Времена настали суровые. Работы не то чтобы много. Грунта нет вообще, и хотел бы с лошадьми возится, но даже левада и та стала колом.
А ничего не делать я не умею.
В результате дабы скрасить вечера, засела за английский язык. И неожиданно увлеклась книжкой Марка Рашида "A Good Horse is never a Bad Colour". То есть "Хорошая лошадь плохой масти не бывает".
Ну и сделала перевод первого рассказа. Художественный, не дословный (это на случай, если кто-то решит перепроверить). Но суть сохранена без искажений.
Хочу поделиться. Автора я этого нежно люблю, и, думаю, в своей страсти не одинока.
КОННИК ИЗ ВАЙОМИНГА
Часы едва показывали половину одиннадцатого, а складывалось ощущение, что я пропахал целый день.
Началось все два часа назад. На велосипеде я поднимался по грунтовой дороге к небольшому ранчо, где работал уже два года. Мне было 12 лет. Подъехав к воротам ранчо, я понял, что попал.
Прошлой ночью я последний выходил через эти ворота, и точно был уверен, что закрыл их. Но – как оказалось -- забыл.
Сомневаться не приходилось: 18 лошадей, которые должны были быть ЗА оградой, гуляли снаружи. Табунок растянулся на целую милю, причем половина его гуляла в опасной близости от дороги. К счастью, лошади жевали растущую на обочине сочную траву.
Перед распахнутыми воротами стояла машина моего босса -- форд-пикап 1949 года. Там же, на подножке с пассажирской стороны сидел и сам босс – Вальтер Пруит. Сигарета тлела в опасной близости от его губ. Когда я подъехал, он как раз закончил курить.
Я спрыгнул с велосипеда и остановился позади потрепанного пикапа, и с ужасом стал ждать, что скажет этот босс о моей непростительной промашке. Как минимум, работать я у него больше не буду. Главное, чтобы не застрелил на месте, перед этим не выпоров как следует.
Не вставая с подножки, мистер Пруит неторопливо оглядел меня, сделал последнюю затяжку и бросил окурок на землю. Носком ботинок растер тлеющий огонек. Судя по количеству окурков у его ног, сидел он так уже довольно давно. Расправившись с сигаретой, босс медленно поднялся и повернулся ко мне. Сделал шаг, затем зачем-то начал капаться в багажнике пикапа.
Воображение живо нарисовало бейсбольную биту, которая неминуемо опустится на мою многострадальную голову. За то, что я сделал, вполне заслуженная кара.
Я приготовился к худшему.
Вальтер Пруит закончил капаться в пикапе. Удивительно, но в его руках всего-навсего были недоуздок и веревка. Он протянул их мне и вновь стал копаться в багажнике. Вскоре у моих ног оказались свалены еще 17 недоуздков с чембурами. Затем, не сказав ни слова, босс развернулся и залез в кабину форда. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы закурить очередную сигарету и попытаться завести машину. Первые несколько попыток к успеху не привели. Затем старый форд ожил и неспешно поехал к конюшне, причем ревел так, словно на площадке находились бульдозер с дырявым глушителем и паровоз одновременно.
Начал накрапывать небольшой дождик. Дальше тянуть смысла не было. Я быстро вернулся к мотоциклу, и, держа в руках недоуздки, поехал вдоль забора. Мне повезло. Ближе всего ко мне находился старый мерин по кличке Мак. Некрупный, спокойный, он предпочитал чтобы его не трогали и не мешали жевать. В результате Мак позволил мне подойти и поймать себя. Я одел на него недоуздок и повел к воротам. По дороге я словил еще одну лошадь, приятеля Мака, тоже старичка-мерина по кличке Блейз.
«Отлично, -- думал я. – Все не так и сложно. Осталось всего 16».
В прочем, лошади так не думали.
Только я направился к следующей беглянке, молодой кобылке по кличке Лакки, она неожиданно задрала голову, всхрапнула и перебежала через дорогу, на большое поле. И за ней все рванули остальные лошади: задрав вертикально хвосты, веселясь и взбрыкивая.
В течении следующего часа под проливным дождем я бегал туда-сюда за табуном. Повезло еще, что поле с трех сторон было огорожено забором и деваться лошадям было, по сути, некуда. Шатаясь, я брел через свежескошенное поле по лужам и жалел, что у меня нет с собой ведра с зерном. Можно было бы потрясти таким ведром и все лошади пришли бы на такой вкусный для них звук. В прочем, босс не позволил бы использовать такой дешевый бесчестный трюк. «Ты не можешь держать своих лошадей, если ты не можешь поймать их» -- сто раз говорил мне Вальтер Пруит.
Тем временем большинство лошадей решили сдаться и дали подойти и поймать себя. А еще через 15 минут и остальные были пойманы и водворены обратно в загон.
И в конце концов, не прошло и полутора часа, как я смог приступить к своим обычным утренним обязанностям.
Мне вменялось кормление, поение и уборка за двадцатью или около того лошадьми, что стояли в загонах и паддоках возле конюшни. Также я должен был ухаживать и за лошадьми в конюшне. Там находились шесть денников, но сейчас они пустовали. Это было настоящей удачей, учитывая, как поздно я сегодня начал работать. После всего того, что мне предстояло сделать на улице, едва ли у меня осталось бы время на саму конюшню.
Как одержимый, я метался по улице и поил, кормил, чистил лошадей. Я был мокрый насквозь и должен был закончить со всем этим в рекордно короткий срок.
Убравшись в последнем загоне, я полетел в седельную, чтобы доложить боссу о том, что все сделано. Но там его не было.
