Собаки.
Есть две породы собак, которых я боюсь. Это питы и кавказцы. Питов – из-за внешности… У меня с ними контакта нету, я там мозгов не вижу. Они для меня стеклянные. А кавказцы – это единственные собаки, которые на меня кидались пару раз. И теперь замкнутый круг… Я их боюсь, они это чуют и норовят напугать, а я их от этого еще больше боюсь…
Вчера иду на стоянку, а у ворот – черно-серый кавказ. Я мимо прохожу, а он этак недобро на меня смотрит… и я его боюсь. Поднимаюсь к охранникам, сдать карточку, и спрашиваю: чего это у вас тут за кавказский зверь ходит. Боюсь я его. А его все боятся, - говорят, - он уже одного тут цапнул. И куда этот цапнутый делся? Уехал. Ну, значит не цапнул, а так, пуганул… Если б цапнул, он бы уехал, но не на работу, а в травму… Пес пришел и лег под джипом в теньке, напротив лестници в будку охраны.
Позвонила знакомым в охранную фирму, где свой питомник. Они держат кавказцев на объектах. Скинула им телефон стоянки – чтобы посмотрели. Сказали, что если будет машина – приедут.
Вечером после конюшни на стоянке спрашиваю – приезжали ли. А там уже другая смена охранников. Есть там прикольный мужик: святоша, вечно молящийся и продающий иконы, при этом масляным глазом цепляющий каждую проходящую юбку и не в меру агрессивный. Он-то мне и попался… Он в ответ визжит, что пес здесь, что он его боится, что он не может поставить на периметр на ночь Джека, что это несоблюдение инструкции, что ему попадет от хозяев стоянки, что он вызвал милицию и те обещали прислать наряд. Кранты псу… подумала я. Приедет ППСМ и примет меры. И пошла домой. А ить свербит! Повесила объявление на сайт К-9. Взяла корм-сушку, воду, сварганила миску из 8-литровой пластиковой бутыли и потопала на стоянку… Тихо сама с собой думая, что я его боюсь до смерти… как кормить-то… На стоянке охранник пальцем с лестницы показал, где лежит пес. Попробуй, найди черного пса в темноте! Тихо позвала его ко мне. Из угла шевельнулся шматок темноты, на заплетающихся лапах подошел ко мне… Вывела под фонарь, расстелила пакет и насыпала сушки. Сразу начал есть. Вылила воду в миску. Пил жадно. Вот уроды, напоить пса не могли… Поев, оживился и пошел «работать». А работать он пошел на клиента стоянки, который припарковался и шел в будку за карточкой. А тут к нему радостно подходит этакое чудо с мордой в полменя, и «бухает» ему на бедро. Клиент чуть не умер. А пес еще и улегся у входа на лестницу… Охранник сверху голосит… Я опять пса подзываю, показываю ему рукой в угол, предлагая идти на место. Слушается. Приказываю лежать – ложится… Умный.
Разглядела. Видимо, старый… И худой. В такой шерсти – фиг поймешь… Спина провалена, башка слишком большая, лапы деформированы. Передние – иксом, шагает в «перекрест»… После как полежит – сначала двигается с трудом, потом расходится и – ничего… Однако, не настолько стар, чтобы по нужде не смог поднять лапу… Могет . Может, просто истощен… Один глаз гноится, на задней лапе над пальцами содрана кожа, но рана – старая.
Сегодня утром – его уже привязали… Коротко привязали, а воду рядом не поставили. А корма дали – мама не горюй… Балбесы! Сказала же – три горсти дать! Вылила принесенную воду в миску, поставила миску рядом – сразу кинулся пить. Зевнул – зубы желтые и стертые… Старый. Когти стерты сильно. Наверное, много шел.
Обзвонила все питомники, что нашла… Поедет смотреть Водоканаловский вет .
Может, псу повезет…
А, может, нет. Старый.
"Лошади - это собаки... только очень большие..."
Я иногда помогаю собакам. Раньше - чаще, сейчас - берегу себя от потрясений. Но, есть такие псы, которые просят помощи сами. И им - не отказать. Они приходят к людям, смотрят в глаза. И ждут помощи. Они отказываются уходить. Но - почему именно кавказец? Я именно их - боюсь до похолодевших губ...
Сейчас читаю вопросы в форумах: что делать, если родители не хотят купить мне лошадку?
Когда-то я задавалась вопросом: что делать, если родители не хотят разрешить мне иметь собаку. Мне было все равно. Какую собаку. Собаки – это было мое. Мне нужна была собака. Собаки меня понимали, они были мне близки. Я была из их стаи. Но, мы жили в большой сталинской квартире, где старшим в доме был мой дед… А дед признавал только немцев (такой своеобразный советский послевоенный выпендреж), но был против большой собаки в доме… И мне не светило. И по вечерам, с прогулки, я звонила в дверь квартиры, а рядом со мной стоял какой-то очередной дворовый пес, и я надеялась, что – вот именно сейчас, это и случится… И мама, открыв дверь и увидев меня с очередной собакой, сама чуть не плача, брала миску с едой и уводила пса на улицу… отправив меня плакать в свою комнату… И я старательно делала уроки, пытаясь доказать, что я заслуживаю это счастье – иметь собаку. И совсем не понимая, что от моих родителей в этой квартире это просто не зависит… И у меня были собаки друзья во дворах, с которыми я делилась бутербродами и булочками, с которыми я играла и бегала по площадке у школы.
Меня послали в магазины за продуктами. Послала бабушка, дав мне деньги. Деньги всегда давались по счету – бабушка всю жизнь вела приходно-расходную семейную книгу. Все-таки, удивительно жизнеспособными делало людей дворянское воспитание… Бабушка могла вести хозяйство, практически без денег. У нее всегда были запасы на всю семью. Я никогда не видела ее с неуложенными волосами. А укладывалась она исключительно на пиво «Жигулевское». Даже с ампутированной в 62 года ногой она научилась мыть полы, полностью сама себя обслуживала и готовила на всю семью… А за три дня до смерти, в жуткой горячке от сепсиса, она накручивала волосы на бигуди… Итак, я бежала в магазин. Пса я увидела на газоне у гастронома. Почему-то, я никогда раньше не видела таких страшных псов… куда они прятались от людей? Он был большой, очень худой, клокастый… Он лежал на мокрой земле. Я посмотрела ему в глаза. Зашла в гастроном и купила на все деньги докторской колбасы… Кусок колбасы я протянула ему. Он посмотрел, понюхал и … не взял… Отвернулся, положил голову на лапы и стал смотреть в сторону. Я потыкала колбасой ему в нос… Он отвернулся еще дальше. Я положила колбасу рядом с его мордой в грязь… Около гастронома курил грузчик. Он сказал: он не ест, он привык к помойкам и не будет есть колбасу. И я пошла. Прекрасно понимая, что дома будет скандал. Я истратила деньги на колбасу для пса, который ее не ест, я не купила черного ржаного хлеба и двух городских… и я не знаю, как об этом сказать… Скандал был.
