А для меня Бродский, это...:
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря,
дорогой, уважаемый, милая, но не важно
даже кто, ибо черт лица, говоря
откровенно, не вспомнить уже, не ваш, но
и ничей верный друг вас приветствует с одного
из пяти континентов, держащегося на ковбоях.
Я любил тебя больше, чем ангелов и самого,
и поэтому дальше теперь
от тебя, чем от них обоих.
Далеко, поздно ночью, в долине, на самом дне,
в городке, занесенном снегом по ручку двери,
извиваясь ночью на простыне,
как не сказано ниже, по крайней мере,
я взбиваю подушку мычащим "ты",
за горами, которым конца и края,
в темноте всем телом твои черты
как безумное зеркало повторяя.
Знаешь, в первый раз я увидела эти стихи... на стекле в поезде метро. Видимо, читала и раньше. Но тогда - увидела впервые. Это - когда в сознание впечатывается намертво слово. И навсегда. Когда-то у меня не было машины, и я спускалась под землю, и толпа не была мне чуждой. И в руках была книга, и был конец пути. он же - свет в конце тоннеля. Тогда только появлялась реклама на окнах поездов. И, среди рекламы, были наклейки со стихами... Однажды я подняла глаза. И ушла в эти слова, в несущуюся темноту за стеклом.
А потом, года через 2, я была в командировке в Москве. В последнюю ночь я, наконец-то, смогла выбраться к своим друзьям, мы хорошо посидели, и я опоздала на весь транспорт, чтобы вернуться в гостиницу. И поймала частное такси. Водитель сидел за рулем, смотрел в ночь, и читал стихи. То ли себе, то ли мне... Мы ехали до гостиницы больше часа, хоть там пути минут 20... Он возил меня кругами по освещенному городу и читал Бродского. И я не просила его скорее привезти меня в эту гостиницу, потому что было совсем не важно, сколько времени надо туда доехать. Была Москва, был странный человек за рулем, говорящий стихами Поэта... и было ощущение бесконечности времени и пространства. А все остальное было уже неважно.