Re: Бестолковая осень. "Цыц и Брысь"
Вот. Я его дописала! Не знаю, понравится ли вам, мне нравится (но, как обычно, немного не так, как хотела изначально)
Цыц и Брысь.
Звёзды постепенно пропадали с тёмно-синего неба. Морозный воздух был такой, что его можно было ножом резать. Поднятые слабым ветром мелкие снежинки колко искрились в неярком свете луны. За небольшими заиндевевшими окошками длинного здания был слабо различим свет. Тут своя жизнь. Это конюшня!
Конюх проснулся будто от толчка, открыл глаза и сонно посмотрел на часы. Всего пять часов утра, ещё часа полтора можно подремать. Однако сон не шел. Андрей решил пройтись по конюшне. Любил он такие моменты. Кто-то из лошадей спит, а спят лошади по-разному: и на боку, вытянув ноги, и на животе, держа голову на весу, иные – стоят постоянно. А кто-то уже проснулся и выискивает в подстилке, не проеденные с вечернего кормления, сухие травинки, или соль нализывает, прикрыв глаза и думая о чём-то о своём.
Андрей открыл высокую створку ворот, ни одна петля не скрипнула – были смазаны на совесть. Прислушался, тихо, только кто-то посапывает, да шлёпает во сне губами рабочий мерин. А это что? Конюх прислушался. Звуки новые – как будто шлёпает что-то, возня, солома шуршит. «Как бы не колики» - подумал Андрей и быстрым шагом пошел вдоль денников. Остановился около одного из них, автоматически прочитав на табличке: «Беспечная, 1985г.р. Бесприданница – Печенег. Тракененская порода» и заглянул вовнутрь.
Ни у кого никаких колик не было! В деннике стояло уже две лошади! Одна – большая, вторая – маленькая!
- Ну вот и ожеребилась… - Тихонько, почти про себя, сказал Андрей, едва удерживаясь от того, чтобы закричать и пуститься в пляс. Было от чего! Родился долгожданный жеребёнок от знаменитого заводского производителя – Рагдая.
Конюх открыл деверь, и нащупав в кармане сахар, сделал шаг к кобыле:
- На, умница наша!
Беспечная чуть прижала уши и переступила задними ногами, загораживая от человека своего жеребёнка. Закрыв светло-песочное существо своим большим телом, кобыла злиться перестала и всё-таки взяла сахар с открытой ладони, такой привычной и знакомой. Андрей погладил рыжую по лбу и, улыбнувшись, вышел.
Однако далеко уйти не успел - в деннике напротив, он хорошо видел, тоже было две лошади! Такого ещё не бывало – в одну ночь ожеребились сразу две кобылы! Конюх, открыл и этот денник - кобыла была моложе и жеребёнка приносила всего второй раз – надо было проверить, всё ли в порядке. Открыл дверь и застыл на пороге - что за чертовщина! Около кобылы стоял такой же, светло-песочный и белоногий жеребёнок! Андрей потёр глаза и мотнул головой – быть того не может! Значит, в конюшне произошло чудо – в одну ночь родились два почти одинаковых жеребёнка!
Неделю после того, как ожеребились кобылы, в конюшне все ходили на цыпочках, и даже денники попонами завесили – чтобы не мешать детям. Всё это – под недовольное ворчание начкона и тренера Григория Владимировича:
- Ну не слышит он вас! Не слышит и не видит! Ему сейчас все равно, главное молока побольше пить и спать. А как морозы спадут – выпустим на прогулку.
Все слушали Доброскокина, но никто не спешил слушаться – денники так и оставались завешенными.
Спали морозы и даже солнышко выглянуло, как бы ободряя: «Весна уже не за горами!». Тогда и было решено выпустить жеребят с кобылами, а заодно и имена дать – сколько ж можно без имён ходить!?
Открыли ворота. Косой солнечный луч упал в коридор, стали видны весёлые пылинки, искрящиеся в дневном свете. Первой выводили старшую кобылу – Беспечную. Шла она медленно, подзывая своего ребёнка, пугая лошадей, которые прильнули к решеткам денников, стараясь рассмотреть рыжую жеребуську. Наконец кобыла вышла во двор, повела боками, глубоко вдохнула и зафыркала.
- Будь здорова. – Улыбнулся Доброскокин.
Жеребёнок всё никак не решался выйти из ворот – пучил тёмно-лиловые глаза на снег, тянулся мордой к ласково гугукающей маме, а ногами – ни с места. Так бы и продолжалось, если бы на нос не упала большая капля – снег на крыше таял, начиналась настоящая капель. Как только капля коснулась бархатного, чуть розового носа, жеребёнок взвизгнул, подпрыгнул на своих длинных светлых ногах и рванулся к кобыле.