В нашем микрорайоне жили много известных людей. В соседнем доме жили художник Когуа и артист Игорь Дмитриев. На набережной Черной речки – Ольга Бергольц и Мария Пахоменко. В квартире над моей одноклассницей – Татьяна Пельтцер.
Во дворе гулял мужчина с черным колли. Колли звали Каро. Пожилой мужчина немного играл с ним в палочку, потом стоял под старым тополем и смотрел, как пес играет… Я стояла в стороне и не могла отвести глаз от красавца колли… Хочешь погладить? Спросил мужчина. Господи, конечно хочу! Больше всего на свете я хочу его погладить! Я хочу запустить пальцы в роскошную черную гриву шерсти, я хочу погрузиться в эти коричневые влажные глаза! Я хочу! Мужчину звали Бруно Фрейндлих. Знаешь, я еще у меня есть кот. Ты никогда не видела таких больших котов. Хочешь посмотреть? Я не очень хочу посмотреть кота, но я смогу пройти рядом с красавцем Каро, держась рукой за его ошейник. Ради этого я могу посмотреть кота… И я вру, что увидеть большого кота – я мечтала всю жизнь… Мы поднимаемся на четвертый этаж соседнего дома, дверь открывает старая молчаливая женщина – няня Алисы, финка, не говорящая по-русски. В большой квартире – полутьма. Огромный, невозможно огромный полосатый гладкошерстный котяра выходит в коридор нас встречать. Кот серьезен и солиден, он ростом почти с Каро. Каро его беспрекословно уважает. На кухне под зеленой лампой мы пьем чай с абрикосовым вареньем и разговариваем о Каро… О Колли, подаренным в Англии, настоящем английском колли… Бруно, Каро и кот провожают меня до двери, стоят на лестнице, пока я не спускаюсь вниз. Странно… Но больше я никогда не видела, как они гуляют…
Но, я рассказала об этом родителям. Видимо, это было последней каплей. Надо было что-то делать с безумным ребенком, таскающим собак домой, тратящим чужие деньги на колбасу для бездомного пса и ходящим к незнакомым людям в квартиры, чтобы пройтись рядом с чужой собакой. Родители выбрали самое простое решение.
Щенка карело-финской лаечки назвали Малышка. Это было веселое, голенастое существо. Это было счастье. Но – недолгое… Как-то быстро лаечка начала болеть… После школы я вооружалась ведром и тряпкой, убирать жуткое количество помета с ужасными белыми червями… Лаечку отвези в ветлечебницу, где нам сказали, что ее можно вылечить только при госпитализации. Мы сами отвели Малышку в ужасную тесную клетку, где ей предстояло жить… Вокруг были такие же клетки, где были закрыты другие собаки и кошки… Три дня мама водила меня навещать Малышку, мы относили ей еду и какие-то лекарства. Собачка была скучной и только лежала в своей клетке. На четвертый день мама сказала, что детей сейчас в ветгоспиталь не пускают, там карантин, и она пойдет туда одна. Каждый вечер я спрашивала маму, как себя чувствует Малышка и когда меня тоже туда пустят… Ну, а потом мне сказали, что собачки больше нет. Почему-то я не плакала. Я просто свернулась калачиком на коврике, где она в последнее время лежала, у батареи. Когда я уснула, папа перенес меня в постель. Мама перемыла все полы с чем-то жутко вонючим.
А через неделю, когда я пришла из школы и открыла дверь в комнату, мне навстречу выкатился толстый, черный колобок на белых лапках и с белой грудкой, смешно подбрасывая короткие лапы и повизгивая подкатился к моей ноге и цапнул за тапок. В год, когда вышел фильм «Белый Бим – черное ухо» назвать кобелька могли только Бимом! Бим оказался лайкой с рахитом. Ножки у него остались короткими и кривыми. А еще у него был сломан хвост – видимо, попал в дверь, и так и остался зигзагом. И еще у него был ужасно сволочной характер… Он всю жизнь терпеть не мог мужиков – мимо не пройти, кидался и драл брюки, прихватывая ноги. Он забирался на столы и сжирал конфеты, страдая потом жутким диатезом. Он убегал на даче по собачьим свадьбам, возвращаясь через три дня драный и в крови. Он мог всерьез покусать меня… потому что я была по рангу на его уровне. Правда, когда я таки укусила его за ухо, он стал осторожнее ко мне относиться… Он не умел плавать и безумно боялся воды. Он боялся машин и долго не уговаривался залезть в наш москвич… Он безумно любил моего отца.
Когда отец садился в лодку и уплывал от берега, Бим, судорожно лупя по воде передними лапами и задрав вверх нос, из последних сил, вытаращив глаза, плыл за ним. И отец возвращался и брал его в лодку. Бим бежал за машиной (а все наши отпуска – это машина с палаткой), пока не выдохнется и добровольно не залезет в машину. Где его укачивало. Но – он всегда был с нами. В Прибалтике он поднимал из нор лис. Набегавшись, он с куста ел чернику или землянику. Он сопровождал нас на лыжные прогулки, и однажды его снесло в полынью на реке и утащило под лед. Почему-то отец сообразил подскочить к следующей полынье по течению, метров через 15 от первой, он сунул туда руку и выдернул из подо льда Бима… Пес спал только на кроватях (как ему не запрещали – стоило только отойти!) и при этом задумчиво грыз какие-то тряпки. Все пледы и подушки у нас были прогрызены и зашиты красивыми заплатками. Самое главное, что эти тряпки он именно ел, а потом с большим трудом их выкакивал. Ну, и с нашей помощью, конечно. Он норовил подраться с любым кобелем, несмотря на свой мелкий рост.
