"Пакистан". Сбор заявок на книгу моих рассказов!

[Mrs. John]

Mrs. John, пользуясь случаем, я хочу спросить у вас разрешения написать небольшие отзывы на ваши рассказы, два рассказа. Почему спрашиваю - написаны эти рассказы уже давно, и, может, это для вас уже пройденный этап. Только я попозже напишу, в отпуске или после, если вы захотите, конечно. (Надо же свой рассказ хотя бы попытаться закончить).

Ваше мнение для меня важно в любом случае - пройденный это этап или нет.

 

[Primary]

Отлично, хоть отвлекусь от своего рассказа.
А то стала торопиться, сегодня выложила две главки сразу и в итоге все равно дважды минут по тридцать правила последний кусок прямо онлайн. Видимо, все должно вылежаться хоть сколько-то, нельзя выкладывать как пирожки из печки.

 

[Nira]

Очень понравилось.
Не везло тогда лошадям. А почему задерживали зарплату, какая была причина всего этого?
Интересно, стали ли вы геофизиком или нет?

 

[Mrs. John]

Нира, причина - развал страны и глубокий экономический кризис. Я так понимаю, описываемые события пришлись на начало 90-х. Жуткое время.

 

[Free as a bird]

Конец напоминает мне нашу конюшню.

Интересно, стали ли вы геофизиком или нет?

Меня тоже волнует этот вопрос.

 

[Nira]

Mrs. John, понятно, значит всё это связано с развалом СССР. Я знала, что тогда была ужасная ситуация, но не знала конкретных примеров и ситуаций, теперь я лучше понимаю, что тогда было. Я рада, что не застала это время и не узнала на себе того, что творилось в те времена.

 

[Primary]

Верно, Mrs. John, начало 90-х. Точнее, повествование начинается летом 90-го, последние описанные события относятся к 91-му году, а закончиться оно должно в 1992-м.

Все, наверное, уже забыли, или не обратили внимания, - во второй главке я написала "последние Всесоюзные соревнования".
Конь-прототип Пакистана - 1988-го г.р.

Значит, напугала я вас... И все-таки скатилась в публицистичность, за которую меня пожурила Mrs. John в отзыве на другой рассказ. Но я не смогла бы совсем обойти ту обстановку, в которой тогда жили конники, раз действие происходило в это время.

Но я старалась не писать ничего страшного. Лошадей жалко, да... Но и людей жалко. Было время, когда задержка зарплаты на ипподроме достигала 3-х лет! Вы можете себе это представить? Была семья, муж и жена наездники, он бригадир, она помощник, у них было 5 маленьких детей! Лично мне ипподром до сих пор должен зарплату за август 1993-го, когда я пошла в отпуск на основной работе и на месяц устроилась на ипподром, даже в Раменское на Кубок России съездила с лошадью (конюхом, конечно).

Рысаки, действительно, по-настоящему не голодали. Все это благодаря людям. В этих условиях проолжали еще разыгрывать призы и ставить рекорды. Да, рысаки более крепкие лошади, чем верховые, все-таки упряжная порода, легкоупряжная.

Но до сих пор стоят перед глазами две чистокровных жеребца, которые несколько лет "работали" пристяжками на ипподромской тройке. Тройка была лучшая в Зоне Урала. А потом они стали никому не нужны, не рысаки ведь, их перешвыривали с одного отделения на другое, нигде почти не кормили, жалели от своих лошадей отрывать корм. Потом они ходили без привязи за оградой ипподрома, ели траву, что найдут, худые были как скелеты. Как-то раз я отгоняла от одного из них маленьких девочек, которые еще покататься на нем хотели. Потом я пришла и сказали, что он умер. Конечно, от голода. Но сказали, ветеринар дал заключение "язва желудка". Второй вроде выжил.