- Так-то тебе!
Все любовались рыжими красавицами, которые на солнышке были просто золотыми.
- А назовём мы тебя, пожалуй, Британия! Папа твой как раз оттуда и приехал. Согласны?
Все обитатели конюшни утвердительно кивнули.
- Ну и хорошо. Давайте этих в леваду, и выводите Цэту.
Цэта – молодая буденовская кобыла, высокая, статная и довольно строгая – вышла из конюшни, пританцовывая, выворачивая шею и громко подзывая жеребёнка. Тот не замедлил появиться – бесстрашно, не останавливаясь. Вышел и встал, как настоящая взрослая лошадь, хоть на такую и не был похож ни капельки.
- Да это ж Стёпка! – Засмеялся конюх.
- Нет, ну как можно сына Цэты назвать Стёпкой? Папа у нас тоже хорош – Цибет. И посмотрите как этот молодой…хм…человек, взирает на окружающее! Цицерон, не иначе! Так и запишем! Теперь в леваду к предыдущей семье.
- Да вы гляньте как жеребята похожи! – Ахнула одна из девушек-спортсменок. Все посмотрели в леваду – как раз кобылы чесали друг другу холки, а жеребята стояли друг напротив друга и не знали что делать.
- Как в зеркало смотрятся!
- Ничего, осенью узнаем, кто на кого похож. – Буркнул Григорий Владимирович. – Пошли, что ли, таблички рисовать будете.
Так и были прописаны в конюшне Цицерон и Британия.
Росли рыжие всеобщими любимцами. Заводилой был Цицерон – именно он первый обнаружил, что из левады можно убежать, проползя под нижней жердью. Британия хвостиком следовала за другом и оп-ля – банда на свободе! Оказавшись во дворе, жеребята начинали лезть во все щели – в кормовую, в аммуничник, крутились под ногами у взрослых лошадей, не взирая на зов кобыл из левады.
Очень скоро за парочкой закрепились клички Цыц и Брысь.
Жеребята проводили все дни на улице – в леваде. Росли быстро и хорошо – вся конюшня не могла на них нарадоваться.
Ранним летом произошло событие, которое могло бы поставить крест на спортивной карьере Цицерона. По возвращению домой вездесущий жеребёнок попытался пролезть мимо телеги, стоявшей в проходе, и, не рассчитав свои габариты, порвал бедро от репицы почти до колена. В то время ветеринара в конюшне уже не было, а жил он в соседнем городе. Пришлось Григорию Владимировичу самому обрабатывать и зашивать страшную рану, оказавшуюся, к счастью, не опасной.
Неделю Цыца не выпускали из денника, обрабатывали зашитую ногу. Жеребёнок сначала сопротивлялся, а потом привык и спокойно давался в руки, мол, делайте со мной что хотите.
Неделю скучала в одиночестве и Брысь. В леваде-то, конечно, бегала и играла, но как-то без задора, а когда вели её с Беспечной по коридору – непременно подходила к деннику и заглядывала, положив свою тонкую морду между прутьями решетки. Цыц тогда оживлялся и хромая, подходил к подружке. Так продолжалось, пока Беспечная, уже вышедшая из конюшни, не начинала звать Британию.
Наконец всё-таки было решено выпустить на прогулку Цэту и Цицерона. Осторожно, прихрамывая и оглядываясь, шел рыжий за мамой. Желания лезть куда-либо у него пока не было и конюшенные обитатели вздохнули было с облегчением – вдруг больше не надо будет бояться за ребёнка, закрывать двери. Решили провести лошадей мимо левады, где гуляли Британия и Беспечная. Ни Цыц, ни Брысь не поверили, что они снова вместе. Радость жеребят была столь очевидна, что решили всё-таки выпустить рыжих снова вместе.
Цыцу, всё-таки, ещё нездоровилось, и бегал он не особо. Брысь, видимо, поняв это, перестала заигрывать и, прижавшись тёплым боком к другу, задремала. Побеги из левады с этих пор прекратились.
Спустя месяц Цицерон поправился полностью, на память остался длинный некрасивый шрам через всё правое бедро. Конечно, жеребец повзрослеет и шрам немного растянется, но куда ему с такой раной в большой спорт? Не красиво же! Доброскокин расстраивался, сидя в тренерской, надежды на Цыца были большие.
Первые недоуздки.
Цыц довольно быстро привык к недоуздку – когда лечили ногу. А вот Брысь всячески сопротивлялась непонятной штуке на морде. Однажды рыжая вернулась с прогулки без недоуздка. Его нашли и вернули на место. Однако на следующий день история повторилась! Каким образом пятимесячный жеребёнок мог снять недоуздок – не понимал никто. Пока за проказой не подсмотрел вездесущий Доброскокин.