Единственный раз, когда меня кусила большая собака, распоров руку, - это когда я «спасала» Бима. В Сестрорецке умный доктор наложил на собачий укус швы. Дело было летом, все лето я не купалась. Потому что под швами рана начала активно гноиться и я промаялась с ней все лето.
Самое забавное, как Бим нападал на водолаза Карая. Карай был старым и умным. И очень большим и мохнатым. Мелкий наглый Бимка с визгом, лаем и рычанием мельтешил вокруг гиганта, пытаясь схватить его за живот или горло. Карай с философским видом отслеживал надоедливого песика, выбирал момент, когда Бимка оказывался под ним, и с тяжелым вздохом ложился. Ессно, Бим оказывался прижатым к земле этой тушей, начинал там, под шерстью, рыпаться и визжать. Карая приходилось долго уговаривать, чтобы он встал и выпустил беднягу… Отпущенный Бим, поджав хвост, убегал… И потом все происходило сначала.
Бим прожил больше 19-ти лет с нами. В последние годы на даче он перестал бегать по собачьим свадьбам. Зато мы постоянно находили его на участке через квартал от нашего дома. Он лежал на газоне рядом со старой болонкой. Они лежали рядом, иногда положив голову на плечо друг другу. Наверное, это было любовью…
После 18-ти лет Бим начал болеть. Точнее, он не жаловался, он просто стал вяловатым и много лежал. Его умные глаза просили, чтобы его не трогали. Он уходил в ванную комнату и лежал в темноте на холодном полу.
Рыжый пес пришел к нашему дому вечером. Он был серьезным и независимым псом. Там точно мимо проходил дог – по структуре шерсти, росту и хвосту это было видно. Рыжий пес независимо и сам по себе сидел на газоне. Я остановилась. И наши взгляды встретились. Рыжий подошел ко мне, не отрывая глаз, и сел рядом. Из сумки была извлечена колбаса, которую пес принял благодарно и с достоинством. Поев, он отпустил меня и ушел на газон. А я – домой. Утром рыжий сидел на том же месте, напротив моей парадной. Я вышла гулять с Бимом, который уже с трудом ходил. Рыжий проводил нас взглядом. По пути на работу я вынесла ему кашу с фаршем. Бим все равно уже почти не ел…Вечером Рыжего не было. Ну, и слава Богу, подумала я. Когда я вышла гулять с Бимом – рыжий был на том же месте…
На следующий день я нашла телефоны всех приютов, которые есть к городе. Зарождавшийся «Потеряшка», странная женщина Воробьева, которая держала в своей квартире жуткое количество спасенных собак и кошек… Возьмите его себе, говорили мне. Не могу, отвечала я, - у меня болеет мой старый пес, и я не могу привести на его территорию другую собаку. Ему и так плохо. Это для всех было аргументом… Я кормила Рыжего дважды в день. Он не бежал мне навстречу, не вилял хвостом, он вставал, когда я подходила. И он всегда смотрел в глаза. И я продолжала долбить звонками приюты, питомники, людей, которые занимались пристройством собак. И, наконец, Воробьева сказала мне, что нашла для пса передержку. Ко мне приедет парень, который готов взять его временно к себе. Если ему пес понравится…
Парень позвонил мне вечером и спросил, на месте ли пес. Я сказала, что он, наверное, обязательно будет у моей парадной в 10 вечера, потому что я его кормлю. Парень мне понравился. Спокойный. Сказал, что хочет себе собаку, не знает какую. Хотел щенка, но Воробьева его настроила на «спасти свою собаку». Пока для рыжего не найдется хозяин, он может взять его себе. Если пес на него не кинется и будет слушаться. В 10 вечера мы вышли на улицу. Рыжий сидел на газоне. Парень сзади меня тихо сказал: какой красавец! Это было первый раз, когда я подошла к рыжему, а он не смотрел мне в глаза. Он уже поймал взгляд парня… и не отпустил.
Когда они уходили к автобусной остановке, рыжий оглянулся. Или, мне это только показалось… Они хорошо смотрелись со спины. Два молодых, длинноногих, сильных парня…
Бим уже не вставал. В его глазах была только боль. Я вызвала на дом ветеринара – усыплять. Родители сидели в своей комнате, сын – в своей. А я сидела рядом с Бимом в коридоре, подтыкая под его живот сухие тряпки, смотрела ему в тусклые глаза и молча говорила, говорила о том, что скоро все пройдет… Когда на мой очередной звонок (ну, приезжайте же скорее! – у нас много вызовов) мне ответили что будут через 15 минут, я забрала сына и ушла из дома. Когда мы вернулись – отец уже уехал хоронить пса в Белоостров. Там – у нас есть свое маленькое кладбище… Теперь там и Даша.
