Страх моей жизни. Так я никогда не боялась лошади, до паники, до слёз. Но я победила этот страх).
Прилив.
2011 год, наша бэстовская команда поехала в Самару посмотреть коней на закрывающемся заводе Отрада. Мы ожидали их возвращения с 1-2 головами, а приехали наши ребята с большим коневозом. И из Самары к нам приехало 6 голов. Один из новеньких был не с завода. Девяти или десятилетний жеребец из конкура и троеборья, русский рысак. Более воспитанного жеребца тогда я ещё не встречала. Максимально тихий, ни бу-бу никому, аккуратно выходящий из проёмов дверей и ворот, единственное, что выдавало в нём интерес к происходящему - глаза. Живой, подвижный, любопытный глаз, всегда заинтересованно наблюдающий за происходящим. Как-то я упоминала уже, что его можно было оставить в проходе, без развязок, даже рядом с кобылами и он не шевельнётся. Замрёт и будет ждать возвращения человека. Тогда меня это изумило. Время шло, жеребец стал активнее, начал разговаривать, позволять себе больше. В то время я не коноводила, работала наша девочка, воспитанная с проката. До Прилива с жеребцами она дела не имела, поэтому позволяла ему всё, что и другим лошадям. Прилив начал заходить за спину, хватать губами, а потом и зубами за одежду, стал показывать характер: кричал, наезжал на других лошадей, дрался через денник с другими лошадьми. Его пришлось переселить в последний денник, чтобы сосед был только с одной стороны. А потом он прыгнул на своего коновода. Она вела его в руках по улице после работы на корде, жеребец, как обычно, зашёл за спину, а дальше Кристина ничего не поняла, но уже лежала на земле, а Прилив убегал. Тогда никто не понял произошедшего, коновода отругали и велели впредь быть внимательнее. Время шло, а жеребец наглел всё больше. Он уже открыто мог напасть на мимо проходящую лошадь, отбивал даже по кобылам, если они подошли ближе, чем, по его мнению, можно. Потом он напал на конюха, на второго коновода, я уже работала в полную силу и Прилива предложили мне. Дело было зимой, тентовый манеж ещё был только в проекте и все работали в старом крытом со столбами. Там же была бочка и огороженный круг, типа бочки, для шагающих. Туда мы с Приливом и шли, чтоб не мешать берейтору с кобылой. Я старалась не выпускать жеребца из поля зрения, не давала останавливаться, заглядывать мне за спину и просто вертеться по сторонам ( он пытался наблюдать за кобылой). А дальше ничего не ясно. Я не отворачивалась, не упускала жеребца ни на секунду, но... На меня обрушилась стена с копытами. Сначала я именно так и подумала, что неведомой силой развалило здание и нас с Пупсиком ( ага, именно так нежно мы звали Приливку) накрыло. Было страшно, я понимала что лежу под лошадью и то, что меня не раздавило - чудо. Мой взгляд упирался в прямо в подошву кованного копыта. Тут я оценила размеры своей головы и его копыта и осталась очень довольна тем, что размеры совпали, иначе плохо было бы моей головушке. На самом деле, всё случилось очень быстро, а мне казалось, что время тянулось. Я боюсь тесных, узких пространств, давящая сверху лошадь приятных ощущений не добавила. И вдруг давление исчезло, вместе с ним и исчез и Прилив, который унесся из манежа на улицу. Я вскочила и рванула за ним, он уже весело скакотал по улице, потом его загнали в леваду, а оттуда его уже выловила берейтор и мы ушли обратно в манеж провоцировать его на новое нападение, дабы отбить у него желание повторять этот трюк. И это тот конь, сломить которого не удалось. Он был готов биться до последнего, только бы не уступить.