Седельная представляла собой комнату 16 на 16 фунтов, кое-как прилепленную к конюшне, видимо, уже после строительства последней. В ней висели несколько седел, палы, стояла небольшая скамейка, пузатая печка и любимый стул босса. Уздечки, недоуздки, подпруги были в беспорядке развешаны по стенам. Сюда вели три двери. В одну я только что вошел с улицы. Вторая, слева, вела в главную конюшню. Третья, справа, открывалась в помещение, которое босс использовал как конюшню для жеребят. Запах в седельной был специфический: пахло одновременно кожей, конским потом и сигаретами.
Я потоптался у двери и вдруг услышал странный гул, похожий на звук льющейся воды. Но не такой, как шумит вода, льющаяся из крана или трубы. А более громкий – словно журчание речки или шум водопада. Если бы я был в лесу или у берега быстрой реки, такой звук не беспокоил бы меня. Но я был в седельной. И понимал, что звук доносится не снаружи, а изнутри – со стороны конюшни.
Я вошел в дверь и осмотрелся. Кошмар! Пол на 3 дюйма залит водой. Посреди конюшни, на единственном сухом пяточке стоял босс и чесал затылок. С потолка ручьем лилась вода.
Мистер Вальтер посмотрел на потолок, постоял еще несколько секунд, затем повернулся и побрел по воде мимо меня в седельную.
«Я просил парней перед отъездом все как следует подправить» -- сказал он.
«Парни», которых упомянул Вальтер Пруит, также были подростками, и работали здесь два года назад, еще до моего приезда. Насколько я знаю, он даже платил им. Одного звали Майк, второго Плевун. Правда, мне кажется что при рождении Плевуна звали по-другому. Но я никогда не задавался вопросом, почему его прозвали именно так. Он не пускал слюни и не плевался как-то по-особенному, и не делал это чаще, чем другие. Скорее всего, он получил за что-то такое прозвище, за что уже все забыли, а прозвище приклеилось намертво.
Плевун и Майкл делали на ранчо всю тяжелую работу. Все то, что босс не мог уже делать в силу своего возраста. И что теперь должен был выполнять я.
Под присмотром босса парни заезжали молодых лошадей. Делали все основные работы на ранчо, садились за руль трактора и прочей техники. На них же лежала забота о конюшне и других хозпостройках. В том числе вменялось в обязанность по весне проверять целостность крыши и устранять течь. Стоило им заделать прохудившуюся крышу в одном месте, как течь возникала где-нибудь еще. А сейчас вода и вовсе лилась ручьем, все больше и больше затапливая конюшню. Проблема в том, что ребята не успели привезти крышу в порядок, так как Майкла забрали в армию. И Плевун, его лучший друг, сразу тоже решил пойти в солдаты.
Мистер Пруит зашел в седельную, уселся на свой любимый стул и, нагнувшись, начал стаскивать резиновые сапоги. Я воспользовался моментом и смиренно стал извиняться за то, что забыл закрыть ворота и выпустил лошадей.
«Вот что я тебе скажу, -- ответил босс с улыбкой. – Ты не первый, кто оставляет ворота открытыми. – Мистер Пруит наконец справился с ботинком и тот эффектно пролетел расстояние от стула до дверей. – И уверен, это еще не раз повторится».
Босс вновь выпрямился на стуле и посмотрел на меня: «Главное, что ты смог собрать всех лошадей. То, что случилось – ерунда. Помню, когда я был молод, даже чуть младше, чем ты сейчас, я забыл закрыть ангар, битком набитый лошадьми. Мой отец и его помощник согнали их туда всего три дня назад. -- Второй сапог также проделал путь от стула к дверям. – И в результате весь табун разбрелся по степи».
Затем случилось что-то невероятное. То, что никогда не случалось раньше. Босс откинулся на спинку стула, помолчал несколько секунд и стал рассказывать о своем прошлом.
Вальтер Пруит рассказал, что родился где-то в Небраске в 1896 или 1895 году, точно и не помнит. Вскоре его семья переехала в Вайоминг. Там босс жил пока ему не исполнилось 17 лет. Его отец пробовал разводить скот. Но быстро обнаружил, что этот бизнес давно монополизирован. Поэтому переключился на лошадей.
Когда боссу было 5 или 6 лет, к ним в поисках работы забрел старый индеец. И отец нанял его. «Мы все звали индейца Томом, -- сказал Вальтер. – Но не думаю, что это было его настоящее имя». Мы были с Томом очень дружны, и именно он, а не отец, научил меня работать с лошадьми.
Первое, что показал мне Том, это как лошади согреваются в степи. Когда после холодной ночи появляется солнце, лошади становятся к нему боком – это самый быстрый способ согреться. В горячие дни, напротив, лошади поворачиваются к солнцу крупом, чтобы солнечные лучи касались их тела как можно меньше.
Том показал и рассказал юному Вальтеру множество мелочей, на которые больше никто на ранчо не обращал внимания. Даже рассказал, как лошади общаются друг с другом и как важно человеку понимать эти мелочи.
«Когда ты поймешь, как лошади общаются друг с другом, ты узнаешь, что и как они думают, -- сказал босс, закуривая очередную сигарету. – А когда ты поймешь, что думает лошадь, то будешь знать, что ей нужно. А это ключ ко всему».
Вальтер Пруит докурил сигарету и внимательно посмотрел на меня, словно спрашивая, понял ли я его слова.
«Любой может добиться повиновения лошади с помощью силы. Но если ты заставляешь лошадь что-то делать, она просто будет какое-то время подчиняться, и делать требуемое хуже или лучше. И ждать, пока ты от нее отстанешь. Но если не заставлять, а объяснить лошади, что ты от нее хочешь, и наградить за правильное выполнение, она будет делать требуемое всегда, охотно и правильно. Понятно?»