Собаки. (продолжение)
В Машино окно ударился камешек… Женька так всегда предупреждал о своем приходе, чтобы она открыла дверь и он тихо, не разбудив мать, вошел. Маша открыла окно и шепотом сказала: счас открою, заходи… А я – не один! – сказал Женька. В темноте рядом с Женькой было что-то белое. Я с собакой, Маш…. С догом…. Щенком… Тут же, будто поняв, в комнате залилась лаем пуделиха. Разбудив весь дом. Через пять минут вся семья сидела на кухне, глядя, как доженок-арлекин, белый в черную россыпь пятен, жадно ест из пуделиной миски…
На следующий день брат позвонил мне. «Я тут в электричке доженка подобрал… Тебе не нужно? А то меня теща выгонит с ним… Месяцев 6-7 ему…». Я представила себе дога в своей малогабаритной квартире… Когда родители приедут с дачи. А я им: знакомьтесь, это – Кент. Кеша. Кени… Через день Кента забрали новые хозяева. Они с трудом посадили его в «Волгу», он бился в стекло и просился обратно. Через неделю они его привезли обратно. Он не слушается, убегает, воет и кусается. И его взяла себе тетка, Женькина мать. Когда ему было около года, его отвезли в дог-клуб. Нет, такой нас не интересует, сказали там. Скобореват он для дога, крупноват. Кеша остался у тетки. Кеша любил женщин. Он выбирал себе даму, смотрел ей в глаза, клал голову на колени, лежа у ее ног. И – отгонял от нее мужчин. Он ухаживал нежно и трепетно. Мужчину он просто оттирал от любимой женщины, находясь между. Без агрессии, без рыка. Кеша не любил боксеров. Это – единственное обстоятельство, подвигающее его на драку. На остальных он только рычал, поднимая бруды. И этого было достаточно. С ним было интересно гулять. Он охранял, без всякой агрессии, просто держась между тобой и предполагаемым объектом нападения. Взгляд его не отрывался от объекта. Объекты, почему-то, предпочитали держаться в сторонке. Когда объект уходил, Кеша смотрел в глаза, говоря: порядок. Когда большой и сильный пес шел рядом – было удивительно спокойно. Кеша мерз на даче на своем месте. Потому он втекал на кровать между теткой и ее мужем. Причем так, что во сне они этого не замечали. А там он расслаблялся, засыпал, и вытягивал ноги. Дядюшка впечатывался в стену, а тетка – сваливалась на пол. Поняв, что сделал что-то не то, Кеша ретировался на пол. С жутким грохотом. Просыпались все в доме. Кеша не любил привязь. Он перекусывал все: поводки, шнуры, в том числе и с металлической оплеткой. Но, никуда не уходил, сидел там, где оставили, на ошейнике висел обрывок шнура. Он вообще не любил шнуры… Он поперекусывал все электрические шнуры от масляных батарей… Когда наша большая семья садилась за общий стол, Кеша сидел рядом. Он просто сидел – все равно его морда была на уровне наших плеч. Кеша, играя бровями, отслеживал пирожки. Он ждал последнего пирожка… Потому что этот, последний… У нас была такая игра. На тарелке оставался последний пирожок. Кто-то из нас медленно протягивает к нему руку. Все следят за мордой Кеши. Бровки Кеши встают домиком… Морда принимает совершенно несчастный вид. Бруды отвисают и с них начинают капать слюни. Кто-то из нас берет пирожок и медленно несет к своему рту… Кеша изображает прединфарктное состояние… Отвисшие вниз веки заполняются слезами. Брови начинают плясать невероятный просящий танец. Это невозможно смешно – и за этот цирк последний пирожок отдается счастливому псу. И исчезает в пасти совершенно незаметно. Но, убедившись, что пирожки кончились, Кент спокойно уходит на свое место, где ложится, скрестив передние ноги. Настоящий английский дог перед камином…
Доги болеют, как люди. Кента оперировали – опухоль на груди. Но, умер он от колик через несколько лет. Брат возил его в ветакадемию, но ему не помогли… Он умер за 2 дня. В лесу в Белоострове, под деревом, которое мы называли «Орел» на берегу реки Сестры, где есть наше маленькое кладбище… Теперь там и Дашка.
Брат приехал на дачу под утро. Одежда его была грязной, в странных, бурых пятнах. Женька выпил полбутылки коньяку и молча завалился спать... Встал он днем, позеленевшее лицо, отекшие глаза. Взял лопату, сел в машину и уехал. Вернулся через час.
Мы сидели на открытой веранде и курили.
- Ехал вчера из города. Никогда не думал, что собаки тоже не могут уйти из света фар... Не понял сначала, думал - авария. На дороге девятка стоит, и два мужика, один с ружьем. думал, помочь надо, что ли... встал, вышел, а они... Перед машиной на дороге собака, и он в нее стралял. Второй смотрел. Собака ползла. Я в морду дал, второй сам в машину залез, уехали. Собаку на заднее сидение положил, повез в Сестрорецк, в приемный покой больницы. Не взяли. Да, она и так уже умерла. Под "орлом" закопал сейчас... Пошли, поможешь машину чистить. Кровищи...
Под "орлом"... теперь там и Дашка.
Дашку мне подарил Сергей. Через год после того, как мы с ним расстались. Он знал, что я хочу овчарку. Я вернулась из отпуска, он позвонил мне и сказал, что у них на даче в Сертолово у дворовой овчарки гибнут щенки, у нее кончилось молоко. Я сказала, что возьму одного – непременно кобелька. Но, смогу взять через неделю, потому что сейчас мне надо уехать. Через неделю я взяла корзину и поехала к Сергею – забирать щенка. Щенку оказалось недели три. Это была девочка. И – совсем не овчарка… Деваться было некуда. Собачку назвали Дарой. Это был колобок с окрасом черно-бурой лисы и недоверчивыми глазками. Животное было жутко шкодным. В понедельник я пошла на работу, сбежав в обед, чтобы покормить ребенка. В квартире ровным слоем была разлита вода. Зверушка опрокинула четыре бутылки из-под шампанского, в которых выстаивалась вода для цветов. Черный колобок с визгливым тявком катился ко мне, я взяла ее на руки, лапы ее были мокрыми. Щенок всхлипнул, взвизгнул, тяпнул меня за палец, прижался к груди и затих. До 5 месяцев она отъела каблуки от всех моих туфель и сапог. Кто помнит перестройку, сколько стоила обувь и, главное – что ее было не купить за любые деньги – тот поймет. Эта зараза умудрялась отковыривать все двери шкафов, находить обувь и отгрызать именно каблуки. Остальное ее не интересовало. Когда я обнаружила погрызенные каблуки на моих любимых австрийских туфлях из крокодиловой кожи… Я отлупила заразу этими туфлями, села в коридоре и заплакала. Больше Дарья не тронула обувь никогда.
