсем непушистые уши: «Добрые уши» «Злые уши»; и еще раз «Добрые уши» «Злые уши». Тягаю я взад-вперед похудевшие белые стрелки.

- Не нравиться – убегай! Бегать Ты мастер…

Давай бежать Дозор: раз двинулась нога передняя-два-раз-два. Смотри, ветер дует, солнце, под синим небом, и ты бежишь… раз-два-раз-два – ты бежишь… раз-два-три-четыре – ты идёшь. Дозор, я вчера видео смотрела, как ты девушку на выезде до конюшни тащил, раз-два-три-четыре… отдохнул? Полетели! Раз-два-три! Раз-два-три-раз… смотри… Грация скачет, давай быстрее 1-2-3-1-2-3 и Зеня и Жирный, давай, жми Дозор, они догоняют… раз-два-три-раз-два-три, еще, смотри уже забор, калитка! Раз-два-раз-два… раз-два-три-четыре, переставляет в моем воображении серый конь крепкие мохнатые ноги, переводит дух девушка, сидящая на нем… раз-два… три… четыре… пять шесть-семь-восемь, не останавливаясь текут по моему лицу слезы, падают в снежную шерсть… я аккуратно смахиваю свои слезы с чужого напряженного лица…
 
-Что ты рассказываешь ему! – неожиданно громко и насмешливо звучит голос над моей головой.

Я пугаюсь, злюсь и понимаю, что голова коня, тяжелым камнем лежит на моих коленях, что меня окружают не краски осеннего леса, а деревянные стены. Это не ветер шуршит в кронах догорающих кленов, это слова и чувства, обращенные ко мне. К нам с Дозором. «Да ведь он меня слушал! - осознаю я, - если сейчас так замкнулся и потяжелел, значит, слушал до этого».

- Что ты тут говоришь ему. Это у него легкие. Поход мне своди, а то туристы приехали, мест не знают.

Я слушаю и отчаянно понимаю, что пугаю своим гневом больную лошадь. Но проконтролировать эмоции я не успела. Затекли ноги и спина, отчаянно поскуливает запертая временем язва желудка, болит сердце, которое не болит никогда, отзывается каждый нерв.

Я очень сдержанно отказываюсь. Слова контролировать проще, чем чувства. Поэтому легко обмануть человека и невозможно обмануть животное. Я четко отказываюсь и от этого похода и от всех возможных в этой ситуации никогда.

- Мне же говорили, что ты водишь туристов! Давай я коня тебе дам! Классный конь.

Спокойно отвечаю, что походы я вожу потому, что помогаю Наталье. И было это всего один раз. Добавляю, что «классный» конь у меня уже есть.

Прячу под попону руку и отчаянно глажу пушистую шерсть, перебивая тактильными слуховые ощущения. Так или иначе, это же просто слова, состоящие из звуков… Согласные, гласные - просто колебания струи воздуха, пытаюсь я себя обмануть, но не выходит: я слышу ударение, интонацию, и самодовольный и без них глубокий тембр. Слышу в голосе, говорящем над больной лошадью и надо мной о перспективах в глубокой гамме опыта. Я слышу удовлетворение. Злорадство. Это я вижу разбитую лошадь впервые. Он – нет.

- Ладно, приходи, давай, мы там стол накрыли, давай, давай. Это легкие у него, - кидает удаляющийся голос последние звуки своего отношения.

Давит мне горло бешенная, бурная злость. Со скрипом закрывается дверь. Что ж ты не скрипела, когда тебя открывали! Азиз, а ты чего молчал! Орешь ведь по любому поводу, только не когда надо, скотина чёрная, «дармоядное» животное!
 