Брысь подходила к Цыцу и подставляла ему затылок. Рыжий брал зубами затылочный ремень и стаскивал с подруги недоуздок. После чего, высоко задрав голову и закинув на спину хвост, рысил по леваде. Вскоре ему это занятие надоедало и он бросал временную игрушку. Так был раскрыт заговор. Встал вопрос что делать – то ли продолжать каждый день искать недоуздки, то ли расставить жеребят, то ли не надевать вовсе.
Решили на время расставить рыжих.
Сказано – сделано.
Жеребята обиделись.
Проказы.
Однако расставание длилось не долго.
Брысь, поскучав по другу и подокучав матери, нацелила своё внимание на людей и окружающие предметы. Однажды она увидела как конюх закрывал леваду – завязывал верёвку. Эта конструкция невероятно порадовала рыжую проказницу и Брысь принялась за изучение. Уже через два часа – после обеда, когда конюшенный народ наконец решил передохнуть – послышался рёв Цыбета, который обедал в леваде. Выбежав первым, Доброскокин увидел чудную картину – возле левады с рыжим жеребцом щипала траву Беспечная. Стояла она точно на таком расстоянии, чтобы жеребцу не хватало всего чуть-чуть чтобы до неё дотянуться. Рыжий неистовствовал, подпрыгивал, вытягивал шею и был крайне перевозбуждён происходящим.
Но каким образом Беспечная, гулявшая с Британией в дальней леваде оказалась во дворе? И где жеребята?
Рыжая кобыла была отловлена и отведена в леваду, конюшенный народ бросился на поиски жеребят и Цэты. Троица была найдена у сенника, поедающими сено. Цыц был пойман сразу, Цэта покорно пошла за сыном, а неугомонная рыжая стрелка Брысь ещё долго бегала от людей – эта игра ей нравилась.
И на следующий день узлы на верёвке, связывающей ворота и ограждение, были развязаны, а лошади выпущены.
С тех пор, от греха подальше, решили вернуть жеребят в одну леваду, а ворота закрывать на цепь с замком – его-то Брысь точно не смогла бы открыть.
Жеребята приуныли – под нижней жердью было не проползти – уже выросли дети. И дверь не открывалась.
Единственной радостью было когда кобыл брали на манеж. Если одновременно бегали обе мамаши, всадникам, сидящим на них, надо было быть в сто крат внимательнее – жеребята взяли привычку кусать за ноги, брать в зубы висящий на шее повод и срываться с места в галоп – мешали невероятно!
Однако именно на манеже Цыц и Брысь поняли как это здорово – прыгать. Первой прыгнула Британия. Бежала за мамой, задумалась, вдруг Беспечная исчезла, а прямо перед жеребёнком оказался невысокий заборчик. Брысь и прыгнула. Да так, что все ахнули! Цыц, понаблюдав за подругой, впечатлился и тоже решил прыгнуть. Но прыгнул он прямо перед Цэтой, кобыла закинулась, всадник упал…
С тех пор жеребят не брали на манеж, а оставляли в леваде рядом. Да и пора было уже отлучать их о мам….
Отъём.
Цицерон отъём переживал сильнее чем Британия. Чтобы дети не скучали – на первое время их поставили в один денник. Тут выяснилась вся сила их дружбы. Проведя неделю в деннике, жеребята даже спали, положил головы друг на дружку. Если спал кто-то один из них – второй не пускал в денник людей и приходилось ждать пока первый жеребёнок не проснётся.
Не смотря на всю игривость и озорство – и Цыц, и Брысь были на удивление понятливыми и ласковыми жеребятами. Только если Цыц любил проявить характер – пощёлкать зубами и сделать «крысу» если что-то не нравилось. Быстро поняли как стоять на развязках, что чистка – это приятно, а ноги давать – не страшно.
Рыжие обещали стать отличными лошадьми.
Зима. Трагедия.
Первую в свое жизни зиму жеребята встретили стоя по разным денникам, но всё так же гуляя вместе. В леваду их не водили – парочка сама туда добегала. Гуляли они в новой леваде и путь их лежал мимо левады, где гулял строгий жеребец – отец Цицерона – Цыбет. Жеребец жеребятами не интересовался, жеребята жеребцом – тоже. Их больше волновал тюк сена и мяч, ждущие их в леваде.
Однажды на несколько дней погода сошла с ума – днём лил дождь, а ночью бушевала метель. Всё покрылось льдом. Лошади грустно стояли в конюшне, жеребята подпрыгивали в денниках, и их приходилось хотя бы водить по длинному проходу – чтобы не травмировались.