Родителям Дарья не понравилась. Сыну тоже. Это была только моя собака. Которая на 16 лет убила мою надежду, что у меня таки будет, будет своя овчарка… Овчарка из Даши не выросла. Вырос вполне симпатичный шакал. Умная, как дворняга, автономная от людей. Живущая в параллельном мире. Быстро просчитавшая, с кем из людей себя можно вести фамильярно, а с кем – нет. Мое слово было законом. Надо было видеть, с каким видом этот закон исполнялся. Исполнялся. С лицом: а я мимо проходила. Я могла у нее забрать кость из пасти. Дарья боялась собак и людей. Собака-кролик, ростом почти с овчарку. Она убегала. В панике, не глядя, не видя, не слыша. В 4 года она гуляла с сыном и попала под машину. Сын пришел зареванный – собака убежала… Мы искали ее три дня. На третий день Дара выползла к нам из подвала в соседнем дворе. Задней лапы не было. На длинном лоскуте кожи висели обломки костей… Дара виляла хвостом и скулила. В ветклинике нам сказали – тут шить нечего. Делайте перевязки с винилином пять раз в день, складывая ногу по форме… Колите то-то и то-то. Пять раз в день я, разложив посередине большой комнаты вату, мази, бинты, шприцы, звала Дарью. Собака ползла ко мне, скуля и плача. Но, ползла. Мама и сын ее держали – наверное, делать эти перевязки было безумно больно. Она никого не пыталась укусить. Она только плакала. Когда я снова и снова складывала кости, прилипшие к коже, в форму ноги… Нога заживала пять месяцев. Потом года четыре – выскакивала из сустава на бегу и болталась, а я вставляла ее обратно. Всю жизнь, набегавшись, Дара ходила на трех ногах.
Она безумно любила плавать. В воду лезла даже тогда, когда лед еще не сошел. В деревне убегала на озеро и пугала рыбаков – плыла за лодкой, расталкивая лед, догоняла и пыталась влезть в лодку. В лесу она сгоняла людей в стаю. И вела эту стаю домой, тщательно отслеживая, чтобы не расползались, а шли кучно. Умела искать во мхе грибы-лисички. Когда она их чуяла, начинала копать мох. Надо было ее отогнать и угостить, и только собирать грибы. Заматерела она годам к восьми. До этого выглядела веселым щенком.
С Дашей мы много гуляли в лесопарке. Однажды, возвращаясь с гуляния в субботу, я увидела толпу наших собачников. Подойдя к ним я увидела щенка. Белого, с россыпью черных пятен, долматина. Потерялся… Он подошел ко мне и посмотрел в глаза… Повязав на него пояс плаща, с двумя собаками я пошла домой… Песа отозвался на кличку Кеша.
Кеша выбрал меня. Настолько, что в первый же вечер кинулся на Дарью, отгоняя ее от меня… Дарья обиделась и забилась в угол… Они спали рядом с моим диваном, каждый со своей стороны. В воскресение утром Кеша опять кинулся на Дашу, когда та подошла ко мне… Я посадила их на заднее сидение своей девятки и повезла к тетке в Белоостров. Ее Кент умер два месяца назад. Может быть, этот Кеша заменит ей Кента? Собаки сидели рядом, высунув морды в окно машины. Около нас притормаживали все, глядя на это чудо – волчицу и долматина. Дети из проезжающих машин махали руками. Тетка почти плакала, глядя на долматина… и сказала, что не может. Я не могу ее осуждать. Когда я собралась ехать домой, мне позвонил родственник, почти миллионер. И пригласил меня к себе на ужин, в особняк в Лисьем. Я сказала, что у меня две собаки. Ничего, сказал он. На его участке, в тенистом углу, - свежая могила Эмира, его ротвейлера… Родственник смотрел, как собаки резвятся на английском газоне на берегу пруда… Так Кеша остался жить в особняке. От бродячьей жизни у Кеши осталась привычка прятать в цветочных горшках охотничьи колбаски…
В 15 лет Даша начала болеть. УЗИ показало – рак печени. Впрочем, там печени уже не было… Только рак… 9 января я ее усыпила. Сын отказался вести тело собаки на утилизацию. Он с приятелем погрузили ее в машину и увезли в Белоостров. В 25-градусный мороз они долбили ночью замерзшую землю под деревом, которое мы в детстве называли «Орел», на берегу реки Сестры…
Собаки (продолжение)/
Нет, я больше не хочу собаку… Мне надо передохнуть…
Думаю я, автоматом щелкая мышью на адресе сайта «К-9»…. Форум: приюты, нужен хозяин.
За обедом мама вдруг говорит: а найди мне собачку маленькую. Если бы у папы была вставная челюсть, она бы упала в суп. Ты это серьезно? Конечно, серьезно! Я в деревне все лето одна, мне скучно… Вон, в последние годы, Дашка со мной была – так было хорошо… безумие какое-то. Через неделю увозить мать на дачу, где ж я ей собачку найду… Пап, а ты какую собачку хочешь? – А я никакую не хочу… Ну, разве что лаечку… и кобелька… и возрастом – около годика…
Лезу на сайт К-9. Спаниели… метисы… питы, стаффы…. Вот. Метис лайки, щенок 5 месяцев. Сука. На передержке… Мама звонит каждый день – когда привезешь собачку! Созвонилась с девочкой, которая пристраивает лаечку… Угу, готова привезти к маме – показать. И пропала. Завтра утром – уже уезжать… Сын садится в машину и едет в ночь куда-то за город, забирать щенка и показывать бабушке. Бабушка: ой, какая лисичка! Оставляем… Утром шебутная метиска Яся, теперь – Лиска, едет в деревню с мамой. Удивительно бестолковая, избалованная помойная собаченка. С серьезными, недоверчивыми желтыми глазами…
А я все смотрю и смотрю сайт К-9…
Хотят сдать на мясо здоровую лошадь (лошади – это просто большие собаки)… Сумасшедшие! Они же не представляют себе, что такое лошадь! Собачники собирают деньги – выкупить с мяса лошадь по имени Травка… Звоню: я могу дать вам немного денег, давайте встретимся… С Сашей встречаюсь у метро. Вы представляете себе, что такое лошадь? Это – совсем не большая собака… а у вас есть собака? Нет, у меня пауза… Хотите боксера? Он хороший… нет, я если и возьму, то овчарку… Знаете, есть двухлетняя немка… Нет-нет, спасибо… Может быть, позже…
Через день – звонок. Я в конюшне… Извините, помните, я говорила про немочку? Ее надо срочно сегодня забрать до 21 часа, похоже, она пойдет на притравку к бойцам… Может быть, вы поедите и посмотрите? Вдруг она вам понравится…. Ехать в Ульянку…
Звоню сыну. Поехали смотреть…
До Ульянки долетели в рекордные сроки. Вышли из машины, закурили. Сын, глядя на женщину с небольшой тоненькой овчарочкой на строгом ошейнике, говорит: если это – она, мы ее берем… Это была она.