Голова Дозора все еще передавливает мне вены. Все Пуховик! Вставать! Надо встать! Я не без труда выскальзываю из под коня, укладываю его голову на потник. Крадучись тянусь к задней ноге… пошли: раз-два-три-четые… раз-два-три-четые…

- Знаешь, если нет сил жить по-хорошему. Будем жить назло. Я назло умею! И Ты учись. – перевожу дух. Задние ноги лошади очень много весят. Особенно тяжело двигать и сгибать суставы ноги, прижатой к полу. Мало того, надо еще не переусердствовать: не стереть шерсть и шкуру. Я быстро выбилась из сил.

Вышла из денника, пошарила в аптечке в писках остатков бальзама для суставов. Две недели назад, казалось, что больная задняя нога – это конец света. Теперь особенно отчетливо видно, что проблем со здоровьем у Азиза нет. Но он мог бы чувствовать себя лучше значительно лучше. В целом. Конюшенная жизнь не устраивает молодого жеребца. Делает его нервным и агрессивным.

В Советском Союзе было много хороших лошадей. Больше, чем распавшаяся империя могла себе позволить. В числе предков рысаков, стоящих в этой конюшне были те, кто плохо переносили жизнь с человеком, общающимся с конем «традиционными», принятыми и распространенными методами. Были достойные рысаки, не нашедшие равных себе по потенциалу людей. Природного материала всегда больше чем мастеров, способных творить из него шедевры.
 
Голова Дозора все еще передавливает мне вены. Все Пуховик! Вставать! Надо встать! Я не без труда выскальзываю из под коня, укладываю его голову на потник. Крадучись тянусь к задней ноге… пошли: раз-два-три-четые… раз-два-три-четые…

- Знаешь, если нет сил жить по-хорошему. Будем жить назло. Я назло умею! И Ты учись. – перевожу дух. Задние ноги лошади очень много весят. Особенно тяжело двигать и сгибать суставы ноги, прижатой к полу. Мало того, надо еще не переусердствовать: не стереть шерсть и шкуру. Я быстро выбилась из сил.

Вышла из денника, пошарила в аптечке в писках остатков бальзама для суставов. Две недели назад, казалось, что больная задняя нога – это конец света. Теперь особенно отчетливо видно, что проблем со здоровьем у Азиза нет. Но он мог бы чувствовать себя лучше значительно лучше. В целом. Конюшенная жизнь не устраивает молодого жеребца. Делает его нервным и агрессивным.

В Советском Союзе было много хороших лошадей. Больше, чем распавшаяся империя могла себе позволить. В числе предков рысаков, стоящих в этой конюшне были те, кто плохо переносили жизнь с человеком, общающимся с конем «традиционными», принятыми и распространенными методами. Были достойные рысаки, не нашедшие равных себе по потенциалу людей. Природного материала всегда больше чем мастеров, способных творить из него шедевры.

Я всегда испытываю неловкость рядом с породистой лошадью: она требует больше, чем я могу предложить. Мне всегда кажется, что лошадь с остатками хорошей крови это не просто животное с комплексом потребностей, которые человек обязан удовлетворять по праву разумного венца эволюции. Это труд поколений лошадников работавших ради будущего, в котором люди увидят и оценят вековой профессиональный труд в красоте лошади. Я с лошадьми четвертый год и каждый день отчаянно боюсь не оправдать ожиданий одной из них или всех вместе. Странное, крайне честолюбивое и самонадеянное чувство. Словно от меня одной в конном мире и этой конюшне может что-то зависеть.

«Неплохо городские туристы меня взбесили, - думаю я вслух, просовывая сквозь сетки денников одну за другой две морковки. - Даже когнитивное просветление настало».
 
Трусливо проскальзываю я мимо денника со своим конем к Дозору. Серый конь настораживается. Хотя обычно никак на меня не реагирует. Но скорее, оторопела от увиденного я. Все это время я боялась по-настоящему посмотреть на коня. Вид он имеет пугающий: вытянулась лицо, вытерлась и стала совсем непушистой снежная шерсть. Выступили отчетливые пролежни. Бок изорван глубокой полосой мокрого кровавого шрама – ободрали кожу крюком при последней попытке поднять. Впали, проявляя ребра, крутые бока. Щелка разбитого века словно втягивает в коня бессмысленную пустоту окружающего мира. Но когда рядом хозяйка Дозор меняется. Не удивительно, что жизнь появляется в парализованной лошади только рядом с человеком. Они долго и честно делили одну жизнь на двоих.

