Глава первая.
- Следующий! – хрипло крикнул хмурый бородатый стражник, недобро оглядывая пеструю толпу перед воротами. – Кто там без поклажи?!
Подхватив с повозки свернутый плащ, сквозь душную, пахнущую потом и пылью толпу, протиснулся юноша и встал перед стражником, стянув повязку с лица. Порывшись за пазухой, он вытащил аккуратно сложенный кусок пергамента. Стражник снисходительно пробежал по нему глазами, сплюнул в сторону и гаркнул прямо в лицо:
- Имя!
- Там написано.
- Я тебя не спрашиваю, что там написано! Имя!!
- Кей Анат.
Съежившийся в крошечной тени, растянутого на колышках плаща, старый писец жалобно заскрипел пером, занося очередное имя в длинный список людей, входящих в город.
- Цель прибытия?
Стражник орал, словно надеясь криком расшевелить знойный, густой воздух, немилосердно давящий на затылок.
- Работа.
Стражник снисходительно ухмыльнулся, опустив взгляда в документ. Читал он медленно – Кей видел, как шевелились его потрескавшиеся от жары губы.
- Слесарь? Возничий? На каменщика ты не тянешь – сплошные кости, - стражник сосредоточенно водил грязным пальцем по строчкам. - Техник?! - Он удивленно присвистнул и поднял взгляд.
- Да. На «Тень Бога». Там написано.
Стражник вперился в документ. Толпа почтительно зашевелилась. Многие подняли глаза наверх, забыв о том, что у подножья городской стены «Тени Бога» не видно. Писарь, высунув от усердия кончик острого, будто жало, языка, что-то быстро застрочил на пергаменте. Кей с удивлением заметил, что кисть правой руки у него деревянная.
Уплатив непомерную столичную пошлину пятью линзами чистейшего пустынного стекла, Кей, все еще чувствуя спиной любопытные взгляды, прошел сквозь городские ворота Канес-Ке – крупнейшего из шести городов-кратеров пустыни. Работая локтями, он двинулся сквозь толпу несчастных, прибывших в город с товаром, коим следовало пройти таможенный досмотр. Дородный купец с массивными стеклянными серьгами в ушах и окладистой бородой яростно торговался с начальником стражи, махая руками в сторону цветастых развязанных тюков. Судя по уныло-безнадежным лицам его спутников, рассевшихся на циновках у стены, торг шел не первый час, и ничто не предвещало его окончания.
Проклятая жара. Проклятый песок. Песок скрипел на зубах, жег кожу под одеждой. После изматывающего трехнедельного перехода через пустыню, больше всего на свете хотелось скинуть грязное тряпье и нырнуть голубую спираль оросительного канала, питающего водой террасные поля. Несколько богато одетых женщин отделилась от толпы и направились к спускаемой деревянной платформе. Сразу видно - из нижнего города, таким отдать линзу за быстрый спуск – пустяковое дело. Проводив их взглядом, Кей обогнул длинный ряд деревянных самоходных повозок и свернул на тесную, уходящую крутыми ступенями вниз улицу, погрузившую его в прохладный полумрак. Глиняные дома стояли так близко, что два человека могли бы разойтись, только прижавшись спинами к их стенам. Песчинки, забившись в сапоги, тысячами острых зубов вгрызались в стертые, распаренные ноги. Домики бедняков, живших на верхних ярусах, нависали друг над другом, жались к стенам огромного, пыльного, желто-серого кратера. Кое-где между домами виднелись спускаемые платформы, зубчатые шестеренки механизмов и сверкающие дорогой сталью нити тросов. И скрип-скрип-скрип деревянных воротов, качающих воду. Миновав первый крутой спуск, от которого с непривычки заныли колени, Кей вышел на террассу. Под ним, внезапно оказавшимся на головокружительной высоте, лежала гигантская чаша города, с исполинскими ступенями садов и полей спускавшимися к озеру, на берегу которого стоял утопающий в зелени императорский дворец. Застывшая, казавшаяся безукоризненно отполированным зеркалом, гладь озера отражала без малейших искажений уходящий куда-то в бесконечную глубину город. А рядом со дворцом, спрятавшись под черным пятном собранного паруса, покоилась «Тень Бога».