Ее зовут Бася.
У нее оказалась чумка, мы ее пролечили, она начала расти…
А кавказец?
Его зовут Грей.
Ему 10 лет.
Он привык ездить на джипах.
Три месяца назад он ушел из пос. Песочный…
Его любят и хотят найти.
Только, пока я искала его хозяев, на стоянку приехала на машине женщина, собака пошла с ней в машину… Кавказца увезли.
Может быть, это не Грей…
Может быть, женщина всю жизнь мечтала о таком вот кавказце.
Только, чтобы совесть была спокойна – теперь надо найти женщину, что увезла пса со стоянки, чтобы хозяева Грея увидели, он ли это… И, если он – вернули его себе.
Не хочется думать о плохом. Он стар и худой, а шапки из такого меха нынче не модны…
Хочется надеяться на хорошее.
Можно исчислять жизнь годами. Можно – исчислять жизнь собаками…
Собаки. (продолжение).
Ну, чтобы закончить собачью тему, не углубляясь в кучу щенков и прочих собачек, которых я всю жизнь выкармливала (а особенно – в период беременности, когда муж готов был поубивать просто все живущих в районе бездомных псов, потому как каждый вечер он был вынужден совершать обход их пристанищ с животастой истеричной молодой женой. Надо сказать, что рождение сына на время закрыло тему
).
Мой первый пес.
Он был щенком, когда я родилась. Они растут гораздо быстрее нас…
На всех моих детских фотографиях он – рядом со мной. Вот я сижу между его передними лапами. Вот он сидит рядом с моей коляской в парке. Вот я еду на нем верхом по огромному коридору квартиры. Вот мы лежим на коврике у двери, облизывая на двоих один карамельный тюльпанчик на палочке. Просто, все фотографии относятся к тому периоду моей жизни, когда ходить я толком не умела. Зато очень успешно передвигалась с помощью замечательного приспособления – ходунков. И я всегда была под присмотром строгой няни. Хоть няня и была вполне себе кобелем. Отец рассказывал мне, что доставала я пса конкретно. Он учил меня ходить. Точнее, это я училась, используя в качестве опоры его хвост. Я держалась за хвост и несчастное животное ходило по всей квартире, поскуливая и заглядывая в глаза взрослым, чтобы отцепили уже надоедливое существо от хвоста. Так же пес страдал, когда я пристраивалась на его коврике, укрывшись теплой задней лапой, и ковырялась у него в зубах палочкой от карамели. Там же я благополучно засыпала, а пес не мог встать и скулил, пока меня не выковыривали из его шерсти на животе.
Его звали Стронг. Восточно-европейская овчарка, которую строгий дед согласился иметь в своем доме. Потому что мои родители – тоже всегда хотели иметь собаку… Стронг был Овчаркой. Настоящей. И первые два года с ним даже ходили на выставки. В 1961 году, кажется, он был первым по экстерьеру…
Пес был добр. Он только не любил пьяных. Во время семейных праздников он уходил в угол и обиженно косился на мужчин. Он не выносил даже запаха алкоголя. Но, он был весьма любезен ко всем, кто попал на территорию квартиры. Был случай, когда друзья-студенты моих тетушки и дяди (они учились вместе), когда никого не было дома, залезли по карнизу в комнату тетки. Вернувшиеся домочадцы застали картину – мирно спавших на ковре парочку парней студентов и Стронга. Тогда говорили: ну, что за собака! Зайдут воры, а он еще и поможет им вещи вынести.
Стронг был «племенным» кобелем. И на моего отца сильно наезжали из клуба. Папа не ходил с ним на дрессировку. А собаки такого класса были достоянием страны и имели большое значение для разведения. Стронг просто обязан был посещать выставки, проходить курсы дрессуры и быть в форме. И от папы это требовали. Настолько, что стали убеждать, что папа – плохой хозяин для такой собаки, и просто обязан продать ее тому, кого подберет клуб. А желающих было много. И папа сломался. Однажды он взял Стронга на поводок и отвел, чтобы отдать женщине, которую выбрал клуб… Отец не взял денег за собаку. Хоть и стоила она по тем временам очень дорого… Он подписал документы и убежал. Не оглядываясь и не останавливаясь. Потому что он – плакал.
Я все это знаю по рассказам и фотографиям. И не знаю… Откуда живет во мне эта мечта – иметь Свою Овчарку. Откуда это ощущение – щенка, прижавшегося к теплой шерсти большой собаки, спрятав нос между ее лапами, ощущение покоя и безопасности под защитой большого и сильного зверя. И почему мне так знакомо это – тепло большой и сильной спины под попой, мерно качающейся при каждом шаге, и густой шерсти в руках, за которую я держусь….
А вот и нет. Чтобы описание моей собачьей жизни было полным, надо написать еще о двух собаках в моей жизни. Одна из них научила меня тому, что не все человеческое хорошо для собак. Что мы – разные. А вторая… Вторая, пробегая мимо меня, в мгновение смела часть моей жизни…
Опять детство. Опять мои дворовые собаки, которых так и нельзя было привести домой…
Щенок был крупным, месяцев 10, рыжим. Из тех, про кого говорят: метис овчарки. Осень была жутко дождливой и холодной, под ногами была сплошная грязная чача, холодная вода была везде. Цвет жизни был совершенно серый, серый до полной бесцветности. Щенок болтался на школьном дворе, был мокрым и грязным. У него были длинные ноги и веселые глаза. Он приходил к детям, гуляющим на продленке и играл. Мальчишки норовили его обидеть. А мы, я и пара моих подружек – его спасти… Мы нашли в соседнем общежитии какое-то странное помещение у самой земли. Оно было маленьким, но для будки вполне бы сошло. Мы постелили там стыренное дома одеяло (за что, естественно попало), каждый вечер перед уходом домой отводили туда щена, клали туда еду и закрывали железные дверцы, прижимая их большим камнем… Но, каждое утро двери были приоткрыты и щена там не было. А после уроков мы опять отбивали его у мальчишек. И так продолжалось долго, наверное, месяц. Пес никак не хотел понять, что надо жить в «будке», ждать, когда мы придем и возьмем его гулять и покормим. Пес драл о железо дверей лапы в кровь, но выдирался на улицу… И мы не могли понять, почему? Почему он не понимает, что мы, мы спасаем его от непогоды, от злых мальчишек, от всяких уличных бед, почему он ломится, раздирая лапы, эту грязь и дождь, почему убегает с теплой сухой подстилки и от еды. И от нашей доброты. Через некоторое время неблагодарный щенок начал избегать нас, поджимая хвост обегал нас по большой дуге. А когда нам удавалось поймать его, сопротивлялся и не хотел залезать в «будку»… Была в нас глупая, детская обида… и, почему-то – чувство вины перед псом.