- Знаю, что я тебе не нравлюсь. Мог бы притвориться и соблюсти приличия. А не хочешь со мной сидеть – убегай… … раз-два-раз-два… Со свежими силами принимаюсь я массировать, сгибать и разгибать суставы. Приятный, в общем, запах бальзамов и мазей прочно связался у меня с тех пор с ощущениями болезни и выздоровления.

- Мы с Азизом за тебя погуляем, холодно там уже, ты не пойдешь сегодня… потом, когда будет тепло и солнышко, как было тогда… смотри Дозор… речка: прозрачная, осенняя… и Алеся на Тебе сидит улыбается еще… и я улыбаюсь… мне Саиб всегда говорил, что когда человек хорошо падает и ничего не случается – это смешно… мы же над тобой смеемся… значит ничего по-настоящему плохого не случилось… Ты живой! Сейчас Ваня вернется. Сдадим тебя по описи: нога передняя левая, нога передняя правая, – я, конечно, понимаю, что тягать коня за хвост не обязательно, но не могу удержаться. Да и размять его немного не помешает: когда поднимали хвост тоже шел в ход. - Нога задняя правая, нога задняя левая. Раз-два-раз-два, давай вспоминай кок лошади гуляют. Готовься, Черный, сейчас в сопку поедем.

Я уговариваю не коней. Предстоит тяжелая неприятная встреча лицом к лицу с конями, которые остались на городской конюшне, когда мы с Азизом сбежали сюда. На конюшне, где сыты и довольны все, свою лошадь любить приятнее. Как бы бесчестно это не звучало.

Скрипит снег, скрипит дверь, отвечает бетонный пол копытам жеребца… пахнет холодом, снегом и радостью.

- Ваня! – силится успеть за красным жеребцом Наталья.

Разбитая Дозором губа улыбается счастливой, болезненной улыбкой

- Ой! В поход приехали! Ночь на дворе они катаются! Да еще к Озорнику полезли – идиоты! – смеется она через боль и усталость. Мы их чуть не сожрали! Конники… даже не знают, что к жеребцу подъезжать нельзя.

Я улыбаюсь. Приятно видеть радость, пусть даже вызванную глупостью. Чтобы знать, как обращаться с жеребцом, надо чувствовать, что такое лошадь. Чтобы говорить, о своей «любви» к лошади и конным прогулкам этого знания современный мир не требует.
 
16. Откровенный разговор

Конь подо мной встрепенулся и слегка попятился. Пружинили вверх и назад плечи и шея, уши навострились и резко повернулась в сторону дороги голова, судорожно ловя остатки равновесия ушел в противоположную сторону корпус. Двигавшийся словно плохо отлаженный механизм Азиз напрягся и замер.

Тянулись под серым, совсем зимним небом силуэты знакомых лошадей: Базилика, Демон, Алтай, Резонатор, Бомбей, последнего снежно-серого друга детства мой конь должен был узнать. Я ждала приветственного ржания, но Азиз молчал. Плечи и шея его заметно опустились и ушли вперед, он неестественно вытянулся, вдыхая холодный воздух.

Поскрипывал снег под копытами проходящих мимо нас коней. Доносились веселые голоса туристов, и напряженные волны их эмоционального отношения к происходящему.

Азиз молчал. Резкими, частыми ударами билось мне в колени его сердце. С шумом, словно после быстрого бега проваливался в коня воздух и тут же, казалось, не задерживаясь в легких, выталкивался из его груди в зимнюю атмосферу потоком мелких вибрирующих спазмов. От мокрых шеи и боков поднимался тусклый пар.