Завтра… Такое непривычное завтра. Кей прикрыл глаза. «Лет через десять, если станешь тенью мастера…» «Вероятно, через пять лет, если учеба будет и дальше так продвигаться…» «Я подписал приказ. Через два года ты взойдешь на борт.» «Сопроводительное письмо, кошелек и рекомендации капитану ждут тебя внизу. Если повезет с караваном, через три недели ты будешь в Канес-Ке…» Бросив последний взгляд на теряющуюся в голубоватой дымке зелень террасных полей с копошащимися на них крохотными точками уборщиков урожая, Кей побежал вниз, перепрыгивая через ступени.
Улицы ширились, клетушки-домики бедняков с щербинами узких щелей-окон остались далеко наверху, уступив место беленым домам зажиточных горожан. За невысокими, ровными заборчиками пестрели цветами палисадники, у людей побогаче были и свои деревья, дающие благодатную тень. На улицах, играя в чижа, носились стайки чумазых ребятишек, лаяли псы, кудахтали куры за заборами. Из-под ног Кея с диким мявом выскочила кошка и одним прыжком скрылась за беленым забором.
Миновав последний, самый широкий уступ, Кей очутился в нижнем городе – седце Канес-Ке. Гончарные мастерские, стеклоплавильни, кузни, трактиры, постоялые дворы, базар – все это находилось внизу города, все кипело и бурлило яркой, многоголосой, жаркой жизнью на широких площадях и узких кривых улочках. Кей присел на истертые ступени и прислонился спиной к стене. Он вошел в город через Северные ворота, значит, предстоит пересечь кипучий центр города, чтобы попасть в южные кварталы, где теснились постоялые дворы для небогатых иноземцев. Купцы, вельможи, хозяева караванов, торговцы драгоценным деревом и шлифовщики линз селились в западной части, поближе к имперскому дворцу. Путь к южным кварталам лежал через изогнувшийся серпом легендарный базар, которому отдана была вся восточная часть нижнего города. Аккуратно развязав пояс, Кей достал тертую бархатную тряпицу, с нашитыми кармашками для хранения линз. Отобрав горсть старых, тертых, желтоватых линз, он положил их в пояс, а чистые, сверкающие, словно слезы, бережно завернул в тряпицу и упрятал ее в сапог. Слухи об искусности канесских воров доходили до самых дальних провинций. Свое же главное сокровище – приказ о назначении Кея Аната техником на «Тень Бога», подписанный мастером Оронтом, он оставил за пазухой, для надежности плотно затянув шнурок на воротнике. Он встал, отряхнул запыленную одежду. Линзы в сапоге лежали плотно – не достанешь. В поясе же, линзы весело позвякивали тертыми боками, этим старушкам не страшны были новые царапины, мутное стекло неприхотливо и не теряет в своей невысокой цене. Кей сбежал со ступенек и ступил на истертый песчаник мостовой нижнего города.
Канесский базар широко раскинулся на площади города, огибая зеркальную, никогда не знавшую ветра гладь озера Ке. Базар разрастался, протягивая руки-щупальца на соседние улочки, заполняя их шумом, резкими вскриками торговцев и пестрой теснотой. Бархатные, шелковые, газовые ткани всевозможных расцветок, лежали на прилавках яркими полотнами. Торговцы хвастали муаровым шелком, драгоценной парчой, расшитой жемчугами, продевали сквозь кольцо тончайший газ. Была тут и грубая, прочная парусина, не боящаяся ни воды, ни солнца, и тонкий лен, и конопляные холсты, и валяные шерстяные одеяла. Где-то вдалеке клокотал птичий рынок, над которым в недвижном воздухе висел резкий запах куриного помета. Ковры, медь, посуда,дерево, оружие, затейливые механизмы, драгоценности, зерно, пряности, овощи и фрукты, битая птица, сыры, соленья… Все столичное богатство было сосредоточено здесь, искрилось, сияло, возлежало на прилавках, равнодушно слушая громкие споры и неистовый торг. Резкими голосами вскрикивали продавцы медовых лепешек, толкаясь между рядами. Над низкими, крытыми соломой харчевнями курился дым, неслись запахи жареной птицы и печеных лепешек, щедро сдобренных топленым маслом. Между харчевнями, сидя на корточках у солнечных печей, торговцы наперебой предлагали печеный картофель, похлебку с потрошками в глиняном горшке, и жареных павлинов, спеша продать горячее, пока солнце стояло в зените.