Где-то пару-тройку недель я пыталась восстановить картину произошедшего в голове. Хозяйка Прилива рассказывала, что выглядела я эпично, когда вылетела за жеребцом в день происшествия: на белой шапке чёткий след подковы, с уголка губ струится кровь, а по одной стороне я вся испачкана в песке. Примерную картину я восстановила: встав на свечу, жеребец хотел поставить ноги мне на плечи, но я мелкая и тощая слишком для такого веса, поэтому он скользнул левой ногой мне по голове и плечу и мы упали. Упали удачно: моя голова была под его грудиной, которой он лёг на своё же копыто, а я упёрлась поначалу головой в подкову и получила красивую подкову на шапке. В тот день Прилива я не боялась. Но потом страх стал накатывать на меня волнами. Ещё неделю или около двух я продержалась, но вскоре поняла, что меня трясёт от страха при мысли что его надо идти собирать и выводить. Как итог я отказалась его коноводить, мой максимум был почистить и собрать/разобрать. Шагать в руках или верхом - нет, ни под каким предлогом. Через несколько лет я ушла из Бэста и пришла работать в Райдер к Жанне Зейферовой, спортсменке которой был продан Прилив. Он оставался таким же, только теперь у него в разы возросла нагрузка, а без хлыста к нему никто не подходил и шагали его почти всегда верхом. Страха он у меня уже не вызывал, ещё в Бэсте я переборола его, но не общалась с ним близко, а теперь это была необходимость. Каждый день теперь я приходила к Приливу несколько раз. Угощала его, кормила, не наказывала физически за крики или швыряния на стенки к другим лошадям, только голосом, могла прикрикнуть и всё. Со временем я смогла выводить его погулять в руках, попастись и уже не беспокоилась, что он что-то сделает. И он изменился, стал спокойнее, научился попрошайничать вкусное поцелуем, ранее хозяйка научила его просить передней ногой. Мало того, что он начал копать по поводу и без, так ещё и по человеку мог треснуть. Я переучила его на поцелуи. Но при всей своей агрессии, но был очень запуганный. Я не пользовалась хлыстом, как остальные, по двум причинам: во-первых, не хотела загонять его в себя ещё больше, а во-вторых, знала, что так он больше злится и может бросится. Мне хватало крика. Та же владелица кобылы, что обвинила меня в жестоком обращении сказала, что я покалечила её другую лошадь ( будучи на выходном) и сильно побила Прилива... Был момент, когда я сильно на него ругалась. В Райдере коваль всегда вставал у его денника. И хоть денник был занавешен, Прилив слышал и чувствовал других лошадей и мог швырнуться на дверь или стену. В тот вечер он озверел, лупил задними ногами, кидался на стену и на соседа, чего обычно не делал, визжал. И я дошла до него, открыла денник, вошла внутрь и наорала на него. Что делает Пупс когда на него ругаются? Он прячется: уходит к стене отворачивается и пытается слиться со стеной. После моей брани он вёл себя как сладкая гуля. Но кое-кто решил, что мне можно приписать избиение заодно. Я не самоубийца, последнее что могла бы сделать, это бить Прилива.
Затем было два момента. Первый. Пупс выбыл из работы из-за травмы и я его шагала и гуляла. Утром я вывела его пошагать на открытый манеж. Рядом с площадкой левада, где утром тусят прокатные кони. У жеребца выводная уздечка, самая простенькая, без капсюля и повода, на ней только гуляли и иногда работали в бочке. Я прицепила чомбур и мы пошли. Прошагав несколько кругов, пупс останавливается рядом с левадой почесать ногу. Всё происходит очень быстро: активный шаг, вкапывается, опускает голову и выставляет вперёд ногу, наступая на провисший чомбур, тут же пугается и поднимает голову уже без уздечки. Она с порванным нащёчным ремнём лежит на земле. Сколько мыслей пролетело у меня в голове - не передать. Быстро отстегнув чомбур, я обматываю им голову жеребца на подобии недоуздка и веду обратно в конюшню. А проход в конюшню мимо близко стоящих летников, из которых торчат конячьи головы. Я вообще не контролирую ситуацию, потому как мотни один раз головой жеребец и я уже в стороне и остановить мне его нечем. Но мы спокойно доходим до здания, заходим в него и оказываемся в деннике. Ни единого писка, ни поворота головы, как будто, это тот Приливка, что только приехал из Самары, глубоко воспитанный и уважающий человека. Не знаю что это было, дело случая или он проникся ко мне, но это было совсем не в его характере. Спустя совсем немого времени я уволилась и перешла в Гранд Стейбл в конный магазин. Прилива я оставила вменяемым и в меру спокойным жеребцом.
Момент второй. Я уговорила Жанну переехать в Гранд Стейбл, так как возможностей для тренировок и спортивных амбиций здесь было больше, после переезда она предложила мне снова работать с ними, на полставки. Основных коноводом был мальчик Миша. Я согласилась. Заметила, что кони стали более нервные, дёрганные, а Прилив обозлился. Вроде Миша любил лошадей, но был резким, мог дёрнуть за повод и постоянно что-то недовольно бубнил под нос. Прилив остался в коноводстве у него. И вот как-то раз Миша забрал Прилива после тренировки. Я заметила, что жеребец не в себе, заметила это и Жанна. Мише сразу сказали садиться верхом, но он упорно шагал по манежу, тянув за собой жеребца, подёргивая за чомбур и держа хлыст вывернутым. Впервые я увидела, как Прилив нападает. Он просто в один шаг оказался вплотную к человеку и слегка привстав на свечу накрыт его. На удивление всех, Миша не отпустил чомбур, оставаясь под жеребцом. Тот мог на него швырнуться, наступить, но он аккуратно переступил через человека и стоял, натянув чомбур, пока я не подошла и не забрала его. Это был последний раз когда Прилив напал на кого-то. А ещё через время его отправили обратно в Самару, к прежним владельцам. Приливу на тот момент было уже 19 лет. Один из самых интересных жеребцов за мою жизнь и, несомненно, самый строгий.
Историй про него ещё хоть отбавляй: его вывозили на Иппосферу и Алла Михайловна Ползунова была поражена им, им пытались крыть, он сбегал, выбив дверь в деннике ( два весёлых у нас товарища Фаянс и Приливка, которые умудрились придумать такой способ побега), чуть не побил Бябу - Блекис Леди Анастасии Гарник на стартах и много ещё чего было. Я списывалась с его берейтором и бывшим владельцем, у Пупсика всё хорошо, работает, гуляет, кушает от пуза. Так и должно быть, лошади должны находить хорошие условия и доживать пенсию в максимально достойных условиях.