Tina
Pro
С той минуты я помню лишь непрекращающуюся истерику. Сперва мы рыдали в обнимку, проклиная себя. Себя, потому что обе не послушались своих чувств и своей интуиции. Лиля рыдала, что не хотела в понедельник уходить с конюшни, хотела там заночевать, но всё же ушла. Я, потому что несколько дней меня уже трясло, что надо переставиться на каменную конюшню. Я не хотела этого, отказалась сразу. Но начиная с субботы 29.05.2004 и всё воскресенье и понедельник меня трясло, что надо звонить Т.И. и переставляться. И обе не послушались себя. И теперь наш конь был мёртв.
Потом мы залезли обратно на корма и тихо корчились там. Меня уже трясло изнутри. При воспоминаниях о Сыночке и о том, что он не просто умер, а сгорел, СГОРЕЛ ЗАЖИВО, рыдания переходили уже просто в стоны.
Позвонила Троф. Говорить уже ничего не надо было, непрекращающиеся рыдания говорили сами за себя.
Сквозь истерику я помню, что кто-то подходил, но понимая, что в таком состоянии бесполезно мне что-то говорить и как-то меня утешать, отходили. Я уже была в полупрострации. Где-то через час-полтора нас с Лилей чуть не за шкирку выкинули в вагончик к Т.И. (ну это я так образно говоря, на самом деле нас просто подняли с мешков с кормами, где мы стекали мокрыми завывающими амёбами, и повели в вагон). Там мы в такой же прострации продолжили истерику, распростёртые на диване. Нас оставили одних. Не знаю, сколько мы ещё пролежали в таком состоянии. Помню только, что так же заходил народ, смотрел и уходил. Отложился в памяти диалог: "А это кто? Что с ними?" - "У них Гавот сгорел".
Громкая истерика перешла в тихую истерику, когда просто текли слёзы и трясло. В очередной раз пришла мама Лена, посмотрела на нас и с чьей-то помощью почти силой влила в нас сок с валерьянкой. Больное горло даже не заметило, что сок был ледяной. Валерьянка не оказывала никакого действия. Слёзы текли всё так же. Появился Женька Коршунов. Он меня сперва даже не узнал. Вместе с мамой Леной они попытались влить в нас ещё и воды.
Пришла Чёртик, она сидела внизу в ангаре, с выжившими лошадьми. Втроём им удалось запихнуть в нас по бутерброду. И Чёртик уговорила нас пойти с ней вниз, потому что уже скоро должны были приехать грузить обгоревшие трупы тех, кто ещё совсем недавно были нашими лошадьми. До ангара нас вели. Там мы в полной прострации сели на наш привычный заборчик. На нём мы всегда сидели вместе с Ольгой во время смен........Там был Aleksander, который так и не успел приехать в гости до пожара, но приехал помочь. Сидели на заборе долго. Уже без слёз. Смотрели на лошадей. Они тоже стояли какие-то тихие, растерянные. Ветеринар пришла их осмотреть, вроде все в порядке.
Приехала Троф. Спасибо ей за всё. Она практически силой влила в нас валерьянку и корвалол прямо из пузырьков. Неслабое ощущение.....Немного подействовало. Продолжили сидеть в такой же прострации, побелевшие и дрожащие. Троф позвонила Саше, вердикт был однозначен: "Наташа уже поняла, что случилось, Полина ещё нет". Саша приехал с пивом. Начали вливать в нас пиво. Пришли ещё ребята, предложили погулять с лошадьми. Взяли их всех и пошли гулять по обычному кругу вокруг ангара и опилок. Потом вернулись к ангару, пошли на дальнее поле. Троф попыталась увезти меня домой, но я в тот момент не могла уйти от лошадей. Удалось увезти Полинку. А мы пошли пасти зверей на дальнее поле. Журналисты доползли и туда, давать какие-либо интервью я отказалась.
Вернулись в ангар. Узнавшие о пожаре спартаковцы уже начали приходить с морковкой. Просидели ещё кучу времени в ангаре. Я пошла наверх за телефоном, вернулась вниз уже нескоро, потому что грузили трупы и я была не в силах выйти из вагончика. Когда вышла, увидела Ольгу с посеревшим лицом и потухшими глазами. Она тоже потеряла любимую лошадь, и тоже уже вторую.
В 20-00 я поняла, что надо ехать домой. Оставлять Лильку одну я побоялась, потащила её к себе. Приехали Ольга К с Сашей, постояли с ними. Потом встретили Катю М. Наконец, в половине девятого мы всё же поехали домой. Утром мы ползали по квартире как сомнамбулы, смотрели мои фотки. Смотреть фотки с конём мы не смогли. Вечером Лиля поехала домой, её ждала кошка. Пока мы были вместе мы ещё держались, хотя старались не глядеть друг другу в глаза. А потом всё. Вечером началась жестокая истерика. Утром я поняла, что надо лечиться от простуды. Два дня я лечилась. В пятницу поехала туда.
Страшно, очень страшно было туда идти, мы с Лилькой опять не глядели друг на друга, но пришли и увидели жизнь. И кинулись в это всё.
В субботу должна была быть смена. Ольга думала, что народу не будет, потому что в пятницы кто-то уже отказывался, но я пообещала ей, что наша смена придёт! И она пришла. В полном составе. Нет, те кто были нашим довеском, они не пришли. Но основной состав пришёл, все как одна. И в воскресенье в 10-00 пришли все. И после смен мы косили траву лошадям, красили барьеры, отдраивали закопчёные трензеля. Даже уже не помню чем ещё занимались, потому что дел было полно. Ведь потеряли всё. И несмотря на страдания и печаль и тоску по умершим, были ещё выжившие. Надо было позаботиться о них. И там, на пепелище, мы смогли улыбаться и смотреть друг другу в глаза. И даже смеяться и шутить.