«Думаю, да» -- ответил я, и про себя повторил слова старика.
Он продолжен рассказ, и говорил почти целый час. Рассказал, например, как строятся отношения между лошадьми. Драки среди лошадей – редкость. Взвизгивание, мимика, язык тела – этого достаточно, чтобы обойтись без кровопролития. В большинстве случаев более слабые и низкие по иерархии лошади просто демонстрируют свое повиновение и отступают. А доминантные, лошади-лидеры, гоняют их, не доводя при этом дело до настоящей драки.
Вальтер Пруит рассказал, как Том объяснял ему, как добиваться бОльшего с помощью малого.
«Зачем люди используют шпоры?» -- спросил старик.
«Ээ. Чтобы заставить лошадь бежать быстрее?»
«Правильно. Тогда я спрошу вот что. Индейцы используют шпоры?»
Я на минуту задумался. Я перебирал в памяти фотографии и картины с индейцами и лошадьми. И не вспомнил ни одной, где индейцы были бы со шпорами.
«Нет».
«Правильно, -- старик закивал головой. – Лучшие боевые лошади были у индейцев. Они скакали быстрее, поворачивали проворнее и останавливались мгновенно. У кавалеристов были седла, пады, уздечки, удила, шпоры.
Индейцы ездили без седел вовсе. И для управления использовали кожаный ремешок, обернутый или вокруг шеи лошади, или вокруг нижней челюсти. Они достигали лучгенр результата при минимуме средств». – босс замолк, заметив только, что дождь почти прекратился. «Ты не можешь заставить лошадь что-то сделать с помощью силы» -- мистер Пруит продолжил монолог, вставая со стула и подходя к двери: Лошадь сама должна захотеть сделать то, что ты ей предлагаешь. И индейцы знали, как достигнуть этого. Мы же применяем куда больше подручных средств, а достигаем меньшего и при этом много о себе воображаем», -- босс повернулся и посмотрел мне прямо в глаза: «Лошади отличные животные. Они заслуживают большего».
Вальтер Пруит помолчал и вышел на улицу. Я последовал за ним. Старик подошел к конюшне и толкнул дверь.
Конюшня, как и другие здания на ферме, была построена больше шестидесяти лет назад. Все строения относительно неплохо сохранились, за исключением разве что крыш. Когда то в конюшне даже был деревянный пол, но его давно убрали, и сейчас пол представлял собой просто земляную яму, в данный момент щедро наполненную водой. Я подошел туда, где были свалены инструменты и выбрал пару вил. Мы принялись прокапывать канавки, чтобы отвести воду, и старик продолжил рассказ о своем прошлом.
Он рассказал, что научился ездить верхом чуть ли не раньше, чем начал ходить, как и все дети, которые жили в это время на ранчо. Рассказал, что когда ему было 7 или 8 лет, он стал правой рукой своего отца.
«Все дело в экономической ситуации, -- сказал он изучая древко вил: Мне приходилось работать, как взрослому мужику. Потому что другого помощника у отца просто не было».
В прочем, иногда, когда отец думал, что Вальтер выполняет хозяйственные поручения, он вместо этого сидел на заборе и наблюдал, как Том работает с лошадьми.
«Это было удивительное зрелище, -- вздохнул старик. – Том мог взять самую дикую, неукротимую лошадь, и через несколько минут та начинала бегать за ним, словно послушный щенок. Через пару часов Том без седла садился на еще недавно дикого коня и ездил по загону, управляя только лишь с помощью ремня, обвязанного вокруг шеи. И лошадь никогда не пыталась сбросить его». Том почесал голову: «Это просто удивительно».
Было немного странно слушать, как старик восхищается Томом. Ведь сам он делал тоже самое. А я в свою очередь не мог понять, как у него это получается. И никогда не задумывался, что и босс тоже когда-то у кого-то учился и кем-то восхищался, как я сейчас восхищаюсь его работой. Это было странное ощущение.
Старик продолжил свой рассказ. Когда ему было 11-12 лет, он впервые сам от начала и до конца смог заездить лошадь. В 14 лет он ежегодно объезжал 15-20 молодых лошадей.
«Большинство работы приходилось на теплые месяцы, -- сказал он, доставая из кармана складной нож и выковыривая занозу из своей ладони, которую он умудрился загнать работая вилами. – Несколько лошадей заезжали и зимой, но
вообще погода и сильный ветер не располагали заниматься этим делом».
В это время в округе произошло событие, которое он никогда не забудет. Как обычно, Том и отец весной уехали, чтобы купить или поменять молодых лошадей, обучить их и затем продать. Когда они вернулись, у них был табун примерно из двенадцати хороших лошадей в возрасте от двух о четырех лет. В этом табуне выделялась лишь одна лошадь. Выделялась своим невероятным уродством.
Мерина звали Вил и был он грязно-серо-коричневого цвета. Тело длинное, ножки коротенькие, а голова размерами напоминала вместительный бочонок. Морда горбоносая, крошечные уши, когда Вил двигался, они нелепо смотрели в разные стороны. Часть гривы была вытерта до основания, остальная торчала ежиком. Хвост напоминал растрепанную метелку и был почти весь черный, и только несколько длинных белых прядей свисали до земли. Босс вновь почесал затылок: «Да, парень, он был уродлив».
«Отец сказал, что этого коня отдал ему знакомый, потому что не хотел сдавать на мясо. Вил был такой неказистый, что никто не хотел покупать его. Отец купил на той конюшне двух других лошадей, и когда собирался расплачиваться, то хозяин предложил сделать скидку на обеих, если отец заберет у него Вила».
Старик громко рассмеялся: «Представь только, кто-то готов приплатить, чтобы ты забрал у него лошадь. Я никогда о таком не слышал. Такое могло случится только с такой уродливой лошадью, как Вил».
«Тем же вечером – продолжил босс – я сидел на заборе и смотрел как Вил носится по кругу. То еще зрелище! Лопоухий, хвост в три волосины, и те непонятного цвета… Помнится, я подумал тогда: как такая кродливая лошадь прожила так долго и дожила до этого момента! Почти до четырех лет!
А старый Том сел на забор рядом со мной и не глядя на лошадь, сказал то, что я никогда не забуду. «Красивая внешность хороша для того, чтобы любоваться. Но будет ли лошадь хороша для всего остального, от внешности никак не зависит».
Вальтер Пруит достал последнюю сигарету из пачки: «И знаешь. Стрик Том знал, о чем говорил. Маленький уродливый конек оказался лучшей нашей лошадью». Старик зажег сигарету, скомкал пустую пачку и забросил в свой пикап, припаркованный рядом. «У нас были и другие хорошие лошади. И не одна. Но никто не сравнится с Вилом. Все, что делали другие, Вил делал лучше. И дольше. Он мог работать за двоих. Что я этим хочу сказать? Не надо оценивать книжку по обложке. Как по мне, так я бы никогда не сел бы на такую уродливую лошадь. Не дал бы ему шанса. Хорошо, что Том понимал некоторые вещи лучше всех нас. И через годы пронес это понимание».
Пока мы разговаривали, вода потихоньку вытекала через прокопанные нами канавки. Но ее было так много, что мы решили прорыть еще парочку траншей и ускорить процесс. Пока мы копали, старик продолжил делиться своими воспоминаниями.
Он рассказал, что спустя несколько лет для его семьи настали тяжелые времена. Одна из купленных лошадей, которую он выпустил в общий табун, оказалась больной так называемой лихорадкой. В результате большинство лошадей, за исключением Вила, заболели. Кто-то пал, кто то тяжело поправлялся и надолго выпал из работы. Семья Пруитов так и не смогли оправится после этого несчастья, и закончилось все тем, что они продали ферму и переехали в Монтану.
«Я не знаю, что стало с Томом, -- печально сказал босс. – Я думаю, он вынужден был вернуться в резервацию. Не так много людей в округе были готовы взять на работу индейца».
Что касается самого Вальтер Пруит, он не пожелал уезжать с родителями и остался. Переезжал с ранчо на ранчо, пытался усовершенствовать свои навыки работы с лошадьми. Но везде сталкивался с одной и той же проблемой.
«Везде лошадей объезжают одинаково. Вскакивают на спину и держаться до тех пор, пока лошадь не перестает брыкаться. Все идут по такому пути, и никто не хочет попробовать что-то еще, особенно если это что-то советует совсем молодой человек. В результате я вынужден был делать то, что мне говорят, а не то, что считал нужным».
Босс прервался, чтобы проверить уровень воды в конюшне, затем продолжил.
«Единственное, чему я тогда научился, так это сидеть на брыкающейся лошади. И научился хорошо. Но я чувствовал, что это неправильно. Что я могу объездить лошадь без этого всех этих скачков и взбрыкиваний. И хотя приходилось объезжать лошадей с помощью силы, как мне это приказывали, я все равно пытался учиться. Я оставался на ранчо по ночам в пятницу и субботу, когда остальные работники уезжали в город».
Босс усмехнулся: «Я запоминал лошадей, с которыми наши ребята не справлялись. И по ночам, когда все разъезжались, я занимался с ними. Если бы меня застукали за этим занятием, у меня были бы проблемы. Но я ни разу не попался, -- босс, не переставая улыбаться, оперся на грабли. – Когда в понедельник парни возвращались на ранчо, то обнаруживали, что поведение их лошадей поменялось. И знаешь, я уверен, что сами они бы ничего не смогли сделать».
Однажды, когда Вальтер Пруит путешествовал от ранчо к ранчо, он встретил юную леди. «Она была самой красивой из женщин» -- сказал босс и закончил прокапывать две последние канавки. -- Золотоволосая красавица с ослепительной улыбкой. Я таких никогда не встречал».
В этот момент босс увидел машину, въезжающую в наши ворота. Водитель закрыл за собой створки и двинулся по направлению к нам.
«Кто это к нам пожаловал? -- спросил босс, кивая головой в сторону машины. – Пойду проверю, что творится за конюшней».
На этом повествование закончилось.
Я ничего не мог с этим поделать, и только злился на незнакомого мне водителя. Ведь именно он стал причиной, по которой босс прервал свой рассказ. Он ушел, и я знал, что продолжения не будет. Мистер Пруит никогда раньше не рассказывал о себе, и едва ли будет рассказывать в будущем. Если бы его не прервали, я бы наверняка узнал не только про Тома или родителей босса, но и про девушку с золотыми волосами, про то, как он научился так виртуозно работать с лошадьми, про то, как он решился обзавестись собственным ранчо, вместо того, чтобы просто быть самым высокооплачиваемым мастером и работать на самых крупных коневладельцев страны. Как обидно, что я так и не узнал этого!
Шевроле, что появился на нашем дворе, выглядел так же убого, как пикап шефа. Разве что покрашено шеврале было получше. В остальном машины оставляли абсолютно одинаковое впечатление.
Шевроле затормозил в полуметре от меня и из него вывалился, пожалуй, самый грязный из когда-либо встреченных мной людей.
Неопрятные космы свисали из-под соломенной, с пятнами пота, ковбойской шляпы, сальной и неопрятной. Затертые до блеска джинсы, дырявые сапоги с торчащими наружу пальцами, четырехдневная щетина и длиннющая сигара во рту – таков был наш визитер.
«Привет, малыш. – прохрюкал он, заправляя в штаны подол своей рубашки в бело-коричневую клетку. – Кто хозяин этой богадельни?»
-- Кто?—я даже не сразу понял, что он имел в виду.
-- Ну… Парень, который заправляет здесь всем. Где он?
-- Перед тобой, -- ответил появившийся из-за конюшни босс. – Чем могу быть полезен?
Мужчина бросил га землю окурок, затоптал его и представился как Бурт Нельсон, сказав при этом, что люди обычно зовут его Гул.
После такого вступления, Гул поведал, что еще несколько дней назад он работал на ранчо севернее отсюда, но поругался с хозяином по поводу оплаты и теперь ищет работу, и будет счастлив делать все, что скажут. И добавил, что готов работать за небольшую плату, если ему выделят место, где жить.
Невероятно, но босс третий раз за этот день смог удивить меня. Первый раз утром, когда не застрелил и даже не поругал за открытые ворота и сбежавших лошадей. Второй раз – когда провел день, рассказывая все эти чудесные истории. И третий раз, когда вопреки всему он взял на работу Гула Нельсона.
Невозможно передать словами, как мне не понравился Гул!
Да, он работал добросовестно и всегда выполнял поручения босса. Но порой я находил к чему придраться и на что ткнуть пальцем. Я был уверен, что босс в этом солидарен со мной, так как он проводил с Гулом много времени, больше, чем с кем-либо из работников. Поначалу мне казалось, что Вальтер Пруит просто присматривает за Гулом, что бы тот не сбежал с ранчо захватив с собой хозяйское добро. Но шло время, и становилось очевидным, что не в этом дело. Босс все больше втягивал Гула в жизнь ранчо, показывал, где что лежит и как что работает. А пару недель спустя даже начал показывать ему свой магический метод работы с лошадьми (а я всегда думал, что только я допущен в это святая святых). Более того, вскоре Гулу доверили тренинговать нескольких лошадей. Тех самых лошадей, на которых ездил я, которых заездил я, и теперь оставалось только подшлифовать кое-какие нюансы.
«Слушай, малыш, -- сказал мне как-то Гул, убедившись, что босса нет поблизости. – Твое дело – махать вилами. А мое – все остальное».
К концу месяца дела мои были так плохи, что я решил больше не приближаться к ранчо. Босс и Гул прекрасно спелись, и, как и предсказывал Гул, на мою долю осталась самая черновая работа – те самые вилы. «Для этой работы пусть лучше найдут кого-то другого, а я проведу остаток лета, играя в волейбол с друзьями» -- ворчал я.
Я уже все для себя решил, когда однажды в пятницу утром ко мне подошли на пару Вальтер Пруит и Гул. «Мне нужно отъехать на несколько дней в город, -- сказал босс. – Гул остается за главного. Я могу рассчитывать, что ты будешь рядом и поможешь в случае чего?»
Я ненавижу подводить людей! Босс понимал это и четко просчитал ситуацию. Подумать только! Последние три недели он практически не разговаривал со мной, хотя наверняка понимал, что творится у меня в душе. Думаю, босс знал, что я собираюсь уйти и ушел бы, если бы не этот разговор. Я отказался бы, если бы босс попроси помочь Гулу. Но он сказал, «могу Я рассчитывать на тебя?». Я – а не Гул. И, конечно же, я не мог развернуться и уйти, хотя понимал, что пока босс не вернется, буду вынужден тесно общаться с Гусом.
«Конечно, --ответил я. – Все будет сделано».
И уже днем босс на своем пикапе выехал на дорогу и помчался по направлению к городу.
За ним еще не закрылись ворота, как Гул начал меня доставать.
-- Ты будешь делать все, что я скажу. – он ухмыльнулся. – Быстро и качественно. А то откручу тебе голову. Понятно?
-- Да, сэр.
-- Хорошо. Тогда иди проверь, что все емкости наполнены водой, вынеси из конюшни мое седло, проверь, что происходит в загонах и бегом ко мне, я дам тебе другое задание. Понятно?
-- Да, сэр.
Я понял, что это будет самый длинный день в моей жизни. Утешало только то, что по пятницам я работал до полпятого и потом мог быть свободен до понедельника.
К несчастью, выходные закончились очень быстро, и понедельник наступил. Я припарковал велосипед во дворе и обнаружил, что за выходные Гул практически ничего не сделал. Не убрался в загонах, не налил лошадям воды. И хотя я не мог утверждать на все сто, по-моему, даже не накормил их. А если и кормил, то едва ли досыта.
Я тут же размотал шланг и начал наполнять корыта водой. Пока наливалась вода, успел оббежать все загоны и покормить лошадей. Затем преступил к разгребанию навоза, которого в избытке накопилось за эти два дня. Три часа я крутился как белка в колесе, а Гул так и не появился. И только в 11.30 он наконец появился на пороге своего домика. Ну, не совсем домика. Скорее, это был небольшой курятник, который босс почистил, немного облагородил и поставил внутри раскладушку. До недавнего времени там разве что мыши прятались от непогоды. Но появился Гул, и мышкам пришлось потесниться.
Внешность Гула мало изменилась с момента нашей первой встречи. Он всегда был грязный и дурно пах. А сегодня и вовсе выглядел ужасно. Создавалось впечатление, что он всю ночь он хлестал дешевый виски. И может, не одну бутылку. И сейчас едва держится на ногах.
Я как раз закончил седлать маленькую соловую кобылку, когда ко мне подошел Гул.
-- Как ты считаешь, чем ты сейчас будешь заниматься? – ухмыльнулся он.
-- На этой неделе я должен возится с этой лошадью.
-- На ранчо с лошадьми занимаюсь я, -- прошипел Гул, сверля меня налитыми кровью глазами. – А ты можешь покататься на вилах. Н большее можешь не рассчитывать.
С этими словами он выдрал у меня поводья и повел молодую кобылку в бочку.
Санни, так звали лошадку, была моим главным проектом в течении последних трех месяцев. Добронравная, послушная, ласковая, но еще не слишком хорошо обученная. В этом была моя вина. Я занимался с ней один, и моя квалификация была не слишком высокая.
Я понимал, что у Гула сейчас начнутся проблемы. И у Санни тоже.
Так и случилось.
Зайдя в бочку, Гул первым делом затянул подпругу, да так сильно, что лошадка почти перестала дышать. Гул перекинул ногу через лошадиную спину и, как мешок картошки, плюхнулся в седло. Даже со своего места я мог видеть выпученные глаза Санни, когда Гул начал пинать ее по бокам, чтобы та сдвинулась с места. Думаю, лошадь даже не поняла, почему и за что ее бьют, и просто замерла на месте. Гул пинал сильнее и сильнее, но лошадь продолжала стоять. Хватило его минут на пять. После чего Гул сбегал в свой курятник и вернулся со шпорами.
Залез на Санни и без колебаний пнул ее шпорами. К большому моему удивлению (да и для Гула это стало неожиданностью) лошадь повела себя как дикий мустанг. Брыкалась она от души, и понадобилось три скачка, что бы Гул спикировал головой вниз на землю, смешно сложившись пополам. Несколько секунд он лежал неподвижно, затем смог встать на четвереньки. Так он постаял какое то время, протер лицо рукой, от чего то сделалось мало отличимым от его пяток. И хотя Гула все еще пошатывало, он изловил лошадь и вскарабкался ей на спину. Опять пнул шпорами. Все повторилось с начало. Скачок – и Гул лежит на земле.
Шоу продолжалось минут 15. Затем Гул решил, что с него хватит.
Вскочив на ноги, он схватил поводья и начал дергать их, причиняя боль нежному лошадиному рту. Он гонял лошадь по кругу. Бил ногами по животу.
Издевался над лошадью как мог, пока не остыл и не успокоился. Затем стянул седло и уздечку, перекинул через ограждение бочки, и, оставив лошадь внутри, хромая и задыхаясь, отправился искать меня.
Выглядел Гул просто отвратительно. Он и с утра то не мог похвастаться свежестью, но сейчас, после сражения с кобылой, дела обстояли и того хуже.
Джинсы и рубашка порваны в нескольких местах, и в прорехах виднеется грязная кожа, ссадины и синяки. На верхней губе запеклась кровь из разбитого носа. Еще больше крови у левого уха, причем ухо выглядит ужасно. Синяк на подбородке, шишка вспухает над правым ухом. Возле бровей кожа стерта. Руки тоже стерты в кровь, разбито правое предплечье. И везде грязь.
-- Я запрещаю тебе приближаться к этой лошади, -- прошипел Гул, тыча мне в лицо одной рукой и вытирая грязь с ухо второй. – Ты и босс заезжали ее по свой дурацкой методике. Увижу, что возишься с ней, изобью до полусмерти! Понятно?!
-- Да, сэр. – ответил я.
Затем, пытаясь сохранить остатки достоинства, Гул повернулся на каблуках, и стараясь не хромать, исчез в своем домике.
Я работал с Санни уже три месяца, и хотя она еще не было лучшей в мире верховой лошадью, но и никогда так себя не вела. Я уже говорил, что эта лошадка отличалась добронравным, спокойным нравом. Чтобы тронуть ее с места, достаточно было причмокнуть и чуть-чуть приложить ногу к боку. Естественно, я никогда не использовал в работе с ней шпоры. Не говоря о том, что босс вообще не позволял мне ими пользоваться. Думаю, именно шпоры стали причиной поведения Санни. А может, она просто так же возненавидела Гула, как я сам?
В любом случае, досталось обоим. Даже не подходя к бочке, я видел, что Санни выглядит чуть ли не хуже, чем ее горе-наездник. Вся в мыле, с окровавленным ртом, ноги тоже разбиты -- похоже, Санни засеклась, когда пыталась сбежать от побоев.
Остаток дня Гул провел в своем курятнике зализывая раны, а я возился по хозяйству. И уже собирался ехать домой, когда обнаружил, что Санни все еще стоит в бочке. Я подошел к домику Гуса и постучал в дверь.
-- Что надо?!! – прорычал Гул.
-- Я собираюсь ехать домой. – ответил я почти вежливо, опасаясь разозлить его еще больше. – Я могу отвести Санни в денник, я уже отнес туда корм.
-- Нет, черт побери! – заорал Гул. – Я же сказал тебе не приближаться к этой лошади!
-- Да, сэр. – я пулей слетел с крыльца, схватил велосипед и помчался домой.
На следующее утро я обнаружил, что за ночь ничего не изменилось. Санни по- прежнему стояла в бочке, седло, уздечка и пад валялись рядом, Гул сидел в своем курятнике.
К этому моменту Санни была без еды и питья почти сутки. Первым делом я взял ведро воды и несколько гарцев овса и направился к кобыле. Мой путь пролегал мимо домика Гула. Как он разорался! Ковыляя, Гул подбежал ко мне и толкнул так сильно, что сбил с ног. Вода разлилась. Овсе рассыпался. Пораженный и напуганный, я лежал на земле, а Гул стоял надо мной и орал во все горло.
-- Проклятье! – вопил он. – Я же сказал оставить эту кобылу в покое! Никакой еды и питья, пока я не скажу! Что непонятно?!?».
Слишком напуганный, что бы говорить, я только замотал головой, что понятно.
-- Я заставлю эту кобылу уважать себя! И тебе тоже лучше делать, что тебе говорят! – Гул вел себя как сумасшедший, вопил и брызгал слюной. – А сейчас поднимайся и за работу. И если ты хоть посмотришь в сторону кобылы, то пожалеешь, что родился на свет!
Перед тем как уйти, Гул, видно, чтоб придать мне ускорение, от души пнул меня ногой.
Весь этот день Санни пробыла без воды и еды. Более того, если кобыла пробовала просунуть голову через жерди и пощипать травы, Гул, который околачивался возле бочки, стрелял в лошадь из пневматического пистолета. Сначала он целился в круп, но накачавшись виски, перестал осторожничать. И пули оставляли ранки уже на ногах, шеи и боках.
На следующий день, после обеда, Санни представляла собой жалкое зрелище. Золотистая шерсть утратила блеск, лошадь осунулась, под шкурой начали проступать ребра. Она стояла опустив голову, не двигаясь и не пытаясь добраться до травы. Все тело ее покрывали следы от пуль, словно лошадь искусал рой ос. Санни становилось все хуже, а до возвращения босса оставалось два дня.
В четверг утром я приехал на ранчо и убедился, что состояние Санни еще ухудшилось. Я принялся за работу, но все время думал, как бы принести маленькой кобылке хоть немного воды и еды. И еще пытался придумать, как бы отомстить Гулу за себя и за Санни.
Я заканчивал уборку второго загона, и тут до меня донесся звук, который сразу поднял мне настроение. Непередаваемый грохот пикапа босса, что как раз въехал во двор. Не выпуская вилы из рук, я оббежал вокруг сарая, чтобы убедиться, что не ошибся. Приехал! На день раньше, чем обещал!
Бочка находилась близко от въезда во двор. Достаточно близко, чтобы босс сразу увидел Санни и то, в каком состоянии она находится. Босс двинулся ко мне, а я, видя выражение его лица, сразу захотел испариться.
-- Что с ней, -- спросил босс угрюмо. Я никогда раньше не видел его таким.
-- Ну… -- промямлил я. – Гул…
-- Это сделал Гул? – прервал босс.
-- Он не позволил мне… -- но прежде чем я успел договорить, босс вырвал из моих рук вилы.
-- Где он?
Я посмотрел на курятник. Босс развернулся и направился туда. Он почти дошел до крыльца, когда Гус, в расстегнутых джинсах, босоногий, в грязной майке открыл дверь и буквально столкнулся с боссом.
Разговор получился бурным и в конце Гул воскликнул:
-- Вы объезжаете лошадей по одному, а я это делаю по-другому!
-- Не на моем ранчо! -- ответил босс, повышая тон и одновременно ударяя Гула древком вил, тем концом, где располагался широкий совок, которой мы использовали, чтобы переворачивать и набирать зерно. Это сейчас такого рода савки делают легкими, из алюминия. А в руках у босс оказался тяжелый дубовый инструмент. Звук от удара получился смачным, словно на деревянный пол грохнулось что-то тяжелое и железное.
Гул так и осел на землю.
-- У тебя пять минут, чтобы собрать свои монатки и убраться отсюда, -- разъяренно выкрикнул босс. – Никому не позволю так обращаться с моими лошадьми… Никому!
Гул попытался вскочить н наги, и вновь получил совком по голове. Это оглушило его на несколько секунд, но Гул предпринял третью попытку встать. Очередной удар совком окончательно успокоил горе-работника. Босс ткнул его в грудь древком и что-то тихо сказал. Я не расслышал – что именно. Но – подействовала. Босс ушел, а Гул поплелся в курятник собирать вещи.
Тяжело дыша, босс подошел ко мне и со словами «Как видишь, для этого инструмента есть разные варианты использования», дурашливо поклонился и вернул вилы.
Закурил, сходил в сарай за ведром, наполовину пополнил его водой и напоил Санни. Мне было казано повторять эту процедуру каждые 15 минут в течении часа, так как лошадь сильно обезвожена. И только потом дать ей чуть-чуть еды. Именно чуть-чуть, чтобы желудок начал нормально работать. Проделав все это, шеф сказал, что к счастью, несмотря на перенесенные испытания, лошадь быстро поправится.
Мы начали обрабатывать раны Санни. А Гул шустро прошмыгнул в свою машину и скрылся за воротами. Больше я его не видел.
После обеда я заметил, что босс зашел в бочку и одел на Санни недоуздок. Я заинтересовался, что последует за этим, и подошел поближе.
-- Думаю, можно отвести ее домой, -- сказал босс. – Ей сейчас гораздо лучше.
Кобыла действительно выглядела получше. Прошло всего несколько часов, но лошадь чудесным образом ожила, ее раны уже не так бросались в глаза.
-- Ты не нравился Гулу, не так ли? – спросил босс, заводя Санни в конюшню.
-- Да уж, -- ответил я. – Мне он тоже не нравился.
-- Я заметил. Гул тяжелый человек.
-- Знаю. Почему вы взяли его на работу?
-- Помнишь, я как то рассказывал тебе про Вила, уродливую лошадь, купленную моим отцом?
Я кивнул.
-- Вот. И никто не хотел дать этой лошади шанс только потому, что выглядел он ужасно. И только Том знал, что за уродливой внешностью может оказаться отличная лошадь. И оказался прав. А если бы Вилу не дали шанс, никто так бы и не узнал, какой это замечательный конь.
Я замешкался. Какое это имеет отношение к Гулу? Видя мое смущение, босс продолжил.
-- Ты не можешь судить о книге по обложке. Та же ситуация, что и с Вилом, только вместо лошади – человек. Иногда человеку тоже нужно дать шанс. Особенно когда от него отворачивается удача. Кто знает, что в итоге получится? Через какое-то время Гул мог бы стать лучшим в мире тренером лошадей.
-- Ну, может быть. Но не стал. Он оказался пьяницей.
Босс улыбнулся и пожал плечами:
-- Это правило не всегда срабатывает.
Мы дошли до денника Санни. Босс снял недоуздок, закрыл за кобылкой двери. А лошадь тут же занялась сеном в кормушке.
-- Дай ей несколько дней отдохнуть, потом начинай снова втягивать в работу, -- босс развернулся и пошел в седельную. Там он спросил:
-- Ты понял, почему я нанял Гула?
-- Думаю, да. Но лично я бы никогда не нанял его. Или другого человека, если бы он выглядел, как Гул.
-- Не суди по одежке. – сказал босс, вешая недоуздок. – Но в чем-то ты прав. После всего случившегося, я тоже не найму больше кого-то подобного, -- в голосе босса явно слышался сарказм. – Хорошо, что история с Гулом случилось до того, как ты попал ко мне».
Я по инерции кивнул, а босс толкнул дверь и направился в сенохранилище. И только тут до меня начал доходить смысл сказанного. То есть он не нанял бы МЕНЯ? Не нанял бы, если бы история с Гулом произошла на пару лет раньше? Как так?
А потом понял.
Было чудом, что я вообще начал работать на ранчо. Он взял меня, тогда еще десятилетнего мальчишку, чтобы дать мне шанс! И не только мне.
На ферме есть несколько кошек – босс в свое время просто подобрал их.
Или собака, что так сладко спит в пикапе босса. Босс тоже вылечил и выходил ее десять лет назад. Собака тогда попала под машину и лишилась ноги.
Или вот Космач, шетлендский пони. Босс купил его за десять долларов у предыдущего владельца, потому что Космач считался опасным и агрессивным животным. А сегодня это самый добрый пони в мире.
И лошади тоже. У каждой лошади на ранчо есть своя история и своя причина, по которой владельцы избавились от нее. Всем им босс дал шанс и помог проявить себя с другой стороны. А ведь 95% лошадей, что находятся тут, просто ушли бы на мясо, если бы не босс.
Многие годы Вальтер Пруит помогал все и вся. Включая меня. Летом, два года назад, когда мы впервые встретились, я был худым нескладным подростком и даже не знал, с какой стороны подходить к лошади. Проще было отправить меня домой, а не возиться и не объяснять. Но нет. Он взял меня под крыло и стал всему учить. Показывал все: как расчищать и ковать лошадей, как одевать уздечку, как ездить верхом. И, что важнее, он объяснил, как лошади видят мир и научил понимать их. Когда-то том учил Вальтера Пруита обращать внимания на мелочи, наблюдать, как общаются между собой лошади, как много может значить движение хвоста, прижатые уши, выражение глаз. А Вальтер Пруит научил этому меня.
Босс научил отличать, когда лошадь напугана и когда рассержена, а когда напугана и рассержена одновременно. Научил работать с трудными лошадьми и с такими, которые сами хотят учится. С лошадьми, которым нужна помощь.
Научил, что хорошая лошадь не обязательно рослая, красивая и блестящая. Иногда самой лучшей оказывается маленькая худая лошадка, лопоухая и с облезлым хвостом. Иногда лучшая т лошадь, с которой никто не хочет работать, из-за того, что она слишком уродливая, слишком длинная или короткая.
Он рассказал, что хорошая лошадь, как и хороший человек, может быть любого роста, толщины и цвета. И чтобы понять, хороша лошадь или нет – и про людей тоже самое – нужно дать им шанс. Помочь лошади, приложить все свое мастерство, все знания – и пусть найдет свое применение, свой путь в этом мире.
Естественно, Вальтер Пруит не сидел и не рассказывал мне все это. А своим примером – как он делает и что он делает – научил всему. Он мог купить бешеную лошадь с добрыми глазами, или старую кобылу, на которой никто никогда не ездил, или жеребенка, которого другие даже не могли поймать. Он давал им кров и шанс. Чаще всего эти лошади исправлялись и находили себе новых владельцев. Если нет – босс никогда не жалел о сделанном. Главное – попытаться.
За то короткое время, что я работал на ранчо, Вальтер Пруит дал мне очень и очень много. Я часто думал потом: как такой мудрый, талантливый, знающий человек, был готов возится хоть с таким горе-работником, как Гул, хоть с одноглазой лошадью -- со всеми, кто встречался на его пути. С точки зрения Вальтера, все они заслуживали шанс проявить себя. И он никогда не боялся помогать им.
Это особенно справедливо в наше время. Если что-то не получается так, как хотелось бы – не важно, в отношении лошадей, вещей или людей -- первый наш порыв – не тратить время и взять другое: лошадь, тостер, человека. Наверное, так можно поступить с тостером. Но лошади… Иногда им просто нужен еще один шанс, и они покажут, на что годятся на самом деле и как они в самом деле хороши. Всего один шанс – и мы можем получить куда больше, чем рассчитывали.
спасибо!с удовольствием почитала, сидя в выходной то день на работе.А можно где то скачать данную книгу(тоже давно пытаюсь освоить английский, может книга про лошадей меня с подвигнет опять взяться за ум?)
created by picasa2html.com
я не "фея",я только учусь,но "Астапа понесло"...и хочется посмотреть вживую культуру арабов и их лошадей...а то "как мне кажется- по арабски"
, я всегда "картинками" читаю, а тут так яко, что кажется что была на берегу озера и купала Бублика, наблюдала из-за ограды левады за работой-игрой Перса.
