Подъезжая к очередному плато, с поворота, мы увидели на склоне соседней горы табун темных лошадей. Карачаевцы! Я несколько раз переспросила Ибрашку, точно ли это лошади, а не коровы (с такого дальнего расстояния я своим зрением сама рассмотреть не могу). К тому же я видела рыжие и несколько белых пятен, которых в табуне карачаевских лошадей по идее быть не должно. Ибрашка авторитетно заявил, что это лошади. И мы ушли в ущелье, чтобы выйти затем на склон. Более всего меня тревожил вопрос относительно нашего прохождения табуна на лошадях, если еще учесть, что одна из наших лошадей – Серко – был жеребцом. Несмотря на мое жгучее желание подъехать как можно ближе, остановиться и пофотать кобыл с жеребятами, я реально испугалась местных воротил-производителей – карачаевских косячников. Поэтому, в ожидании кровопролитных разборок или драпания я, наоборот, спрятала фотик понадежнее, дабы не выронить его или не убить, так как фотик не мой и взят был под честное слово. К тому моменту, как мы вышли из ущелья и поднялись на склон, табун куда-то исчез. На гребне горы, которым ехал Руслан, мы увидели группу людей и парочку седланных лошадей – табунщики. Руслан направлялся как раз к ним поздороваться, а мы низом проследовали дальше по нашему пути, когда совершенно неожиданно, нырнув в очередную ложбину, прям нос к носу не вышли к табуну. Оказывается, завидев нас, табунщики отогнали косяки (их там было три, они кучковались все вместе) с нашего пути, давая нам пройти, но они не ожидали, что мы настолько сильно заберем в сторону, что выйдем прямо на лошадей.
Я малодушно спряталась за Ибрашку с Серко. Приткнувшийся было поспать жеребенок заполошенно вскочил при нашем приближении и сиганул куда-то вглубь табуна. Сначала один косячник, затем другой и третий уставились на нас тяжелым, выжидательным взглядом, пристально наблюдая за каждым сделанным шагом.
- Кобылы, кобылы… - шептала я Ибрашке, обходя табун, успевая разглядеть темные благородные морды карачаевских лошадей, спутанные, никогда не знавших ухода, гривы, лоск нагуленных тел, аккуратные сухие ноги. Табун остался стоять неподвижно. Часть лошадей следила за нами, остальные как ни в чем не бывало щипали траву. Жеребята лупились на нас со всех щелей, и очень хотелось остановиться и пофотографировать, но всякий раз меня останавливал настороженный взгляд какого-нибудь косячника, и мы тихо-тихо обходили табун стороной. Косячники даже никак не отреагировали на призывное ржание Серко, будучи полные уверенности в своей власти над вверенным им косяком.
Так, не сделав ни единой фотки и не задерживаясь ни на мгновенье, мы проехали мимо табуна карачаевских лошадей, которых я мечтала увидеть с тех пор, как привезла с КЧР своего Святогора. Сейчас, печатая это, мне тем более становится обидно за упущенную возможность заснять карачаевцев, так как это был единственный случай, когда нам встретился табун в горах. Когда через несколько часов мы той же дорогой возвращались назад, табуна этого уже не было.
Руслан наконец-то догнал нас, и дальше мы уже ехали втроем. Погода неотвратимо портилась, туман сгущался и обволакивал уже не только вершины, но и подошвы гор. Стал накрапывать дождь, и мы вынуждены были одеть плащи.
Очередной спуск, на этот раз круче обычного и намного каменистее. Ребята спешиваются и ведут лошадей в поводу (по горским обычаям всадник обязан всегда спешиваться при спуске, так как считается, что лошади намного сложнее спуститься вниз, чем подняться). Меня избавили от необходимости спешиваться, пошутив над моим весом, и я, укутавшись в плащ, следовала за Русланом. Спуск замыкал Ибрашка.
Мы выехали в затянутое туманом ущелье. Справа вздымалась скалистая грудь горы. У ее подножия вдоль всей тропы лежали груды отбитого камня и здоровые глыбы, древние, некоторые поросшие мхом и настолько большие, что втрое превышали человеческий рост. Дождь усилился, роняя на землю длинные холодные слезы. Лошади встряхивали гривами и как ни в чем не бывало двигались по этому дикому лабиринту глыб, неся нас на себе. Слева отвесно вниз уходил обрыв, который, если верить словам Руслана и Ибрашки, стал причиной гибели далеко не одного путника. Вообще падение с обрывов – одна из основных причин смерти в горах. По весне, а особенно с конца августа в горах часты туманы, которые порой бывают настолько густыми, что не видно ушей собственной лошади. И люди и лошади падают, падают, падают… идя вроде бы знакомой тропой, которая оказывается обманной в горном тумане…
Так, в прошлом году недалеко от его кошары погиб лучший друг Руслана, сорвавшись вместе с лошадью со скалы. Он был еще жив, когда его сопутник сумел поспешно спустится вниз и найти его. Но в условиях гор помощь подоспела слишком поздно, и парень – большой знаток и ценитель лошадей, который знал о них почти все – умер прям там, на карнизе, который принял его тело после падения.
Руслан и Ибрашка рассказывали мне все эти истории спокойно, сдержанно, видимо, привыкнув. Погода в общем и так не благоприятствовала хорошему настроению: дождь хлестал все сильнее, туман стал гуще, полностью скрыв от нас вершину Бермамыта.
Мы подошли к ее подножию.
В ясную погоду с вершины Бермамыта открывается бесподобный вид почти на всю Карачаево-Черкессию и на Эльбрус. Но сейчас, когда туман сковал ее целиком, разглядеть что-нибудь с нее было нереально. Поэтому мы приняли единственно правильное решение о нецелесообразности поднятия на вершину, и повернули обратно.
К кошаре вернулись под сумерки, усталые и мокрые насквозь. На ночь коней стреножили и выпустили пастись. Вещи сушили на себе и над печкой: Рашид развел большой огонь, чтобы согреть нас.
Вечером ребята опять играли в нарды и смотрели очередной боевик, а я, натянув на себя побольше одеял, все думала об этих горах, таких манящих и безжалостных одновременно. И думала о том погибшем парне, который мог бы, как Руслан или Ибрашка, стать моим другом…
Желающих взять на себя его обязанности пока не нашлось...)
