Продолжу...
Первое, что я решила сделать в наступившем новом 2006 году – это заездить Кузю, пока она окончательно не села мне на шею. К тому моменту я приучила ее к седлу и уздечке и понемногу начала подрабатывать на шамбоне, чтобы подкачать мышцы спины перед тем, как я на нее сяду. В течение нескольких дней я подсаживалась на нее в манеже, начиная с висения на стремени, постепенно перемещаясь на спину. Кобыла на удивление миролюбиво восприняла все мои действия, не стремясь ни козлануть, ни свечкануть. Она терпеливо стояла посреди манежа, когда я лежала животом на седле, свесив по обе стороны ручки и ножки, и даже с любопытством меня обнюхивала, видимо, удивляясь этакой перемене.
Но при общении с этой козой я уже приобрела некоторый опыт, поэтому ожидала от нее некоторого подвоха. Менее всего мне хотелось с нее гробануться: во-первых, сорванная спина временами давала о себе знать и не хотелось бы добить ее окончательно, во-вторых, зная кобылу, я опасалась, что, раз скинув меня, она очень быстро уловит сию закономерность и будет в дальнейшем проделывать такое постоянно (как сваливание с корды). Поэтому я решила не экспериментировать, а попросила сесть на нее конюха Руслана – карачаевца по национальности. Русик тут же снял с нее мое седло, так как к нему были пристегнуты мои детские стремена (нормальные – взрослого размера – мне великоваты и неудобны) и сел на Кузю прям так, без седла и потника. Кобыла не выказала особого сопротивления ни на шагу, ни на рыси, лишь раз поддав задом. Я ожидала родео, но оказалось все намного прозаичнее, чему, признаться, я была крайне удивлена. Первые 10 минут кобыла двигалась на корде, потом ее отстегнули, и еще полчаса она шагала и рысила по манежу.
На следующий день я села на нее сама и шагала ее где-то полчаса, в каждую секунду ожидая подвоха.
Но под седлом кобыла оказалась покладистая, хотя и периодически вкапывалась перед подозрительным предметом или шорохом. Она четко знала команды «шаг» - «рысь» - «галоп», что очень помогло при работе под верхом. Рысь у нее пока что еще скованная, короткая и неуверенная, а вот галоп – просто шикарный! (мне как-то довелось проехать на ней пару темпов галопом, когда она однажды ломанулась в сторону через весь манеж, испугавшись шороха полиэтилена).
Постепенно я стала переводить работу под верхом из манежа на улицу. Первые несколько раз перед посадкой в седло я гоняла кобылу на корде, чтобы она выпустила пары. Потом садилась и шагала, с каждым разом увеличивая радиус от конюшни.
На огороженном поле площадью 40 га был накатан скаковой круг длиной 3 км. В этом круге был сделан кружок поменьше где-то на 300-400 метров, который был с внешней стороны огорожен внушительным деревянным забором, а с внутренней – проводом и флажками электропастуха. На этом маленьком круге как правило работали половских лошадей, когда начинали потихоньку втягивать их в работу после отдыха.
Вот по этому-то маленькому круг шагала и рысила и я на Кузе.
Как-то раз, помню, отшагивала я кобылу по этому кругу, а рядом как раз половцы играют – у них был очередной матч. Приехала куча народу, забили машинами все подступы к конюшне. А половцы же носятся как очумелые. Кузя нервничает, я тоже начинаю нервничать и от греха подальше решаю слезть с нее и шагать в руках. Благо со мной корда была! Кобыла подрывается в своей обычно манере и ломиться на поле к играющим, при этом уронив меня и пройдясь по мне копытами. Я вцепилась в корду и еду за кобылой по животе по этому кругу, мысленно понимая, куда я сейчас буду послана, если я не удержу корду и кобыла вломиться на поле к игрокам. А надо сказать, что среди игроков были посол Аргентины в Москве и сам Родзянко со всем своим семейством.
Словом, протащила меня эта дура метров 70 и сама собой остановилась, нюхает снег – типа, ничего и не было. Я встаю, вытряхиваю из карманов и мобильника снег, попутно сматывая корду. Самое сложное в этой ситуации – это подойти к кобыле и не заехать ей чем-нибудь увесистым по морде. Сделай я так хоть раз – фиг она потом к себе подпустит. Поэтому мне остается лишь просто подойти к ней, сдерживая ярость, и погладить по шее: мол, молодец, дура, остановилась!
Увидев, что она торопится к конюшне, я ее завернула на новый круг и опять иду шагать. Когда довожу до финишной прямой, ведущей к конюшне параллельно игровому полю, Кузя опять подрывается, и картина повторяется. Я опять отряхиваюсь, снова заворачиваю на круг. Чтобы пресечь новую попытку понести я держу руку не за корду, а за подкордник. Как только я замечала, что кобыла начинала подводить зад, я чуть-чуть поворачивала руку, усиливая давление на трензель. Получилось, конечно, грубо, но мне хотелось заставить кобылу подчиниться и прошагать этот круг без всяких ее закидонов. Как только мне удалось прошагать целиком весь круг, я повела ее к конюшне и отпустила подкордник только тогда, когда пересекла ворота.
Позже, стоя в душевой у зеркала, я с сожалением смотрела на ранку и синяк на верхнем веке, по которому прошелся край копыта. Все это безобразие быстро синело, так что сразу скрыть не получилось, сделавшись известным всей конюшне.
На работе еще неделю коллеги ехидно подсмеивались и подтрунивали, вынуждая меня признаться, кто же в действительности так саданул по глазу.