А геофизиком я стала. Точнее, выучилась на геофизика. Я же написала, что институт не бросила. А работа моя связана с базами данных в области геологии и геофизики.
Все, что я написала и напишу, скорее, показывает не то, стала или нет я геофизиком, а почему я не стала работать с лошадьми профессионально. Такое неудачное время пришлось. Вот я еще и поэтому говорю, что людей жалко.
:?:
А вообще, похоже, я все же психанула с "Творчеством", может, надо было в "Дневники" ставить. Все равно все стесняются меня критиковать, наверное, кажется, что это слишком личное? Но это же не исповедь, а все-таки воспоминания о лошади.

 

[Primary]

ПАКИСТАН (продолжение)

15

Но для отделения Бекетова лучшие времена, к сожалению, давно остались позади. Лошадей работали все меньше и все небрежнее, некоторые стояли в денниках по нескольку недель. Графики маховых и резвых работ перестали даже составлять. Дело было не только в том, что трудно спрашивать резвость с лошадей, которые не едят досыта, - Бекетов пил, и чем хуже были дела, тем сильнее. Очень часто, когда последние зернышки были подобраны с пола фуражной «под метлу», приходилось идти на одну из соседних конюшен и просить в долг хотя бы тачку овса на пару кормлений. Уговаривать становилось все труднее – к Бекетову многие относились прохладно, да и долги росли. Но как отказать в корме голодным лошадям, даже если эти лошади соседские, а отрывать приходится от своих?

Кажется, именно тогда кому-то впервые пришла в голову мысль выехать в город на лошади и катать всех желающих за деньги. Вскоре этим стали заниматься все – катали верхом, в санях и в экипажах, детей и взрослых, на любом подходящем городском пятачке – места хватало. Да, катали на призовых рысаках, но никого это не останавливало – ведь на заработок одного удачного дня можно было месяц кормить семью. Брали на катание, конечно, не всех лошадей, а тех, что похуже, - лишь бы они были спокойными.

Лето этого года было, кажется, самым тяжелым временем. Мы ходили в лес рядом с ипподромом, обдирали с деревьев ветки с листьями и скармливали лошадям. Лошади съедали все вместе с ветками. Я вспоминала тогда, как несколько лет назад нас заставляли ломать в лесу ветки и вязать самодельные метлы, потому что перестали привозить готовые… Как же мы возмущались …

 

[Mrs. John]

А вообще, похоже, я все же психанула с "Творчеством", может, надо было в "Дневники" ставить. Все равно все стесняются меня критиковать, наверное, кажется, что это слишком личное? Но это же не исповедь, а все-таки воспоминания о лошади.

За других говорить не могу, скажу только за себя. Написано хорошо, с вниманием к форме. Что лично меня заставляет не торопиться с подробным рецензирвоанием, это отсутствие у вас архисерьезного отношения к творчеству. Вы же все-таки для души пишете, не так ли?

 

[Primary]

Mrs. John , своим вопросом я хотела, главным образом, не пожаловаться на отсутствие критики, а успокоить людей, которые, может быть, боятся критиковать меня из деликатности.

Да, я пишу для души, безусловно. Но только ... не хотите ли вы сказать, что остальные авторы на этом форуме (не будем обсуждать разве что именно ваши мотивы и цели) пишут не для души, а ради денег, скажем, или в надежде сделать карьеру писателя?

Что касается архисерьезного отношения к творчеству, то что вы имеете в виду? То, что я не собираюсь публиковаться и не собираюсь посвящать сочинительству все свободное время? Да, абсолютно точно. Однако я очень стараюсь! "С листа" ничего не получается написать.
Проблема еще и в том, что мне свойственен очень сухой, холодный стиль. Поэтому для меня важно, интересно ли в итоге читать, то есть что получилось после всех моих попыток его оживить.

А еще есть одно очень известное стихотворение, вернее, песня Вероники Долиной, которое очень точно ложится на мое нынешнее состояние души. Я не целиком привожу:

Мне что-то стало трyдно дышать,
Что-то со мною нyжно решать,
То ли это - болезнь сyеты,
То ли это - боязнь высоты.

