Ир, у них машина, которой не сильно нужны дороги, чтобы ездить
А лесные дороги - в глуши - это вещь коварная, между прочим. Все время кажется, что эту дорогу ты уже видел
и идешь по ней - не туда.
А у меня не охотничьи собаки. У меня всегда были лайко-овчарковые собаки. Они все были немного "немцами"
(помесями). А немецкая овчарка изначально выводилась как пастушья собака. Когда я ходила в лес раньше, благодаря собаке я никогда не боялась потеряться. Потому что собака бегала между нами, и я всегда могла звать - она придет. И выведет меня к моим людям. Она всегда всех находила.
Хотя... те охотники, которые работают, человека держат на контроле, всегда выходят на хозяина, и всегда находят направление к дому. Думаю, что "домашние охотничьи собаки" просто теряют этот навык. Потому охотничьи собаки и ценятся те, которые выводятся по рабочим линиям, а не для развлечения. Рабочие охотники это не собаки - компаньоны, это собаки -партнеры. Я знаю, как ценят охотники рабочую собаку...
Про густой воздух.
Старый дом.
Когда-то в Парке Старых Большевиков был Старый дом. Так мы называли небольшой заброшенный особняк, стоящий между огромными кленами. От особняка вела дорожка к улице. У ворот стояли две башенки из известняка. По вечерам старые клены вдоль дорожки далеко наверху шумели листьями, а старый дом молчал, его окна были черными провалами в неизвестность. Когда-то там была поликлиника для "старых большевиков" со стационаром. Но почему-то еще в Советском Союзе ее закрыли, а дом бросили, заколотив двери. Наверное, не осталось уже старых большевиков... Когда-то розовая краска стен облупилась, а углы и башенки на крыше были выложены известняком. Старый дом был внешне мертв. Но когда подходишь к нему ближе, понимаешь, что это не так. В нем что-то было, и воздух становился густым, таким, в котором глохнут звуки. Сейчас я бы сказала, что это напоминало портал для перехода в другую реальность...
Однажды мы с подружками вечером пошли покурить в Парк Старых Большевиков. Наша стайка всегда становилась притихшей, когда мы подходили к Старому дому. Там, под кронами огромных кленов, мир воспринимался иначе. Там был какой-то остров иного времени и пространства. Старый дом хранил в себе память о тех временах, когда мимо проезжал на место своей дуэли Пушкин. Не было другой дороги к смерти...
Однажды мы подошли к Старому дому и увидели, что двери с полуразрушенного крыльца внутрь - открыты. И мы шагнули в вязкий, неподвижный воздух Старого дома...
Наверное, я бы назвала это закрытой верандой. Большие окна, заколоченные снаружи досками. белые стены с остатками росписи - розовыми венками цветов до лепнины у потолка. Под ногами скрипели остатки рисунчатого паркета. Анфилада из трех комнат. Он был совсем не большим, наш Старый дом...
Мраморная лестница на второй этаж. Странно, сколько я его помнила (а сколько? нам тогда было лет 16...), он был заколочен. Но в нем немного следов разрушения. такое ощущение, что из него внезапно уехали, почему-то забрав всю мебель. И было жалко понимать, что стены были кем-то покрашены в розовый цвет. Наверное, под краской была роспись венками... Потому что на потолке осталась лепнина и даже видно под облезлой белой краской силуэты кого-то с крыльями... Под ногами скрипели осколки штукатурки и стекла. Но - звук был приглушен, потому что воздух был густым и глушил звуки. Остатки лестницы на третий этаж. Деревянные балки-консоли, торчащие из стены, на которые положены ступени. Местами сохранились перила... Нас тянуло туда - выше. Я полезла первой, и где-то метрах в 2 от пола под ногой обвалилась ступень - не выдержала сгнившая консоль. Дерево с грохотом рухнуло вниз. Я удержалась, на руках подтянулась на следующую ступень, а девчонки остались внизу. Провал между ступенями оказался слишком большим. Дальше я полезла одна, пытаясь быть осторожной. Я уже ощущала то, что деревянные ступени под ногами были не надежными. Я чувствовала, как напрягается старое дерево под моим весом.