Он шел по базару то свободно, то с трудом протискиваясь сквозь многолюдную толпу. Богато одетые купцы и полураздетые каменщики, утонченные, благоухающие вельможи и приземистые, насквозь пропахшие потом, кожей и железом кузнецы, дамы в шелках и полуголые базарные танцовщицы, пришлые, пришлые… Сколько же пришлых! Оно и понятно, каждому, небось, хочется стать богом. Только не знает никто, кто им окажется. Триста лет минуло, как ушел к звездам Тса-Хол, обещав вернуться. Триста лет, как появились пришлые… Тса-Хол был первым пришедшим со звезд, первым богом, открывшим Эстумцам силу линз. Смотрят звездные жрицы, глядят на пришлых пронизывающим взором своих холодных, фиолетовых глаз, но не видят, не находят в них тени Тса-Хола. А пришлых больше и больше. Толкутся по городам, кланяются в храмах, изучают древние манускрипты… Говорят, сейчас и в холодных странах, в лесах появляться стали. Местные их сторонятся, да и они не лезут.
- Эй, путник!
Кей обернулся. На пороге харчевни стоял толстый, потный, лоснящийся, как леопардова шкура, зазывала.
- Нет ничего лучше душистого, наваристого тшатта! Вкуси его и с первой ложки ты забудешь горести долгого пути, забудешь жаркую пыль пустыни и вой шакалов по ночам! Отведай моего тшатта и на душу твою снизойдет благодать, чистая, как канесское стекло. Съешь моего тшатта, и он укрепит твои жилы, а мышцы твои нальет невиданной силой.
Почему бы и не тшатт? Кей повернул к зданию. Уже берясь рукой за грубую, тяжелую входную ткань, он услышал за спиной голос, зазывавший следующего:
- Эй, гончар, и ты отведай моего тшатта! Cила трав и драгоценных специй укрепит твои пальцы, и глиняный кувшин запоет под ними, будто он из чистого серебра! Отведай душистого тшатта, гончар!
Кей улыбнулся и нырнул в сытно пахнущий полумрак харчевни.
В традиционно круглой комнате вдоль стен тянулся широкий стол из ноздреватого, мягкого песчаника, обмазанного глиной. Тесно стояли вязаные из соломы, пропитанной рыбьим клеем стулья, жалобно поскрипывая под дородными посетителями. Посередине, под круглым отверстием в потолке, стояла солнечная печь. Беспощадные лучи солнца, направлялись вогнутыми зеркалами на крыше прямо на глиняные горшки. Из горшков валил ароматный пар, в горшках булькало, шкворчало, брызгало маслом и и кипело. Обливаясь потом мальчишка-поваренок ворочал ухватом, подвигая горшки вслед за солнцем. Кей с трудом втиснулся между громадным каменотесом с иссиня-черной кожей и тонкогубым, плешивым стариком, с белыми, очень чистыми руками. Старик, тут же уперся ему в бок острым локтем. Пышногрудая, рыжеволосая повариха поставила перед Кеем миску тшатта – густой, очень наваристой похлебки из цесарки, куриной печени и кореньев, щедро сдобренной зеленью, орехами и перцем. К тшатту полагалась обжигающая руки лепешка и горсть шариков острого, твердого, как камень белого овечьего сыра. Кей запустил ложу в миску. Каменотес сочно хрупал лежащие перед ним луковицы, откусывая от них, словно от яблока и заедая горечь тшаттом. Луковицы были злые, глаза слезились и у него, и у Кея. Старик, пересчитывая ему ребра локтем аккуратно выскребал хлебом остатки густого соуса. Шлифовщик линз, сразу видно. Кисти рук маленькие, узкие, словно лапки цыпленка. Ногти гладие, короткие, чистые, сточенные на большом и указательном пальцах. Да и кожа на пальцах тонкая, красноватая, будто шкуркой терли. На руках, на одежде нет-нет, а блеснет искоркой драгоценная стеклянная пылинка. Кей закинул в рот несколько шариков сыра. Хорош сыр, хоть и привозной. В кратерных городах держат только птицу, крупной скотине нет простора. Интересно, что шлифовщику понадобилось в этой харчевне для бедняков на самой окраине базара? Кей принялся за тшатт под общий стук ложек. Ели быстро, молча, пока горячее. Неспешные разговоры велись за ужином, а сейчас, пока солнце в зените греет зеркальную печь, нельзя мешкать.