О, дрyзья мои, дышащие легко,
Почемy вы все время так далеко?
Если мог чей-то дом над землею парить,
Почемy моемy это не повторить?

Hикто не знает, что мой дом летает,
В нем орyщие дети и плачyщий пес,
Hикто не знает, что мой дом летает,
Вот только бы ветер далеко не yнес.

Значительно легче стало дышать,
Вот и все, что нyжно было решать,
А все-таки, чем-то таким грешy,
Что не поддается карандашy.

О, дрyзья мои, дышащие легко,
Почемy вы опять от меня далеко?
Даже здесь, в этой области неземной
Вы опять не рядом со мной...

 

[Primary]

Вот первый опыт писания дома (я в отпуске!). Не судите строго, видимо, буду еще править.

ПАКИСТАН (продолжение)

16

Но что же Пакистан? Нет, я не забыла о нем. Его почти не коснулись все эти неприятности. Бекетов понимал, что лошадь такого класса, быть может, больше никогда не попадет к нему в руки. Конечно, Пакистана не брали в город на катания. Он всегда стоял если не в чистом, то хотя бы в сухом деннике. Его регулярно работали, не форсируя нагрузки. В любой погожий день он гулял в леваде. Даже когда всем лошадям доставалось по неполному гарнцу овса на кормежку, Пакистан получал законные два и доводил соседей до исступления, подолгу забавляясь недоеденными остатками.

Летом он выиграл Большой трехлетний приз и еще пару крупных призов. Выступал он нечасто – Бекетов продолжал соблюдать принцип дозирования нагрузок. Кроме выигранных традиционных призов, в течение летнего сезона он бежал всего в трех рядовых заездах. Может быть, поэтому его имя не было на слуху.

Осенью этого же года, в один из беговых дней, я стояла возле выезда с дорожки вместе с кучкой наездников и конюхов, наблюдая, как трехлетки заходят на резвую прикидку перед стартом. Случайно рядом со мной оказалась Александра Федоровна, наездница, с отделения которой я пришла в отделение Бекетова.

- Ксюшка, ты когда на свою конюшню возвращаться собираешься?
Я смутилась и виновато ответила, опустив глаза и ковыряя сапогом дорожку:
- Я к лошадям привыкла, Александра Федоровна…
- Да какие у него там лошади, ты что! Тьфу! – Федоровна даже сплюнула в сердцах.
- Например, вот этот, - я показала на Пакистана, как раз поворачивающего в сторону старта в двух шагах от нас.
- Этот? А кто это? – Федоровна близоруко сощурилась, приложив руку ко лбу козырьком.
- Пакистан.
- Это он Большой Трехлетний выиграл, что ли? – небрежно, словно о чем-то незначительном, спросила она.
Я вспомнила, что Пакистан объехал тогда ее Плаката.
- Он.
Федоровна замолчала и отвернулась от дорожки.

На своей конюшне к Пакистану не относился пренебрежительно никто. Почему-то к нему не прирастали панибратские клички и ласковые прозвища – его называли только полным именем. Из его денника никогда не доносились восторженные и сюсюкающие голоса маленьких девочек-любительниц, хотя он не был строгим конем и всегда был рад поиграть. На нем никогда не ездили верхом. Странно, что и я, всегда питавшая слабость к верховой езде и норовившая пристроить под седло любую достаточно спокойную лошадь, - кажется, даже не пробовала сесть на Пакистана.

Словно неуловимая аура классной лошади заставляла людей соблюдать по отношению к нему почтительную дистанцию.

 

[Primary]

ПАКИСТАН (продолжение)

17

Всю весну следующего года я прожила в Твери, у папы - проходила дипломную практику и писала диплом. Вернулась я только в начале июня, и, конечно, сразу же побежала на ипподром. На подходе к конюшне со мной поравнялась лошадь, возвращавшаяся с дорожки. Наездником оказался Толик.