Утром третьего дня выглянуло солнышко. Везде лежал свежий снег, слепивший глаза, синело небо и вообще было очень приятно. Начали выводить лошадей. Кое-где под пушистым снегом был лёд – выводили осторожно, да и по каждой леваде прошлись, разбивая лёд и засыпая его опилками.
Наконец пришла очередь жеребят. Конюх открыл двери денников и скомандовал «гулять». Ему даже не пришло в голову, что Цыц и Брысь стояли несколько дней. Рыжие вылетели из конюшни на двух ногах – столько радости было! Британия, поджав ужи, рванула к леваде – она в их паре была чуть быстрее. Цицерон, подыгрывая, помчался за ней. И вдруг…. После очередного козла рыжий подскользнулся и упал. Произошло это около левады с его отцом. Дорожка мимо загонов шла чуть под уклон и жеребёнок по инерции проскользил к ограде. Через мгновение Цыц оказался под нижней жердью забора, ещё миг – и он уже в леваде у жеребца. Цыбет никогда не отличался добрым нравом по отношению к другим лошадям. Несколько секунд он посмотрел на лежащего, «чавкающего» и ошеломлённого жеребёнка и кинулся на него. На рёв жеребца выскочили оба конюха и конюшенные девочки. Зрелище было ужасное – рыжий подмял под себя жеребёнка. Около левады металась Британия.
Цицерона еле отбили, два конюха увели перевозбуждённого Цыбета в конюшню. За ним увели и упирающуюся Британию – чтобы не мешала. Конюшенный народ поднял перепуганного и окровавленного жеребёнка. В нескольких местах была порвана шкура и висела лоскутами, было опухшим переднее запястье и левый глаз, порвано ухо.
Конюшня погрузилась в тишину.
В тот же день приехал ветеринар - зашивать попорченную шкуру Цыца. Каких-либо сильных увечий жеребец не нанёс жеребёнку, но всё равно было страшно. Рыжий лишился куска мяса около плеча, кончика уха. Через неделю стало понятно что и хвост сохранить не удастся – от длинной репицы осталось всего ничего. А на ноге вылез брок.
Так великое спортивное будущее Цицерона было перечёркнуто. Максимум куда ему можно с таким видом – прокат или любительский спорт.
Месяц, пока лечили Цыца, Британия гуляла одна. Завидя похудевшего друга, которого тихонько шагали по дорожкам, кобыла громко ржала. Цыц поднимал голову, всматривался, но не отвечал.
Позже стало ясно что у рыжего жеребёнка от стресса ухудшилось зрение.
Это было трагедией.
Весна.
Весна, как и в прошлом году, запаздывала – было очень снежно и холодно.
Весну Цыц и Брысь встретили вместе. Цицерон поначалу боялся Британию, шарахался в сторону когда кобыла предлагала поиграть, не отвечал на почёсывание. Его больше интересовал тюк с сеном. Британия не понимала что происходит и «жаловалась» на друга людям. Люди, к сожалению, ничего не могли сделать.
Как-то всё само собой получилось. В день, когда жеребятам исполнился год, и им подстригли гривы и чёлки, Британия как обычно решила почесать своего друга. И вдруг Цыц ей ответил! Неуверенно прикусил подругу за холку, раз, другой. Вечером, пришедшая за жеребятами девушка, увидела давно забытую картину – рыжие, прижавшись друг к другу боками, дремали.
Цыц посмелел. Раньше он боялся играть, плохо видя. Однако теперь он хвостиком следовал за Британией – зная, что рыжая выбирает ровную дорогу.
Наконец стал таять снег, стало теплее, жеребята линяли. Первая взрослая линька. Всё яснее была разница – Цицерон был более с золотым отливом, светлее. Британия же напротив – с краснинкой, темнее. Оба сверкали белыми ногами: Цыц -побольше, Брысь – поменьше. Зато у Британии была шире проточина и сорочий глаз.
Лето.
Второе лето жеребята проводили в полях на пастбище – с другими лошадьми. Правда, отдельно ото всех, держась парой.
Движение, трава – благодаря всему этому рыжие росли невероятно быстро. Цыц, правда, страдал от мух - своего-то хвоста не было, но быстро нашел способ облегчить свою жизнь – всегда стоял поближе к хвосту Британии.
Брысь по первой протестовала против прогулок с табуном, где жеребят гоняла старшая кобыла. Совсем разозлившись, рыжая перемахнула через полутораметровую ленту электропастуха и стала звать Цыца с другой стороны. Жеребец из-за плохого зрения не рассчитал своих сил и врезался в электропастух мордой и грудью. Британии пришлось возвращаться обратно в табун. За этим занятием её увидел Доброскокин. Улыбнулся в усы – хотя бы один жеребёнок оправдал его надежды.