Я шла наверх, придерживаясь за стену, и понимая, что если под моей тяжестью обвалится ступень - стена меня не спасет. И чем выше я иду, тем выше падать. С того момента, как с грохотом обрушилась вниз ступень, что-то изменилось. Я перестала слышать девчонок внизу. Я слышала, как дышит Старый дом. И я не могла понять - рад он мне или злится приходу чужаков. Я не могла понять, я была одна, мне было страшно и меня тащило туда, где страх. И я уже на четвереньках лезла вверх - пытаясь расположить свой вес так, чтобы лестница подо мной не рухнула. И я понимала, что это не зависит от моего веса. Если Старый дом захочет... он меня удержит. Если нет... В этот момент были только мы: я и Старый дом. Он был живой, он мог сделать со мной все, что ему захочется... И он еще не знал, хочет ли он оставить меня здесь навсегда.
Это была совсем не длинная лестница. Но она была бесконечна. Она кончилась и я оказалась в комнате, потолок которой был готическими арками, а впереди было стрельчатое окно с разбитым стеклом. Что-то попадалось мне под ноги, но я шла к этому окну, потому что там был свет. Это было странно, но пока мы лазали по Старому дому, наступила ночь. За окном был свет фонаря на улице, бесшумно трепетали золотые листья осенних кленов. Там был мой мир, из которого я пришла. И в то же время это был мир без времени. Все было так же века назад. Надо было уходить.
В свете фонаря я увидела под ногами грязные тряпки, как мне показалось - в коричневых пятнах, и черную кучу в углу...
Я бежала быстро. Я летела по шатающимся ступеням, мне казалось, что они рушатся у меня под ногами. Я прыгала через провалы в лестнице. И если бы воздух не был бы густым и не держал мое тело - я бы рухнула с высоты лестницы вниз. Мое тело поймали девчонки, выпучив глаза спросили меня: что там было?
А что там было? Если разобраться - ничего страшного там не было. Зато появились звуки...
Мы ушли быстро. и прикрыли за собой дверь...
Мы курили на скамейке-качелях на площадке в Парке Старых Большевиков и смотрели на Старый дом, который чуть светился розовым в свете фонарей улицы, через кружево осенних кленов...
Потом, когда я заканчивала школу, я узнала, что Старый дом взят под охрану ЮНЭСКО. Потом я узнала, что его выкупила "Бурда-модерн".
Старый дом отреставрировали, снесли половину Парка Старых Большевиков. Рядом появилась станция метро "Черная речка"...
Всегда, когда я бываю в этом районе, я прихожу к Старому дому. Я вхожу в него, брожу по маленьким бутикам, которые там есть. Поднимаюсь по восстановленной лестнице на третий этаж - там свадебный салон.
- Вам что-нибудь показать? - спрашивает меня хозяйка салона.
- Нет-нет, спасибо, - говорю я.
Никто не знает, что там, под слоем гипрока и краски, живет Старый дом. И я просто иду по этой лестнице, касаясь рукой стены, и чувствую, как он затаился. И что-то может произойти, и воздух снова станет вязким, уйдут звуки... вернутся клены, росшие вдоль дорожки к башенкам из известняка. И блики фонарей с улицы через кружево их листвы проявит на стенах роспись из венков розовых цветов...
- Здравствуй, Старый Дом - говорю я. - Я сожалею....
Может быть, если открыть однажды дверь на третьем этаже, где написано: "Служебное помещение", может быть тогда...
Все объяснимо.
Мы пришли в Старый дом после съемок фильма "Шерлок Хомс и Доктор Ватсон". За сутки до этого мы смотрели, как завороженные, как по дорожке от известняковых башенок в лондонском тумане из дымовых шашек в карете приехали Хомс и Ватсон, вошли в Старый дом... И там остались декорации - то же тряпье...
Все объяснимо.
Но разве это что-то меняет?
Нет Парка Старых Большевиков.
Нет кленов вдоль дорожки от башенок из известняка.
Есть новодельные розовые стены дома, выкупленного Бурда-Модерн, толпа народа, идущего мимо веселого особнячка с бутиками в метро, ларьки с цветами и блинами на площадке, где были наши клены...
Разве это что-то меняет?