Узнав у дородной хозяйки, где находятся суконные и кожевенные ряды, Кей расплатился щепотью желтого, мутного стеклянного песка, и вышел из харчевни. Следовало купить плащ и сапоги – старые сильно износились. Люди вокруг давили, толкали, щупали, наступали на ноги, яростно торговались, отмеряли, взвешивали, насыпали и заворачивали, обдавали паром из чайников и душным дымом кальянов, примеривались, приценивались, пробовали на зуб, на прочность, на разрыв…. Запахи благовоний, кальяна, ароматических масел парили в воздухе тяжелыми клубами.
Кей остановился перед оружейной лавкой. На шитом золотом бархате лежали кривые ножи и сабли в богато изукрашенных ножнах. В уголке бородатый купец, сидя на трехногом табурете курил кальян, раздувая его так сильно, что искры валили от угля в разные стороны.
Кей провел пальцем по широкому узорному клинку.
- Небесная сталь, - купец вынул изо рта мундштук и кивнул на клинок. - Клинок, достойный Царь-Бога.
Кей молча кивнул. Метеоритное железо, очищенное от серной скверны долгим томлением в солнечной печи, окутывало клинок неким мистическим ореолом, заставляя покупателей испытывать священный трепет. На деле же, придавало хрупкость и ломкость лезвию, сталь, скованная с небесным железом проигрывала в свойствах обычной стали.
Купец огладил бородку и забулькал кальяном, наблюдая за Кеем из-под косматых бровей.
Кей отложил клинок и потянулся к слиткам сырцового железа. Тяжелое, звонкое, без видимых пор.
- Добрый металл.
Купец помахал ладонью, рассеивая дымное облако.
- Из самого Награсса. Поездка за ним обошлась мне в целое состояние, но оно того стоило. Кислые болота дают самое лучшее сырье.
- Я вырос в тех краях.
- Тогда ты должен знать.
Кей легонько стукул один слиток о другой и прислушался к песне металла. Металл пел звонко, чисто, протяжно. Без каверн.
- Техник?
Кей кивнул. Техники всегда сами делали себе инструменты.
- Сразу видно. Даже такой юный техник чувствует металл получше иного кузнеца. – Торговец затянулся дымом и щелкнул ногтем по слитку. – По слухам, старый техник с "Тени Бога" уходит в отставку. Оно и понятно, сорок с лишним лет на корабле… Да… Где учился? В Механиуме?
Кей снова кивнул.
- Может, знаешь тогда, кого на «Тень Бога» направили?
Кей пожал плечами. Торговец сник и забулькал кальяном.
- Я, видишь ли, поспорил с приятелем, что новый техник будет родом из Диких Северных Краев. А он, не поверишь, считает, что возьмут кого-то из пришлых…
Кей усмехнулся, он давно знал этот анекдот. Купец благодушно рассмеялся собственной шутке. Кей отложил два слитка и уже открыл рот, чтобы спрость цену, как резкая боль в сапоге пронзила его ногу. Он взвыл, завертелся, откинулся на прилавок, пытаясь стянуть тугой сапог, пока ногу жгло каленым железом. Запахло паленой кожей и содрав, наконец, проклятый сапог с ноги, Кей вытряхнул из него пылающий красным кальянный уголь. Торговец суетился и охал, путаясь в полах пестрого халата, сувал ему плошку со свиным жиром и флакончик лавандового масла. Кей смазал вздувшуюся белым пузырем кожу, замотал ожог и вновь натянул сапог, стараясь не думать о том, что он испытает, едва встанет на ноги. Жесткий шов сапога с наслаждением впился в воспаленную кожу. Кей поднялся и тут его прошиб холодный пот – бархатной тряпицы с линзами не было. По узкой улочке, меж торговых рядов мчался низкорослый подросток в лохмотьях, часто оглядываясь некрасивым, очень смуглым перекошенным лицом со злыми, белесыми глазами.