А Цицерон с тех пор до ужаса стал бояться электропастуха и даже близко к нему не приближался. Британия попыток в одиночку покинуть пастбище больше не предпринимала. Да и вообще – эта рыжая парочка была неразлучна. Немыслимо было забрать кого-то одного из левады. Если приезжал коваль и расчищал ноги – рыжих можно было и не привязывать, достаточно было поставить их рядом.
Осень.
Осенью вдруг стали пропадать вещи – корды, хлысты, одежда, оставленные на улице. Собаки утащить всё это не могли. Вор? Да зачем? А однажды, во время уборки в леваде, где гуляли жеребята, были обнаружены все пропавшие вещи. Изрядно пожеванные, сломанные или затоптанные в грязь – они покоились за рулоном с сеном. Конюх как-то подсмотрел как и кто крадёт вещи. Британия спокойно перепрыгивала ограждение левады и шастала по двору. Ей были не интересны другие лошади – она целенаправленно искала что-нибудь что «плохо лежит». Найдя это «что-то» (в этот раз это «что-то» оказалось мешком из-под овса), брала в рот и несла обратно в леваду. Перепрыгнув ограждение, кобыла закладывала хвост на спину и, гордо подняв шею, бегала от Цыца, который пытался отобрать такую восхитительную игрушку. После этого случая пришлось наращивать леваду – теперь Брысь уже не могла выпрыгнуть. Сей факт очень расстроил кобылу. Но скоро рыжие нашли себе новое занятие – Цыц стаскивал с головы Британии недоуздок и весь процесс игры повторялся.
Заездка.
Пролетела вторая зима в жизни жеребят, подходила к концу весна. Пришла пора заездки. На удивление – оба рыжика заездились быстро и беспроблемно. Главное только было – не разлучать их. А к концу лета и порознь ездить было уже реально.
Беда.
Такое бывает часто. Хозяину надоедает игрушка и он от неё избавляется.
Так было и с конным хозяйством, где стояли Цицерон и Британия.
В один момент всё изменилось – приезжали какие-то машины, увозили лошадей. Большие тракторы ломали левады и грузили в машины. Было страшно от происходящего. Когда оставшихся лошадей прогуливали, они жались от вида невиданных ранее машин. Всё меньше лошадей оставалось на ферме. Настал момент когда приехал очередной покупатель. Он осмотрел Британию через решетку денника, внимательно прочитал табличку, попросил вывести на корде, поцокал языком. Ему показали и Цицерона. Мужчина только покачал головой – вроде и статный, но какой-то весь штопанный, без уха и хвоста – не подошел ему жеребец.
Цыц и Брысь, будто почувствовав скорое расставание, спали стоя всю ночь, прижавшись к стенке между их денниками, иногда перебирая шерсть на шеях друг друга.
Утром приехал коневоз. Британию нарядили в попону, забинтовали ноги и увели. Напрасно Цицерон звал подругу…
А через несколько дней и за Цыцом пришли. Девочка в джинсах и кроссовках, жуя мятную жвачку, осмотрела жеребца, потрогала его шрамы и покивала: «Забираю»…
За жеребцом не приехал коневоз – девушка утром приехала с седлом и уздечкой в большой клетчатой сумке, поседлала рыжего и уехала.
Доброскокин.
После продажи последней лошади Григорий Владимирович слёг с сердечным приступом – его детище, его родная конюшня, его дети – лошади. Всё это было развезено, раскуплено неизвестно куда – «лишь бы быстрее их здесь не было». Выйдя из больницы, он долго не мог прийти в себя. Дома лежал, отвернувшись к узорчатому ковру – чтобы не видеть кубки, медали и грамоты, висящие и стоящие на полках, чтобы не видеть фотографии и рисунки – это было очень тяжело и больно. Так продолжалось где-то с год. Потом дочь родила долгожданную внучку и Григорий Владимирович отвлёкся на крохотное существо, нуждавшееся в его заботе и на дочь, нуждавшуюся в его помощи – моральной и материальной. Отличный спортсмен в прошлом, сейчас он по утрам мёл улицы, а потом помогал домашним. Он был нужен – на улицах мог поговорить с людьми, помочь чем-то, а дома без него тоже никак – девочка постоянно болела и ни в ясли, ни в садик её было не отдать.
- Деда! А, деда! Поехали в парк!
В парк они ездили редко – он был на другой стороне их небольшого городка, и добираться туда приходилось на трамвае, который шел около часа.