- Ого-го-о! Привет! Кого это к нам занесло! Вернулась?
- Вернулась!
- Ну и откормил тебя папа! Щеки, щеки-то!

Помогая разбирать лошадь, я теребила Толика, требуя новостей.
- Ну что, Такта твоего – все, домой отправили…
- Отправили, значит…
Я ожидала этого, но коня было жалко.
- Ну да, а куда его – не бежит же, сама знаешь… – на минуту потупился Толик и снова оживился, – А как его в машину грузили, цирк! Еще задний борт не открыли, а он, как собака, сам туда запрыгнул и стоит! Все твои штучки!

Нет, заходить в машину я Такта не учила. Но он был очень послушным и доверчивым, на дорожке понимал команды, отдаваемые голосом, а в конюшне ходил за мной без недоуздка, достаточно было положить руку ему на шею.

- А ты иди, посмотри, каких нам рыжиков привезли! Все от Зацепа. Пацанчики - двухлетки, а кобыла трехлетка, уже в Раменском бегала.

Я прошлась по конюшне, раздала принесенную буханку хлеба, поприветствовала знакомцев, посмотрела на новеньких, появившихся в мое отсутствие, в том числе и на «рыжиков». Их было трое, действительно, все рыжие: высокий, но щуплый Звездный, маленький Пронзительный, с узкой проточиной и лохматой гривой, и поджарая светло-рыжая Проза. Звездный занял бывший денник Такта, первый по правой стороне.

Подошел Бекетов.
- На дорожку, наверное, хотела? А не на ком, всех отработали, спишь долго!
- И Пакистана работали?
- Не, он отдыхает, махался вчера. Хочешь - пойди, погуляй с ним.

Я вывела Пакистана на травку между конюшнями, конь принялся сосредоточенно жевать, а я разглядывала его, качая головой от удивления. То ли жеребец действительно так изменился за этот, не такой уж и долгий, промежуток времени, то ли я сейчас просто взглянула на него со стороны, но передо мной словно была незнакомая лошадь. Пакистан почти не прибавил в росте, так и оставшись некрупным жеребцом, но корпус его явно стал длиннее, широкая грудь и мощные плечи бугрились великолепной мускулатурой. Короткая темная шерсть искрилась на солнце, на боках и крупе появилась россыпь светлых яблочек. Хотя конь спокойно щипал траву, только время от времени быстрым шагом переходя с места на место, в нем чувствовался избыток сил и нерастраченной энергии.

- Ничего себе! – оглянулась я на конюха дядю Юру, курившего на лавочке у конюшни.
- Да уж, в порядке, ничего не скажешь!
- Так его на Дерби надо, он еще и выиграть может!
- Да шеф уже подал его на Дерби, а Наряда – на Гильдейца.

 

[Primary]

ПАКИСТАН (продолжение)

18

Дня за три до Больших призов на конюшнях появились программки. Оказалось, что на Дерби – Большой Четырехлетний Приз – записано девять лошадей. Основными фаворитами были две кобылы – гнедая Гаянэ, мелковатая, но дельная, и рослая светло-гнедая Пагода. Обе лошади принадлежали одному отделению, которое занимало второе крыло нашей конюшни и считалось лучшим на ипподроме. На Гаянэ должен был ехать бригадир отделения мастер-наездник Никитин, на Пагоде – его первый помощник Женя Столяров. Столяров - молодой, но удачливый и очень честолюбивый наездник – явно подал свою кобылу на Дерби не только для того, чтобы помочь в езде бригадиру, он собирался ехать и за себя, и в полную силу. Отлично подготовленные и очень резвые, обе кобылы вполне могли не только составить сильную конкуренцию жеребцам, но и выиграть.