- Вор! – заорал Кей во всю мочь.
- Вор! Вор! Обезьяна! Обезьяна ограбила техника! Держи, держи! – визжал торговец вдогонку вору.
- Вор! Обезьяна! Лови! Лови! - неслось со всех сторон.
Кей взвыв от боли, бросился вперед и сквозь расступающуюся толпу и успел заметить, как подросток, оглянувшись, ловко подпрыгнул, уцепившись руками за шесты торговых палаток, подтянулся и помчался вглубь рынка, прыгая по крышам торговых рядов.
- Поймают, - торговец устало прислонился к стене, обмахиваясь полой халата. Он побагровел от бега и все не мог отдышаться. - Обезьян у нас не жалуют, весь город на ноги поднимут, но поймают… Не сегодня-завтра, приведет тебе его начальник стражи, а ты уж не скупись на наказание. Обезьяна должна знать свое место.
Кей пожал плечами. Слава о неуловимости канесских воров едва ли не затмевала славу об их искусности, а уж обезьяньей ловкости и говорить не приходилось. Этих низкорослых, жилистых, сильных подростков-полулюдей привозили с островов южных морей. проданные родителями добровольно, или краденные, эти дети с младенчества жили в обезьяньих семьях. Затем ребенок снова возвращался к людям, помощью палки и кнута учился говорить, ходить на двух ногах и выполнять требуемую работу. Обезьян использовали в шахтах, где они, карабкаясь по стенам вниз и вверх добывали руду и драгоценные камни. Тяжелая, на пределе, работа, не оставляла им сил на сопротивление, вечная темнота и духота шахт ослабляла непреклонный уже в подростковом возрасте, дух. Оттуда бежали, нанося убытки хозяевам – правильно выращенная и хорошо подготовленная обезьяна стоила недешево.
- Из сапога достать! Вот уж не думал, что есть более безопасное место для свертка с линзами... - Торговец протянул Кею очередную порцию свиного жира. Они вернулись в лавку и Кей, расположившись на неудобном, низком табурете, щедро смазывал ожог сомнительными снадобьями, извлекаемыми торговцем откуда-то из недр прилавка. - А главное, техника, техника обворовать! До этого только презренная обезьяна может опуститься. Но как ловко-то, а! - Торговец всплеснул руками, достал пучок какой-то травы. Откусив пару стеблей, он принялся жевать их, энергично двигая мощными челюстями. - Вот уж не думал, что обезьян есть мозги. То есть мозги-то, конечно, есть, но пользоваться они ими не умеют. Туповаты они. А как иначе, только безмозглый полезет в те подземные дыры, куда их посылают... - Торговец сплюнул бурую кашицу на чистую тряпку и приложил к ожогу, сноровисто и умело перевязав ногу. - Болеть меньше не станет, но заживет быстрее.
Чувствуя спиной обжигающе-сочувственные взгляды, стараясь не думать о боли, пронзающей ногу до кости при каждом шаге, Кей пробился сквозь базарную толпу, со смаком обсуждающую растущую распущенность обезьян и бессилие императора.
Кей стиснул зубы и свернул к южным кварталам. Завтра. Завтра все это уже не будет иметь значения, завтра он будет бесконечно далеко отсюда. Рынок нехотя отступал, цепляясь пестротой редеющих прилавков за шершавые, серо-желтые стены таверн и харчевен. Кей вновь погрузился в душно-пыльный полумрак узких, извилистых улочек, ведущих к Южным кварталам.
Таверна, на ночлег и ужин в которой хватило оставшихся линз, была низким, темным, приземистым зданием без окон, окутанным клубами кальянного дыма, мешавшимся с запахом пота, нечистой одежды и резким, кислым запахом дешевого пива. Кей, опасливо покосившись на бочки, заказал кружку настоенного на травах меда, от всей души надеясь, что трактирщик отцедит тараканов. Длинный и тощий, как жердь трактирщик угрюмо кивнул и растворился в чаде и дыму. Было людно, душно и тесно, кто-то храпел в углу на соломенном матрасе, кто-то горланил песню, кто-то дремал, положив голову на липкий, усыпанный крошками стол. Гудели и ползали мухи.