А что это было – я поняла гораздо позже. Я помню до сих пор его сопротивление и его страх перед нами. И, намертво вошло в сознание это чувство вины. За то, что дать ему достойную жизнь – я не могла. Но, я пыталась и лишить его той жизни, в которой мне не было места. Его свободы дворового пса. Возможности найти себе еду. Возможности убежать от опасности. Я до сих пор представляю себе, как было страшно и больно молодой собаке в этой «будке», когда каждый раз он вырывался на волю. Любой ценой. И, поняв это однажды, раз и навсегда есть в моей жизни запрет на полумеры в отношении жизни другого существа. Если взялся – доведи до конца. И – никак иначе.
А вторая собака…
Это было любовью. Четыре года любви, которая была болезнью, гранью безумия, самое яркое, сильное и больное чувство в моей жизни. Нет, не к собаке. Он был на 4 года моложе меня, и он был женат. И было ясно, что разрушать его семью, какой бы она не была – не станем ни я, ни он. Надо было остановиться, закончить эти отношения. И не было сил…
Праздники, особенно те, которые считаются семейными – самое тяжелое время для любовниц…
Новогодняя ночь приближалась. Обычно я старалась в эту ночь уехать из города, на дачу с компанией друзей, костры, шашлыки, елка. В тот год почему-то так случилось, что я осталась в городе. Выпив шампанского с родителями, что-то подняло меня и понесло в город. Веселый, праздничный город, весь в огнях и музыке. Я пошла в город пешком… Мой район был пустым и тихим. Я шла по широкой, ярко освещенной улице, пустой, пронзительно прямой, покрытой легким снежком. Не было никаких следов – ни людей, ни машин. Тонкое, свежее покрывало снега. Улица непременно должна была привести меня в Город. Там было бы легче. Там кончилась бы эта бесконечная, самая одинокая новогодняя ночь в моей жизни. Я куталась в шубу, легкий снег падал на лицо. Улица была уютной, и как нельзя более подходила моему настроению.
Пес появился из-за моей спины бесшумно и неожиданно. Он пронесся мимо меня, почти меня задев. И я видела уже только его сзади – стремительный бег рыжего боксера, прямо по середине проезжей части, целенаправленно убегающий пес. Из ниоткуда – в никуда. На полотне дороги оставались четкие собачьи следы. Я остановилась и проследила взглядом его бег. Улица была прямой и я видела его долго – яркое оранжевое пятно в свете желтых фонарей, на белом снегу. Я оглянулась – не было никого. Только два следа на снегу: мой и собачьих лап. Не было никого… Откуда, куда бежал пес в новогоднюю ночь? А куда я иду? Откуда? Зачем… Ах, да… Я – несчастна, и я иду в Город. Как пес. Который что-то ищет в пустом городе в новогоднюю ночь…
Город встретил меня огнями, музыкой, салютами, пьяными веселыми лицами. Мы погрелись у вечного огня на Марсовом поле, меня угостили шампанским. Мне дарили какие-то шарики. Я безумно устала, не помню, как вернулась домой и легла спать… Мне снился рыжий пес, убегающий по белому снегу, только за спиной было темно, а он бежал в свет. И я уже точно знала, куда мне идти…
Расстаться было трудно. И – просто. Надо было просто перерезать все нити сразу. Это было уже нужно обоим. Просто, каждый не мог сделать это первым… И находил себе оправдание: я не хочу причинить тебе боль. Надо, чтобы решение принял кто-то один. А второй – непременно бы с этим согласился…
Нет… дружбы после любви – не бывает…
Невозможно.
Ну, и моя последняя собачья история…
Тогда я работала следователем в Центральном районе Питера. Целый день – белка в колесе, люди, мысли, разговоры, писанина, ничего не успеть, выговоры начальства, дерганья оперов…. Часов по 12-14 рабочего времени в день, то безвылазно в кабинете, то срывают куда-то ехать. Вечер – это мое. Пешком до метро. Проветрить забитые мозги и на несколько минут отключиться от этого суетливого, но такого близкого уже мира…
Ближайшая станция метро – площадь Александра Невского. Конец ноября, один из первых мокрых снегов, когда под ногами противная слякоть, в очки летит противная полужидкая субстанция, ветер такой, что зонт не открыть. Как же хорошо. Брести и ни о чем не думать. Все вокруг имеет какие-то странный четкие очертания, непонятные цвета и плоские формы. Площадь у метро. Прохожу мимо лотка с прикрытыми клеенкой газетами. В теплый светлый вестибюль. Останавливаюсь. Уворачивась от ворчащей тетки (я ж выхожу там, где вход!) выбиваюсь обратно, в серую мокрую темь. Идут к лотку с газетами. Стою и тупо смотрю на мокрый полиэтилен… Краем глаза вижу сидящую рядом с лотком собаку. Так вот почему я вышла на улицу! Бесцельно потрогала клеенку на газетах и журналах, и пошла к входу в метро… Нет. Что-то не так. Я вернулась к лотку.
-Это ваша собака? – спросила тетку, завернувшуюся в клеенчатый рваный плащ.
- Нет, сидит тут уже часа три. Пыталась отогнать – не уходит. И звали, чтоб под навес ушла – нет, сидит здесь.
Собака была овчаркой. Той самой овчаркой. Здоровенным кобелем, настоящим ВЕО.
Я стою и смотрю. А пес смотрит на меня. И немного мимо. Оставляя мне выбор – зацепиться взглядом или пройти и больше не вспоминать, считая, что просто пес ждет хозяина. По очкам течет вода, пальто намокло, под волосы за воротник забивается снег. В руках – большой портфель с уголовными делами. Завтра с утра в изолятор, там надо очередь забить в 7 утра, чтобы попасть в первых рядах в 9… Иначе можно простоять весь день в очереди на улице и так и не дождаться освободившегося следственного кабинета. А у меня сроки. И дежурный адвокат, которого не напрячь занять эту самую очередь.