Дома были слёзы и истерика, каждый вечер, жестокая и непрекращающаяся.
Начало недели я тоже была на больничном, поэтому опять была на конюшне. Потом вышла на работу, света не было, отдыхала и думала всё о том же.
А потом ................
Потом мы залезли обратно на корма и тихо корчились там. Меня уже трясло изнутри. При воспоминаниях о Сыночке и о том, что он не просто умер, а сгорел, СГОРЕЛ ЗАЖИВО, рыдания переходили уже просто в стоны.
Позвонила Троф. Говорить уже ничего не надо было, непрекращающиеся рыдания говорили сами за себя.
Сквозь истерику я помню, что кто-то подходил, но понимая, что в таком состоянии бесполезно мне что-то говорить и как-то меня утешать, отходили. Я уже была в полупрострации. Где-то через час-полтора нас с Лилей чуть не за шкирку выкинули в вагончик к Т.И. (ну это я так образно говоря, на самом деле нас просто подняли с мешков с кормами, где мы стекали мокрыми завывающими амёбами, и повели в вагон). Там мы в такой же прострации продолжили истерику, распростёртые на диване. Нас оставили одних. Не знаю, сколько мы ещё пролежали в таком состоянии. Помню только, что так же заходил народ, смотрел и уходил. Отложился в памяти диалог: "А это кто? Что с ними?" - "У них Гавот сгорел".
Громкая истерика перешла в тихую истерику, когда просто текли слёзы и трясло. В очередной раз пришла мама Лена, посмотрела на нас и с чьей-то помощью почти силой влила в нас сок с валерьянкой. Больное горло даже не заметило, что сок был ледяной. Валерьянка не оказывала никакого действия. Слёзы текли всё так же. Появился Женька Коршунов. Он меня сперва даже не узнал. Вместе с мамой Леной они попытались влить в нас ещё и воды.
Пришла Чёртик, она сидела внизу в ангаре, с выжившими лошадьми. Втроём им удалось запихнуть в нас по бутерброду. И Чёртик уговорила нас пойти с ней вниз, потому что уже скоро должны были приехать грузить обгоревшие трупы тех, кто ещё совсем недавно были нашими лошадьми. До ангара нас вели. Там мы в полной прострации сели на наш привычный заборчик. На нём мы всегда сидели вместе с Ольгой во время смен........Там был Aleksander, который так и не успел приехать в гости до пожара, но приехал помочь. Сидели на заборе долго. Уже без слёз. Смотрели на лошадей. Они тоже стояли какие-то тихие, растерянные. Ветеринар пришла их осмотреть, вроде все в порядке.
Приехала Троф. Спасибо ей за всё. Она практически силой влила в нас валерьянку и корвалол прямо из пузырьков. Неслабое ощущение.....Немного подействовало. Продолжили сидеть в такой же прострации, побелевшие и дрожащие. Троф позвонила Саше, вердикт был однозначен: "Наташа уже поняла, что случилось, Полина ещё нет". Саша приехал с пивом. Начали вливать в нас пиво. Пришли ещё ребята, предложили погулять с лошадьми. Взяли их всех и пошли гулять по обычному кругу вокруг ангара и опилок. Потом вернулись к ангару, пошли на дальнее поле. Троф попыталась увезти меня домой, но я в тот момент не могла уйти от лошадей. Удалось увезти Полинку. А мы пошли пасти зверей на дальнее поле. Журналисты доползли и туда, давать какие-либо интервью я отказалась.
Вернулись в ангар. Узнавшие о пожаре спартаковцы уже начали приходить с морковкой. Просидели ещё кучу времени в ангаре. Я пошла наверх за телефоном, вернулась вниз уже нескоро, потому что грузили трупы и я была не в силах выйти из вагончика. Когда вышла, увидела Ольгу с посеревшим лицом и потухшими глазами. Она тоже потеряла любимую лошадь, и тоже уже вторую.
В 20-00 я поняла, что надо ехать домой. Оставлять Лильку одну я побоялась, потащила её к себе. Приехали Ольга К с Сашей, постояли с ними. Потом встретили Катю М. Наконец, в половине девятого мы всё же поехали домой. Утром мы ползали по квартире как сомнамбулы, смотрели мои фотки. Смотреть фотки с конём мы не смогли. Вечером Лиля поехала домой, её ждала кошка. Пока мы были вместе мы ещё держались, хотя старались не глядеть друг другу в глаза. А потом всё. Вечером началась жестокая истерика. Утром я поняла, что надо лечиться от простуды. Два дня я лечилась. В пятницу поехала туда.
Страшно, очень страшно было туда идти, мы с Лилькой опять не глядели друг на друга, но пришли и увидели жизнь. И кинулись в это всё.
В субботу должна была быть смена. Ольга думала, что народу не будет, потому что в пятницы кто-то уже отказывался, но я пообещала ей, что наша смена придёт! И она пришла. В полном составе. Нет, те кто были нашим довеском, они не пришли. Но основной состав пришёл, все как одна. И в воскресенье в 10-00 пришли все. И после смен мы косили траву лошадям, красили барьеры, отдраивали закопчёные трензеля. Даже уже не помню чем ещё занимались, потому что дел было полно. Ведь потеряли всё. И несмотря на страдания и печаль и тоску по умершим, были ещё выжившие. Надо было позаботиться о них. И там, на пепелище, мы смогли улыбаться и смотреть друг другу в глаза. И даже смеяться и шутить.
Дома были слёзы и истерика, каждый вечер, жестокая и непрекращающаяся.
Начало недели я тоже была на больничном, поэтому опять была на конюшне. Потом вышла на работу, света не было, отдыхала и думала всё о том же.
А потом ................