Доброскокин задумался: внучка только выздоровела, но на улице стоят хорошие весенние деньки, тепло – можно и вывезти ребёнка погулять.
В парке вовсю цвели деревья, на клумбах краснели тюльпаны, под ногами сновали воробьи и было так приятно. Внучка прыгала рядом, предлагая дедушке то пойти на детскую площадку, то покормить уток на пруду. Внезапно Доброскокин остановился - в нос ударил знакомый запах. Замерла внучка. По аллее шли две лошади и пони. Ещё не пролинявшие, лохматенькие, не особо упитанные и в ярких тряпочках. Но это были лошади. Григорий Владимирович уже несколько лет не видел живых лошадей – запретил себе!
- Деда! Деда! Давай кататься! – Потянула внучка вслед за ушедшими лошадьми. Но дедушка её не слышал. На одной из удаляющихся лошадиных поп он увидел длинный неровный шрам….
- Васька! Прекрати! – Грубо дёрнула рыжую лошадь девица с высоким хвостом.
«Васька, не Цыц» - подумал Григорий Владимирович. Но разве может быть ещё на свете лошадь с таким же ухом, с таким же обрубком хвоста? Не может!
- Цыц! – Негромко позвал Доброскокин. Лошадь стояла, не шелохнувшись. Не узнал. Он же видит плохо – подумал мужчина. И ему стало вдруг так горько. Он подошел ближе и уже громче позвал: «Цыц!»
- Что? Какой Цыц? ты чего, дедушка, тут цыцаешь? – отреагировала девушка
- НЕ узнаёт. – Только и мог сказать Доброскокин. – Цыыц!
И вдруг рыжий поднял голову и направил уши на мужчину.
- Цыц! Родной мной! - Григорий Владимирович бросился к жеребцу и обнял его за шею, чувствуя под ладонями такие знакомые и такие забытые шрамы. – Господи, Цицерон!
- Эй, дядь, ты чего?
Но мужчина её не слышал, медленно оседая на землю.
Приехала скорая и перепуганные родители маленькой Ксюши – внучки. От очередного приступа Доброскокин выкарабкался только к середине лета. Оказавшись дома, он, трясущимися пальцами, набрал номер своей ученицы. Однако там ответили совсем чужие люди, которые купили квартиру. Однако у них был новый номер телефона – ученица с родителями переехала в соседний город, всего за 50 километров.
- Таня? Таня, здравствуй. Это Григорий Владимирович беспокоит.
Уже вечером они встретились. За это время девушка чуть изменилась, да и приехала на своей машине.
- Я нашел Цыца! Нашего Цыца, ты представляешь? Он детей катает в парке!
- У покатушников, что ли? Григорий Владимирович, у меня деньги-то есть – его выкупить. А ставить-то и не куда. Я же больше ни с кем не общаюсь из конников – как начнутся воспоминания, так не по себе становится.
- Надо попробовать найти. Я его как увидел – аж сердце разболелось! Это же сын Цэты….
Татьяна ушла от Григория Владимировича с тяжелым сердцем. Хотелось спасти любимого рыжика, но было стыдно – почему она раньше не позаботилась об этом, знала ведь куда забрали Цыца. Да и покривила душой она, сказав Доброскокину что ни с кем не поддерживала отношений – общалась с другом-соконюшенником, который держал свою небольшую конюшню при доме отдыха. Вечером ему и позвонила.
- Витя, ты не представляешь! Григорий Владимирович нашел Цыца!
- Где?
- Он у покатушников. Помнишь, тогда девушка за ним приезжала?
- Я тогда пил – ничего не помню.
- Ну да. Она его тогда забрала, а весной Доброскокин увидел Цицерона в парке.
- Ну, смотри, у меня есть свободное место, это всё чем я могу помочь – денег особо нет.
- Да деньги у меня есть. Вить, спасибо тебе!
- Не за что ещё.
Через два дня Татьяна, комкая носовой платок, подходила к небольшой конюшне в частном секторе – именно там жил Цицерон. В сумке лежали деньги, а в телефон был вбит телефон знакомого, обещавшего перевезти жеребца.
- Девушки, здравствуйте! – Крикнула она, подойдя к забору.
- Чего вам?
- У вас стоит рыжий жеребец без хвоста?
- А вам зачем?
- Надо, девочки, очень надо. – Таня толкнула калитку и вошла во двор.
С девушками она проговорила долго, рассказывая историю Цицерона. Девушки даже припомнили старика, которому стало плохо в парке.
- Ну, так вот, выкупить хотим его у вас.
- Васька дорого стоить будет – ему денег хорошо дают – его жалко.
- Что?
- Ну, это когда никто не катается, денег на корм просим. А Васька – он же страшненький.