Я не знаю, что чувствовал он. Помню, что мой конь ничего не выражал, видимо, не надеясь быть услышанным. Молчание его восприняла я тогда как окончательный приговор своим усилиям быть с лошадью. Силы, с которыми я игнорировала инстинктивное стремление своей лошади быть с себе подобными, исчерпались болезнью чужой.

Голоса и хруст снега удалялись по направлению к конюшне. Потянулась на пригорок дорога, мелькнули заснеженные домики с рамками глаз: заинтересованных и совсем пустых. Я даже не заметила, как изучение лошадиной силы над человеком превратилось в заурядную историю осознания собственной глупости.
 
Азиз привез меня высоко на склон сопки. В лучах багрового солнца чернели на снегу тонкие силуэты дубов, отбрасывали последние тени сугробы. Я люблю думать, что ему интересно смотреть на вид, открывающийся с высоты, хотя, разумеется, осознаю, что новизна ощущений для человека и лошади имеют совершенно разные значение и смысл.

Пустым клочком лежало в оправе нестройного забора поле, по которому жизнь назад тянулись кони, вместе с которыми так хотел быть мой. Пряталось в колючие гривы зимнее солнце, готовясь вступить в новый день. Я подумала, что пора бы возвращаться, Азиз развернулся и, приседая на задние ноги, стал сползать со склона. С ритмичным хрустом доламывали наст его копыта. В большую невеселую картину складывались в моей голове его пассивные и агрессивные оборонительные реакции, бурное возбуждение и хроническое недовольство. Я так привыкла «хотеть лошадь», что не успела заметить, что она у меня есть и как от этого чувствует себя.

Азиз, по своей городской привычке толкал головой ворота. Злился отчаянным, агрессивным лаем Барбарис. Азиз поинтересовался у стоящих под навесом коней кто они такие. Ответила тишина.
 
Я внимательно посмотрела на Демона – он мог бы быть моим и рассказать мне о лошадином мире то, чего я теперь никогда не узнаю. Демон определенно переносит конюшенное содержание лучше, чем Азиз, он крепче и добрее. В общении с ним я нашла бы себя, а не неисчерпаемый поток сомнений и вопросов. Тот Демон, которого я когда-то знала, тот который стоит теперь под навесом, мог стать частью моей жизни, которой Азиз быть отказывается.

Я покупала лошадь, чтобы делая все правильно: обеспечивая нормальные условия жизни иметь право заглянуть в мир лошади. По какому странному стечению обстоятельств позволила я выбрать для себя именно ту, которая не может смириться даже с человеком, который подает ей ведро воды. Я надеялась на долгий увлекательный поиск природы и сути взаимодействия человека и лошади. Почему досталась мне лошадь, которая с двухмесячного возраста сообщает лишь одно: что прекрасно проживет без человека. Если только будет у него такая возможность.

Мы пересекали двор. Лаял Барбарис. Медленно выкатывалась из-за ощетинившейся сопки луна. Получается, что не надо Тебе ни хорошей конюшни, ни хорошего отношения людей, вернее, только когда это есть и становиться ясно, что на самом деле нужна тебе только возможность быть лошадью: возможность жить с такими как ты, а не с такими как я.

Я остановилась перед запертой дверью конюшни. Вопрос что нужно лошади занимал меня так долго, и казался таким неразрешимым, что теперь, на его месте образовалось не пространство для новых мыслей, а зияющая пустота.
 
Войдите или зарегистрируйтесь для ответа.
Community platform by XenForo® © 2010-2024 XenForo Ltd.
  • Мы в социальных сетях
  • Вконтакте
  • Телеграмм
  • © 2001—2022
  • AppStore
  • GooglePlay
АВТОРСКОЕ ПРАВО
Все статьи и фотографии, размещенные на этом веб-сайте, защищены авторским правом. Запрещается копирование и/или использование материала с этого веб-сайта без письменного разрешения редакции сайта. По всем вопросам просьба обращаться в Prokoni.ru
  • Рейтинг@Mail.ru
  • Яндекс цитирования
Сверху