Кроме того, хорошие шансы были и у Федоровны с ее вороным Плакатом. Этот миниатюрный, словно игрушечный, жеребчик с высокими чулками на всех четырех ногах и с широкой лысиной, заходящей на одну ноздрю и один глаз, что придавало ему еще более несерьезный вид, был моим старым знакомым. Его и еще нескольких двухлеток привезли на ипподром при мне, я вела его до конюшни, и довела с трудом – он храпел и шарахался от любого звука. Позже я помогала заезжать Плаката под качалку – часа полтора водила в поводу, чуть ли не руками переставляя его ноги, когда он намертво вставал перед каждой из сотен тончайших бороздок, оставленных на дорожке весенними ручейками. Впоследствии выяснилось, что Плакат ленив, упрям, непрост в езде, но при этом очень силен, вынослив и способен показать хорошую резвость. Федоровне пришлось много повозиться с этим жеребцом, но сейчас все проблемы, кажется, остались в прошлом, и Плакат подошел к Дерби на пике формы.

Эти три лошади - Гаянэ, Пагода и Плакат – и обсуждались на все лады как вероятные победители. По секундам – лучшему показанному результату – все они были резвее Пакистана. Остальные записанные на Дерби лошади, в том числе и Пакистан, не считались серьезными претендентами.

Вечером накануне Больших призов я маялась, не находя себе места. Вся необходимая работа по конюшне была сделана, лошади отдыхали. Наконец я пристегнула к недоуздку корду и вывела Пакистана попастись – за последние две недели это стало почти ежедневным ритуалом. Мы нашли местечко с травой попышнее – за водилкой, я распустила корду почти на всю длину и присела на бетонный блок.

Неподалеку паслась корова, привязанная к колышку за веревку. Вскоре обнаружился и ее хозяин - Слава Нагаев, первый помощник Федоровны, молодой парень, с которым у меня были хорошие дружеские отношения. Он подошел к корове, подергал веревку, проверив, не расшатался ли колышек, и крикнул мне притворно строгим голосом:

- А что это ты тут коня пасешь – моей корове травы не хватит!
- Дербисту можно! – неожиданно вырвалось у меня.
Слава сразу посерьезнел. Покачав головой, он ответил:
- Дерби сначала выиграть нужно!
Я сама была не рада своему нахальству, но остановиться уже не могла. В висках у меня гулко застучала кровь, голос зазвенел, срываясь:
- Да можешь считать, что уже выиграл, завтра увидишь!

Усмехнувшись, Слава ушел. Я еще немного посидела и завела Пакистана в конюшню, думая об одном: кто же тянул меня за язык…

 

[Nira]

Очень интересно читать!
Может ваши слова о Пакистане были предсказанием? Они сбылись?

 

[Primary]

Ну, склонности к предугадыванию событий я никогда за собой не замечала. 8) А те слова - это был кураж, вызванный накопившимся нервным напряжением. Вообще это очень эмоционально окрашенная для меня история.

 

[Primary]

ПАКИСТАН (продолжение)

19

На следующий день я прибежала на конюшню ни свет ни заря. День обещал быть очень знойным, в воздухе не чувствовалось утренней свежести. Лошадей сегодня не работали. Вдвоем с еще одной любительницей, Эллой, мы тщательно вычистили всех лошадей, которым предстояло бежать. Привязывать их не стали – даже если вываляются, достаточно будет смахнуть опилки. В десять часов помогли дяде Юре раздать сено. Элла взялась замести проход, а я начала готовить сбрую. Развесила на денниках уздечки с пристегнутыми чеками, капсюли, необходимую для каждой лошади обувь, и пошла выбирать все нужные на сегодня номера, еще раз тщательно сверяясь с программкой, хотя сама же еще вчера написала эти номера мелом на дверях денников.

Пришел Бекетов. Крутя в руках хлыст, он осмотрел конюшню, подошел к каждой лошади, заглянул в кормушки.
- Собираетесь?
- Ага, уже почти все готово!
- Молодцы! Толик, пошли спринт снимем.