- Сколько? – Татьяна сильнее сжала платок, чтобы не сорваться, не накричать.
- Пятьдесят!
Таня глубоко вздохнула. Именно эта сумма лежала у неё в сумке.
- Ладно. Но забираю сегодня.
- Нет, как сегодня! Праздники впереди!
- Или я сегодня я его заберу за 50, или потом приеду с милицией!
- Ой, да ладно вам, милицией пугать! Не виноваты мы в том, что Рыжий по тому мужчине отбил!
- Покажите мне лошадь!
Девушки провели её в небольшую сараюшку. Там, на удивление, было чисто, хоть и стояли там две лошади и пони. Цыц был привязан. То, что это был именно Цицерон – сомнений не было.
Уже через час приехала машина. Татьяна, заводя в прицеп Рыжего, плакала….
- Не оправится он. – Покачал головой Григорий Владимирович, разглядывая скучного Цыца, который стоял в леваде у тюка сена. Вот уже месяц как выкуплен жеребец, а он всё такой же тусклый и безучастный. Приезжал ветеринар, назначил лечение и диету – у рыжего часто были колики - а насчёт изменившегося характера только пожал плечами: не его это ипостась – лошадиные души.
Цицерон продолжал существовать в клубе, гости дома отдыха, посещая конюшню, только головами качали, выслушивая историю жеребца. Виктор, управляющий, пытался было получить жеребят от сына Цыбета, который сейчас блистал в «большом» спорте и иногда даже выигрывал турниры в Москве. Но, всё напрасно – жеребец кобылами не интересовался вообще. Григорий Владимирович всё реже приезжал на конюшню , стал таким же скучным и тусклым, как Цыц.
«Продаётся тракененская кобыла, выступала по маршрутам 140 сантиметров, строгая» - выхватил взгляд Виктора объявление в газете. Он давно подумывал, что неплохо было бы и спортом заняться у себя на базе, а не только гостей катать. Начальство это одобрило и даже выделило денег – только бы был реальный спорт, а не дешевая «показуха». Виктор набрал номер, указанный в объявлении – кобыла, прыгающая 140, в и местах – редкость, на городских соревнованиях, где высота не превышала 110 сантиметров, покупка такой лошади – верная победа!
Уже на следующий день он отправился на конноспортивную базу, стоявшую на границе двух областей – в ста километрах от города.
- Вам её под седлом показать?
- Если можно. – Улыбнулся Виктор. Он был готов и сам сесть, но посмотреть со стороны сначала – обязательно.
Женщина, общавшаяся с ним, махнула рукой и повернулась:
- Сейчас увидите. Мы ей даже в Москву возили, 12 место из 24 пар!
- Ого!
- Да, не продавали бы, если… - женщина осеклась.
- Если бы что?
- Да нет, всё хорошо. Всадник тогда напутал. – ответила она и отвела глаза.
Из конюшни вывели красно-рыжую кобылу с белыми ногами и широкой проточиной. Высокая, ладная – она сразу привлекала внимание. Виктор засмотрелся. А, когда рыжая проходила мимо, он отметил сорочий глаз…
- Как зовут кобылу?
- Британия.
После этого слово мужчина знал, что купит её в любом случае, даже если работники комплекса под словами «если бы» скрывают что-то о её здоровье.
С замиранием сердца Виктор и Татьяна выводили рыжих – своих рыжих – в леваду. Несколько дней жеребец и кобыла стояли в соседних денниках, но интереса друг у друга не вызывали.
Вот первую вывели Британию – она хромала на заднюю ногу, и это и было то, о чём умолчали при покупке – когда показывали кобылу, её просто обкололи, чтобы снять боль. И потом, перед перевозкой, тоже сделали укол – и первые несколько дней лошадь не хромала. Зато потом травма вылезла «во всей красе» и стало понятно, что спортивной лошадью Брыси не быть. Да и не была она той кобылкой Брысь, какой была когда-то давно. Стала строгой, не терпящей суеты около себя, могла и укусить, чего тогда – раньше – не случалось…
Цицерон так же был мало похож на себя прежнего. И даже язык не поворачивался назвать его Цыцем – безучастный ко всему происходящему, интересующийся только едой.
Рыжики вышли в леваду, как к себе домой. Британия, пофыркав, пробежалась немного, да и пошла нюхаться с лошадьми в соседнем загоне, а Цицерон медленно пополз к тюку сена.
Виктор и Татьяна молча стояли у забора, не зная, что говорить и что делать.
Мужчина и женщина привозили Доброскокина на конюшню – показать рыжих. Хотели повременить, да боялись – в таком-то состоянии кто знает, будет ли ещё возможность увидеть последних питомцев.
- Вить, что хочешь делай, а от Британии надо получить жеребёнка!
- От Цыца что ли?
- Да что ты. – Махнул рукой с обречённым видом Григорий Владимирович, глядя, как рыжий жеребец спит у сена.
На том и расстались.
Осень шла полным ходом – дожди, ветра, лошади зачастую по неделе стояли в денниках. Виктор за это время срезал решетку между денниками рыжих – в последней надежде, что они хоть заинтересуются друг другом. Но было всё как обычно – любопытная Британия лезла к Цицерону, тот начинал её нюхать в ответ, кобыла взвизгивала, кусала жеребца за нос или шею и отходила в другой угол денника. На этом всё общение и заканчивалось.
Наконец лёг снег и лошади наконец получили долгожданные прогулки.
Однажды из сарая, где хранились корма, пропал мешок. Обнаружили его потом в леваде у рыжих, но списали всё на то, что сарай был не закрыт и порывом ветра его попросту унесло. Потом пропала куртка – и списали на собак, ибо в карманах лежали сухари. Конюх, забирая рыжих из левады, увидел какую-то тряпку, закиданную снегом – так была найдена куртка. Однако, никто значения не придал, и только Виктор со слабой надеждой подумал, что это сделать могла лошадь…одна лошадь, грешившая воровством в детстве… И он стал специально оставлять вещи – мешки, пакеты, вальтрапы – на улице. Но тщетно –больше ничего не пропадало.
А потом Брысь пришла с прогулки без недоуздка, который так и не нашли в свежевыпавшем снегу!
- Слушай, Виктор Олегович, у нас вор завёлся! Может, кто из твоих девчонок украл? – На следующий день поинтересовался директор.
- Да кому нужен был старый недоуздок, хотели бы укать – вон, сколько в конюшне висит!
Разговаривали они в тамбуре, прямо у ворот и шум на улице услышали одновременно – залаяли собаки, посаженные на цепи, что-то закричал на своём языке конюх. Оба мужчины – директор и тренер – быстро оказались на улице, и их взорам предстала чудесная картина – ограждение, с вальтрапом в зубах, перепрыгивала рыжая лошадь. Очутившись в леваде, Британия неуклюже хромая, прорысила мимо Цыца. Тот, внимательно посмотрев на подругу, побежал за ней, пытаясь отобрать интересную игрушку.
- И как это понимать? – Повернулся директор к хохочущему Виктору.
Рыжие вспомнили друг друга, или подружились заново – это было не важно. Важно было то, что они теперь часами могли чесать друг другу холки, могли играть вместе.
Однако, всё омрачалось участившимися коликами Цыца, чем был озадачен и Виктор, и ветеринар, и Григорий Владимирович. Если неделя проходила без колик – неделя эта была прожита «зря».
Это не могло закончиться хорошо – в конце зимы Цыц пал. Это было так страшно и так неправильно. Накануне они с Брысь ещё играли, а утром жеребец не проснулся. Британия металась по деннику и её пришлось увести в другой и завесить попонами – чтобы не видела. Но она всё слышала и от непонимания ещё больше волновалась. Конюшня на несколько дней погрузилась в тишину – даже говорили шепотом. Приехала Татьяна и сообщила, что Григорий Владимирович опять в больнице, и долго плакала в комнате, прижавшись к плечу Виктора. Через неделю Доброскокина не стало.
Летом стало понятно, что Британия жерёбая. Это было странно – она не крылась, зло отгоняя от себя жеребцов…
Звёзды постепенно пропадали с тёмно-синего неба. Морозный воздух был такой, что его можно было ножом резать. Поднятые слабым ветром мелкие снежинки колко искрились в неярком свете луны.
Виктор ночевал в конюшне – были нелады в семейной жизни, и часто бывать дома не было ни малейшего желания. Проснулся он в то утро рано – ещё до утреннего кормления и лежал, глядя на тени на потолке. «Надо бы сходить посмотреть, как кони, всё одно проснулся» - подумал мужчина, вставая с топчана.
Виктор открыл дверь, ведущую в проход конюшни, ни одна петля не скрипнула – были смазаны на совесть. Прислушался - тихо, только кто-то посапывает, да кто-то скребёт стену. А это что? Мужчина прислушался - в одном из денников была возня. Как бы не колики» - подумал Виктор и быстрым шагом пошел вдоль денников. Остановился около одного из них, автоматически прочитав на табличке: «Британия. Беспечная-Рагдай. Тракененская порода» и заглянул вовнутрь.
В деннике стояла большая рыжая лошадь, а маленькая рыжая только пыталась подняться…
- Так и должно быть… - Виктор прижался лбом к холодным решеткам.