-Что ж ты тут сидишь, собака?
-А вы возьмите себе, хорошая собака, спокойная, только ее с места не сдвинуть.
-И как я ее возьму, если не сдвинуть? И есть у меня уже собака дома… А квартира маленькая. Сын маленький. И родители - выгонят вместе с ним… А у вас веревочка – есть?
-Есть, вот, от газетной пачки. Тоненькая только. И короткая.
У меня в руках тонка, коричневого цвета, хлопчатая веревочка. Мгновенно я начинаю всем телом ощущать взгляды ночных площадных торговцев. Потому что это – момент решения. Все взгляды – мои. Но – не взгляд собаки. Пес не смотрит на меня. Он вообще ушел из поля зрения, оставаясь сидеть на том же месте. Как в сумерки, почти исчез. В моей голове проносится: Куда? Зачем? На это вопросы ответов нет. А как в метро? Потом в автобус? На это ответ есть – идти пешком. Ну, хоть один ответ – четкий и понятный. Я ставлю портфель с делами на лоток, подхожу к проявившемуся псу, повязываю на его шею веревочку, короткий хвостик которой можно держать в руке, в другую руку беру портфель. Говорю, ну, пошли, рядом. И мы вдвоем медленно идем к мосту через Неву, берегов которой не видно в пелене снега.
Заневский проспект. Площадь. Идем к «Ладожской». «Ладожская». Господи… теперь пустырь этот здоровый… Лезть в толпу пассажиров с грязной псиной на веревочке – безумие… Портфель тяжеленный. Ну, что ж, идем… Мы идем рядом через непогодь, под ж/д мостом… Пустырь.
На самом деле, я уже так устала и отупела, что ничего не понимаю и не могу думать. Одна мысль, правда, есть. Что скажут родители. Нормальная такая мысль для тридцатипятилетней бабы – следователя. Пустырь. Иду по краю дороги, мимо проносятся машины, распуская брызги грязной воды. Что же делать? Пересекаю проезд-грунтовку, уходящий вглубь пустыря. Останавливаюсь. Это дорога в гаражи. Поворачиваю и иду в глухую темноту, каблуки утопают в грязи.
Ярко горит маленькое окно сторожки, запотевшее изнутри. Стучу. Рука протирает окно, выглядывает дедок, выходит.
-Здравствуйте, вам собака для охраны не нужна? Овчарка… я ее подобрала…
-Да, у нас тут целая свора на прикорме – охраняет. Глянь-ка, действительно овчарка. Большой какой. Знаете, а оставляйте, одной больше, одной меньше – их клиенты все равно кормят. Кто что принесет. Чаю горяченького хотите?
-Нет, спасибо. Пойду домой…
Идти через пустырь без собаки – совсем неуютно. Денег на машину – точно нет.
Дома…
-Папа, а я овчарку подобрала, настоящую.
-Ты же знаешь, овчарка – собака серьезная, с ней надо заниматься. Лучше бы овчарка, чем твоя …
-Я оставила ее в гаражах.
Забыли.
На следующей неделе в курилку на работе рассказываю про овчарку. Секретарь отдела, Марина:
-Жаль, что отдала. У моих родителей в Псковской на той неделе лайка погибла. Я бы отвезла.
-Ну, давай в эти гаражи съездим, попросим оперов. Заберем. Им пес там не нужен.
-Давай…
Еще через несколько дней едем в гаражи. Жигуленок увязает в грязи, но продирается к сторожке.
-Здравствуйте. Помните, я вам оставляла овчарку?
-Аааа, Рекса? Конечно, конечно! Отличный пес! Он нам всю стаю построил, охраняет – самостоятельно по периметру работает! Послушный такой, умный. Отличный пес!
-Мы хотим его забрать. В деревню, охранять.
-Жалко… мы бы оставили… хороший пес… Ну, ему в деревне то с хозяевами будет лучше. Только, они где-то на территории сейчас бегают. Они придут к 10 вечера – поесть и на работу – улыбается дедок.- Вы приезжайте. Если пойдет к вам – заберете. А помогать ловить не будем – нам самим такие нужны!
В понедельник Марина рассказывает, что они с мужем забрали Рекса из гаражей и увезли к родителям. Те были очень рады, пес сразу к ним пошел. Остался там.
Только, это не конец истории. Через два года…
-Знаешь, пес оказался старым уже. Настоящий охранник, только на цепи не сидел. Да, и родители любили, чтоб на воле. Оказался драчливым. Не выносил кобелей деревенских – грыз. Деда в лесу от волка спас… Дед потом его лечил долго, здорово его волк подрал. Только, ушел волк. Одиночка зимой – страшный. Если б не Рекс… Сосед его пристрелил ночью. Рекс загрыз его пса. Не ладили они, все время дрались…
Что было лучше? Оставить его в гаражах? Или дать два года настоящей собачьей жизни, свободы, борьбы, любви…. Есть ли разница?
Собаки....
Деньги за лошадь я отдала Сержику вечером. Оставив "свою" лошадь в конюшне-сарае, я ехала домой. шел дождь, город был грязным и черным, в голове была безнадежная пустота. Что же я наделала... и что же мне теперь делать... я купила лошадь. Я купила лошадь. Я купила лошадь. Блин.
Светофор у площади Калинина неожиданно загорелся красным, но по тормозам я ударила раньше. В свете фар на переходе лежала собака. На черном, грязном асфальте - черная, лохматая собака. Она не шевелилась. Или шевелилась... Я аккуратно подъехала сбоку, пытаясь через окно увидеть, живая ли. Нет, надо открыть дверь, надо выйти и посмотреть, может - живая. Включила аварийки, потому что уже загорелся зеленый, протянула руку к ручке двери и тут... сбоку пролетела машина, ударив лежащую собаку, тело отлетело вперед...
Я слишком долго думала, чтобы выйти из машины и посмотреть.
Какой удачный сегодня день... сегодня я купила лошадь... что же я наделала...
Там, в свете фар, была еще живая собака.
Жизнь - за жизнь...
2007г.
.