Спринт, очень легкая призовая качалка, почти всегда висела на стене в манеже. Только несколько раз в год, по большим беговым дням, ее снимали и смахивали накопившуюся пыль.

На спринт поставили колеса, пристегнули сиденье. Бекетов пошел в тренерскую и вытащил из большого сундука почти новую сбрую, слегка помявшуюся от долгого лежания. Потом жестом фокусника он извлек оттуда же и протянул мне комплект новеньких белых бинтов:
- Это на Пакистана.
«Сколько же они пролежали там в ожидании этого дня?» - подумалось мне.

- Юра, поставь ведро воды греться, - продолжал Бекетов, - Ксения, чтобы после каждого заезда для Пакистана была готова горячая вода.
- А зачем это? – удивилась я.
- Узнаешь. И пойди оденься. Шлем, камзол. Поедешь Пакистана проминать.
- Я??– я просто оцепенела.
- Да. Резвой проминки ему делать не будем. Поедешь на вторую дорожку, пять кружков, тихонечко, с ножки на ножку, успокой его.

 

[Primary]

ПАКИСТАН (продолжение):

20

Я сама забинтовала Пакистана на все четыре ноги - я гордилась тем, что еще ни одна забинтованная мною лошадь не разбинтовалась на маховой или в заезде. Оказалось, что и на проминку – пять кругов тротом – мне предстояло ехать в спринте. В этом был свой резон: время нужно и лошади - приспособиться к непривычной качалке, уравновесить свой ход, и наезднику – чтобы при необходимости отрегулировать запряжку. Но, запрягая Пакистана, я бурчала себе под нос: знаю, почему ты не хочешь ехать на проминку сам… Спринт – очень неудобная качалка для наездника. Проножки в ней расположены не между оглоблями и рамой, а на внешней стороне оглобель, и продвинуты далеко вперед. Сидеть приходится вверх ногами, к тому же очень близко к лошадиному крупу, чуть ли не упираясь в него носом, и удерживаться только за счет равновесия.

Возмущение мое было неискренним – выезжая в этот жаркий день из конюшни, я была счастлива. Выехать пришлось не через центральный вход – там был затор, как обычно в день больших бегов, а через задние двери. Пакистан, как всегда, шагал собранно и деловито, сбруя поскрипывала и пахла свежей кожей, солнце слепило глаза, играя на блестящей шерсти, я на ходу подгоняла вожжи и представляла себя наездником, выезжающим на старт Дерби.

Мы обогнули здание первой конюшни и приближались к ее дверям. Двери были распахнуты, в проеме стояли несколько человек: наездник Рамиль Кунакбаев, конюх, и Федоровна, непонятно как здесь оказавшаяся, - это была не ее конюшня. Поравнявшись с ними, я скромно опустила глаза и пропела:
- Здравствуйте!

- Здрасьте-здрасьте…, - рассеянно и вразнобой ответили мне. Три пары глаз напряженно ощупывали начищенного до блеска жеребца, новую сбрую, белоснежные бинты, и мою фигурку, скрючившуюся на сиденье спринта. Мы миновали дверной проем, и я почувствовала упершиеся в спину взгляды. Федоровна, понизив голос, спросила:
- А это что за лошадь?
Она опять не узнала Пакистана.
- Пакистана проминать поехали, - так же вполголоса ответил ей Рамиль.

Меня просто распирало от смеха.
- Сыночка, богатым будешь! – весело сказала я коню, потянулась и похлопала его по крупу.

 

[Nira]

Очень интересно. Только жаль, что маленькими отрывками.

 

[Primary]

Ой, Nira, хоть вы и единственная моя верная читательница , и я ваши пожелания ценю, однако и меня тоже пожалейте - этот маленький отрывок писался вчера часа полтора и сегодня столько же, у меня уже спина отваливается! Что характерно, от работы я так не устаю... :shock:

 

[Nira]

Ничего, зато читать можно будет дольше. Тем более надо же вам отдыхать когда-нибудь. :wink: