Её звали Счастье...
На самом деле, как только её ни звали даже на протяжении тех лет, которые мы провели вместе. А что было до этого - история вообще умалчивает.
Наше знакомство началось внезапно поздним вечером холодного декабря 2007 года.
Я вместе с мамой и молодым человеком возвращалась домой из вовсю готовившегося к празднованию Нового года города. Москва не просто жила в ожидании - в ней пахло праздником. И каждый житель стремился приобщиться к этой общей сказке из детства. Мы не были исключением: в машине пахло мандаринами, а заднее сиденье было заставлено коробками и пакетами с подарками для родных нам людей. Мы ехали молча, устав под вечер, но каждый чувствовал, что молчали мы заодно. И от этого на душе становилось теплее, а воздух буквально состоял из предвкушения. Предвкушения длинных новогодних каникул, окончания учебного полугодия, уютных семейных застолий и, конечно же, долгожданных подарков и сюрпризов. И никто даже не подозревал, что один из них, судьбоносный, поджидает нас буквально за углом.
Подъезжая к пересечению Сколковского шоссе со МКАДом, я увидела собаку, лежащую практически на дороге. Ещё не совсем понимая ситуацию, я остановилась и побежала к ней.
Обычная грязная рыжая дворняжка, коих тысячи на одно лицо, в тот вечер не смогла перейти дорогу, через которую наверняка бегала каждый день. И вот мы смотрим друг на друга: я, не понимающая, что делать, и она, не понимающая уже ничего. Её таз неестественно развёрнут, а задние ноги завязаны в какой-то нелепый узел. Я глажу её по голове, глядя в абсолютно пустые глаза, в которых нет ни страха, ни мольбы о помощи - ничего... Я не колебалась в своём решении. Эвтаназия в клинике казалась мне куда гуманнее смерти от переохлаждения на обочине. Было понятно, что дальше она едет с нами.
Осторожно проведя рукой по спине, я начала поднимать её за шкуру. В какой-то момент наши лица оказались слишком близко друг к другу, и через секунду в мою заиндевевшую щёку остервенело впились собачьи зубы. Оторопев, я выпустила из рук совсем не ценный мех и отправилась к машине, чтобы взять из аптечки бинт и перевязать ей морду.
Тут члены моего экипажа, превозмогая свою нелюбовь к резкоотрицательным температурам, начали выходить из тёплого автомобиля. Я уже вовсю копалась в багажнике, ища аптечку и периодически стирая рукавом бегущую по лицу кровь.
"Что ты делаешь?" - спросила мама. Начав отвечать, я повернулась к ней, но быстро поняла, что ответ ей уже не нужен: всё внимание зеленеющей на глазах мамы приковано к моему лицу.
Дальше всё было сумбурно: я погрузила собаку в машину, и мы продолжили путь под крики родственников о моих интеллектуальных способностях, о бешенстве, о роли лица в жизни девочки...
Сначала мы приехали в человеческую больницу, где я писала отказ за отказом, а мне говорили, что без госпитализации я непременно скоропостижно скончаюсь от бешенства. Но я писала, писала наспех, потому что на заднем сиденье среди подарков лежала собака. Под конец я писала сквозь слёзы, потому что уже сама верила в свою скорую нелепую смерть.
Дальше была вет.клиника, где после рентгенов в пресловутой фразе "казнить нельзя помиловать" знаки препинания расставились в пользу собаки. Было понятно, что позвоночник цел. Отсюда следовало два варианта: усыпить и отдать голову на исследование по бешенству или рискнуть и оставить в живых. Стоит отметить, что я была не только покусана, но и всерьёз напугана обозначенными в больнице перспективами. Но молодость и русский "авось" всегда побеждали здравый смысл. Домой в тот вечер мы вернулись вместе.
Здесь, наверно, самое время немного отвлечься и написать о том, что я с детства хотела собаку, породистую и эффектную, например бульмастифа или мастино-неаполитано. Я собирала коллекцию календариков с изображением этих пород и грезила тем, что родители рано или поздно пойдут мне на встречу. Но когда мне было 11, я не смогла пройти мимо и приволокла домой щенка с улицы. И за год до описываемых событий это щенок, превратившийся во взрослую собаку и подаривший мне 10 лет своей жизни, умер. Заводить ещё одно животное с улицы в мои планы не входило категорически. Я хотела собаку с календарика.
Но у мироздания явно были другие планы, и в моём коридоре лежала сломанная собака.
Ещё очень долго я жила рядом с ней, сначала готовя к операции, потом ухаживая за загипсованными лапами и реанимируя множественные внутренние повреждения. Тогда её звали Собакой.
Собака Собака оказалась по-деревенски хитрой, с кучей особенностей характера, одна из которых заключалась в том, что носить её гулять она разрешала только мне. Лечилась она благодарно и спокойно: капельницы, множественные уколы и перевязки стоически переносились без даже намёка на сопротивление. Но при приближении людей взгляд животного недоверчиво и недобро стекленел.
Я пыталась её отдать после операции, хотела пристроить на конюшню после восстановления с последующей оплатой содержания, но каждый раз она почему-то становилась аппликацией собаки, прилепленной к моим ногам, и сердце ёкало.
Спустя время Собака уже могла ходить самостоятельно, и я столкнулась с проблемой: было неловко окликать её на улице. Ну сами посудите: стоит девушка тёмным зимним вечером где-нибудь в парке и кричит "Собака, Собака, Собаааакааа".
Хитрый взгляд, плотно прижатые к затылку уши, хвост бубликом и чёрно-рыжий окрас, а также моя не самая любимая преподаватель курса "Государственное управление" - всё это сыграло свою роль, и Собака стала Алисой, Алей.
Алисе очень нравилось жить, а жить дома ей нравилось особенно. Меня она не просто любила, а боготворила. И каждый день она пыталась облизать мне лицо, как будто извиняясь за момент нашего знакомства, каждый день она приспосабливалась к особенностям новой жизни, потихонечку, преодолевая себя, переставала внезапно бросаться на людей на улице, хотя полицию, выходцев из средней Азии и детей любить так и не начала.
Начиная с 2010 года, на лето Алиса уезжала на конюшню, где жила абсолютно самостоятельно.
Моя любимая, счастливая и самодостаточная собака всегда бежала навстречу широко улыбаясь и чихая от этого. Она бежала, чихала, прыгала и начинала разговаривать. Нет, она не скулила - она рассказывала о том, как прошёл её день, иногда ругалась, часто негодовала в связи с моим нерегулярным появлением, но всё это было маленькими кусочками паззла моего счастья... большого человеческого счастья... Когда Асе удавалось выговориться, она прикрывала глаза и, не переставая улыбаться, подсовывала морду под руку. А я всегда чесала одним пальцем чёрное пятно между её ушей, целовала её и называла Счастьем...
Осенью Алька заболела, заболела насовсем. Она не понимала, что с ней происходит, но не переставала улыбаться с благодарностью принимая все уколы, которые делала я. В конце января я сделала последний укол, остановивший не только её, но и моё сердце.
Конечно, со временем боль утихнет, и останутся трогательные, весёлые, а порой и нелепые воспоминания, но спустя два месяца по-прежнему отчаянно невыносимо думать, что всё могло быть иначе.