- Даааа, что ни говори, а император наш сдает, - прогрохотал звучный голос где-то по левую руку от Кея. - Канес-ке уже не тот, что раньше. Нет железной руки, ослабла стальная воля... И вот результат - обезьяны, о-безь-я-ны!!! Стали воровать. Сегодня на рынке чуть не десяток случаев. Говорят, одна и та же рожа, но я тебе скажу, чушь это. Все они на одно лицо. И грабили-то, грабили кого! Уважаемых граждан! Жену судьи, трех купцов, чью-то там дочку, чуть не посреди базара из шелков вынули... Даже на техника позарились, слыхал.
- Не знаю, не знаю, - пробухтел рядом низкий, раскатистый бас. - Не очень-то я верю всем этим слухам, уж больно как молва их раздувает. Ну, сперла какая-то беглая макака у базарной торговки яблоко, что сразу шум поднимать? Не воры они, и никогда ими не были. Что б на базаре воровать, это ж какие мозги нужны! А обезьяна на то и обезьяна, что безмозглая...
Из чада выплыл трактирщик и бухнул перед Кеем тяжелую глияную кружку. На краю кружки, силясь оторвать себе голову, умывалась муха.
- Это вы не скажите, - задребезжал сухой старичок в стеганом халате, сидевший напротив Кея. - Мозги есть у всех, не все их используют. Я много лет имел дело с обезьянами и скажу, что слухи об их безмозглости сильно преувеличены.
Согнав муху, Кей опасливо отхлебнул из чашки. Мед оказался жидким, кислым и перебродившим, и он отставил кружку.
- Обезъяне нужен кнут и сильная рука, - продолжал дребезжать старик. - Много работы, мало жратвы и изредка пестрые тряпки, они их любят.
- Я ж и говорю - ослабела рука императора. Наместника нет, Тса-Хол тоже, судя по всем, возвращаться не собирается...
Перед Кеем возникла миска с похлебкой из бобов. Стараясь не вглядываться в содержимое и запретив себе думать о вкусе, он глотал холодное варево, надеясь, что его желудок окажется достаточно крепок, чтобы справится с ним. На мгновение перед его взором возникли смуглые, быстрые руки матери, ставящие перед ним блюдо с жареным фазаном. На мгновение Кей прикрыл глаза, позволив себе погрузится в видение. Фазан благоухал. Фазан был обложен брусникой и пряными травами, рядом неизменно стояла чашечка кисло-сладкого ягодного соуса. К фазану были моченые яблоки и печеные на углях овощи, щедро натертые чесноком. Усилием воли Кей вернулся к бобам, вторично запретив себе думать о вкусе и вглядываться в содержимое. Просто еда.
- Не богохульствуй! Он ушел к звездам, и вернется со звезд в своем, или ином обличае, так было сказано. Вернется в свое время.
- Так триста лет прошло!! Не три, не тридцать!
- Тса-Хол всегда говорил правду, - встрял печальный голос из угла. - Он сказал, что придет. Он знает, что мы ждем его.
Кей расплатился за ужин и встал из-за стола. Трактирщик кивнул ему на проем, занавешенный плотной покрывалом из верблюжей шерсти. Нырнув в душную темноту, Кей чуть было не споткнулся в темноте о храпящее под ногами тело. Впрочем, храпели не только под ногами - громовой храп сотрясал густой, спертый воздух комнаты, исходя отовсюду. Стараясь ни на кого не наступить, Кей, перешагивая через раскинутые ноги и руки, отыскал свободную циновку под узкой отдушиной, разделся и, подложив под голову свернутую одежду, лег, от души надеясь, что его тело окажется непривлекательным для местных клопов. Сон не шел к нему, из-за насыщенного событиями дня, из-за такого долгожданного завтра. Временами его окутывала легкая дремота, в которой ему виделось полированное темное дерево и черный трепещущий парус "Тени Бога". Кей сел, скрестив ноги и принялся терпеливо ждать утра. Он умел ждать.
Перекидываю статьи со старой версии сайта на новую. Сейчас как раз переношу твои, про Марика. Проверка орфографии подчеркивает твою фамилию, не знает такого слова. Щелкаю, чтобы посмотреть, какие предложит варианты коверканья 
А ты красотка 
