МОИ ЗАБОТЫ И ХЛОПОТЫ
Отшумели пробежные соревнования. Смотали парковочные флажки, отогнали технику, всех частных коней перевели обратно на манежную половину. О прошедших соревнованиях напоминали разве что опилочные разметки на трассе, которые упорно не желали поддаваться влиянию капризной погоды и продолжали стойко держаться на размякшем, рыхлом снегу.
Буквально через несколько дней я наконец-то дождалась хиропракта. Первый же сеанс привел Святогора в ступор, он совершенно не понимал, что происходит и почему его тыкают какими-то палочками и заставляют при этом стоять смирно. Когда терпение у него заканчивалось (а заканчивалось оно довольно быстро), он начинал подкидывать зад и отпихивать бочиной и плечом Анэту, которая, балансируя на табуретке, настойчиво правила ему холку и спину.
Самым неприятным оказалось то, что с этого момента Горыча нельзя было выпускать в леваду. Вообще. Ни на час, ни на пять минут. Это объяснялось тем, что в леваде лошадь может выбить себе все то, что вправлялось за сеанс. Почти всю первую неделю Святогора можно было только шагать в руках и лишь под конец недели чуть-чуть рысить на корде. Святогор откровенно радовался такой халяве и постоянно подталкивал меня плечом и хватал зубами за одежду. На второй неделе его можно было двигать уже немного более активно, но опять же только на корде. При этом после работы нужно было мазать финалгоном плечеголовную мышцу, кутать в капор и попону и шагать в руках еще 30-40 минут.
Хватает за рукав
(фото Ильичевой А.).
Анэта приезжала раз в неделю. Каждый раз после сеанса она давала четкую инструкцию, как следует работать лошадь до следующего сеанса.
Полтора месяца Святогор работался только в руках, на корде. Первый галоп разрешили делать только к концу третьей недели. Левада была по-прежнему запрещена. Не смотря на скинутую пайку, при таком режиме Горыч все равно довольно быстро потолстел. У него появилась масса времени для сна, чему он отдавался полностью.
(фото Оксаны И.)
Где-то через 2-3 недели такого образа жизни у него неизбежно стали проявляться плохие привычки. Во-первых, он стал отчаянно кусаться - вроде бы играючи, но настойчиво и больно. Пытаюсь воздействовать на него голосом, делать угрожающим лицо, показывать кулак - не впечатляется вообще никак. Хоть какая-то реакция есть на фразу: "А по жопе?" - смотрит на меня вдумчиво и хитро, держа краешком зуба за одежду. Однажды не выдержала, избила его чомбуром: конь опешил от неожиданности и стал лезть на стену. Через полчаса все равно укусил опять, подлюка...
С каждым разом вести его в руках становилось все сложнее и сложнее. Его колбасило не по-детски. За напирания на меня плечом и грудью я с грозным лицом стала его осаживать, пока однажды осаживания в знак протеста не привели к свечке, на которую он впоследствии стал вставать с завидной регулярностью. Ведешь его, например, в руках, он начинает до тебя докапываться, ты только к нему оборачиваешься, а он уже – опа-на! – на свечке. Пришлось заменить короткий чомбур на более длинный, чтобы он не мог свалить от меня после свечки.
Магомед, наш «частный» конюх (т. е. конюх, занимающийся только частными лошадьми), неодобрительно смотрел на все это и только качал головой. Башир тоже следил молча. На все заявления, что жеребца нужно работать как можно больше, я отвечала, что как только так сразу. Пусть сначала тока спину ему сделают…
(фото Оксаны И.)
Под конец второго месяца наглость Горыча переросла в откровенное хамство, и с каждым днем его поведение становилось все сложнее и сложнее контролировать. К тому же весна в этом году подействовала на него сильнее обычного, и он стал чаще и чаще засматриваться на кобыл, игнорируя мои жалкие потуги всячески воспрепятствовать этому. Работать его можно было по-прежнему только на корде, которую за два месяца и он и я возненавидели всей душой. Когда стало чуть потеплее, я стала выводить его работать на плац – типа, пусть хоть так подышит свежим воздухом, раз левада все также была ему противопоказана. Вместо аккуратной размеренной работы он носился на корде как электровенник, уткнув рыло в землю и хватая из нее комья, пока в итоге не споткнулся и не выбил себе к едрени фени плечо, над которым Анэта трудилась последние две недели. Однако Святогору было глубоко по барабану на все мои «тшшшш..» и свист и, улучив момент, он свалил с корды, к моему ужасу и полнейшему своему восторгу: на плацу народу было довольно много, к тому же было несколько человек начинающего проката. Вылетев на середину плаца, Горыч так ошалел от неожиданной свободы, что растерялся и не знал, как лучше с ней распорядится, где и был отловлен и возвращен на кордовый круг. Минут через двадцать он решил повторить маневр (до этого не было ни разу случая, чтобы он вот так вот сваливал с корды), для чего весело подхватил в галоп вслед за пронесшимся совсем рядом с ним Зодиаком, даже не заметив балласта в виде меня на конце корды. Отпустила… Что я, Супергерл, что ли? Удержать несущуюся на полном скаку отожравшуюся махину в 500 кг? Ребята помогли отловить мерзавца на подступах к одной из кобыл на плацу.
Довольный, блин!...
Возвращается следом за мной на кордовый круг, дергает меня за рукав, прыгает: «Здорово я, да?» Я почему-то совсем не разделяю его радости, но наказать за такое не могу, ведь понимаю, что его от такого режима работы просто прет, и он не виноват в том, что напрягать его более серьезно нельзя.
Когда выросла зеленая травка, я, искренне сочувствуя лошадке, стоящей круглые сутки в деннике, взяла ее на корду и поперлась за ворота попасти… Трава как-то не заинтересовала его с самого начала. Он крутился, ржал, звал кобыл, вешая им на уши лапшу о том, какой он чудный парень, и когда ему показалось, что кто-то ему не поверил, он встал на свечку, после чего рванул в зеленую даль. Низким стелящимся галопом он за секунду пролетел все половские поля, по прямой наводке двигаясь к пастбищу, где, как он знал, всегда паслись кобылы. Только он, дурак, не учел обеденное время. На мое и его счастье кобыл только-только загнали с выпаса в конюшню и по выпасу в этот момент отшагивались только Маришка на жеребце и Аслан на мерине. Но ни тот, ни другой Горыча абсолютно не заинтересовали: он всецело сосредоточился на обнюхивании свежей навозной кучи, явно оставленной до него кобылой. Я никогда не подозревала, что умею так быстро бегать: все эти половские поля и проскочила за минуту. Правда, добежав до Горыча, чуть было не выплюнула легкие.
Все бы, конечно, ничего… если бы за оградой в это время с прокатом не очутился Викторович… Но, вроде, особого кипежа не было. И никаких последствий побега тоже не всплыло.
По прошествии двух месяцев Анэта наконец-то разрешила его седлать. Сначала шагала по мягкому – после двухмесячного перерыва это было блаженством! Горыч нес спину осторожно, будто примериваясь к ней, к новой. Шагали неделю. Потом разрешили неторопкую рысишку. Рысили неделю. Потом разрешили выпускать в леваду.
Я ожидала, что Горыч первым делом начнет в леваде носится: ничуть не бывало! На протяжении нескольких часов он извалялся во всех углах левады, копал и грыз землю, не забывая докапываться до гуляющих в соседней леваде поло-пони. Извалявшись от души и став похожим на черта из табакерки, он поносился, поорал, установил кучками свои границы, после чего вздохнул с неимоверным облегчением.
С первой декады мая стала увеличивать ему нагрузку и на сегодняшний момент она достигла двух часов активной работы в среднем по 20-30 км в день. Заметно похудел.
По итогам массажа могу сказать, что радикальных изменений не заметила. На ходу, правда, стал спотыкаться гораздо меньше, особенно после того, как втянулся в работу. Симметрия плеч и спины выровнялась, но и только. Как это все повлияет в дальнейшем – покажет время.
(На счет масти, многие считают, что и этот Дунай буланый, но по документам светло-гнедой)!!!
)
