СВ очень любил (и любит, я думаю) его, всё старался найти под него подходящих кобыл. В тот день, когда я приехала, он с гордостью показывал мне годовика (почти уже полуторника) Императора от Ипеки, крупного вороного жеребчика с ласковым телячьим взглядом и добрыми отвислыми губами (в маму, у Шарика губы были короткими и плотными, как будто тоже напряжёнными). Валенковатый Петя проверил нас на предмет вкусностей и пошёл дальше есть свою соломенную подстилку.
Ну, раз перешла к Императору, то тогда и Прилива до кучи.
На момент моего приезда годовиков на ферме было два - Император и сын вышеописанной Премьеры орловчик Прилив (от Валька). Ещё два сына Пересвета - Трепет и Тюльпан, были уже проданы, я их никогда не видела, и ничего об их судьбе не знаю. СВ всё разворачивал и разворачивал меня к Пете, непрерывно восторгаясь его статью и сулящими перспективами. А мои глаза то и дело возвращались к деннику напротив, где стоял светло-гнедой некрупный и лещеватый жеребчик. То есть, не стоял, а вертел дыру на месте. Шило в попе, видно, не давало ему покоя. В следующий раз я увидела его в леваде:
Вот такое кракозябринко:
И поняла, что он мне нравится гораздо больше, чем видный и нарядный Император. У Прилива всегда горели глаза. Он был тяжеловат в обращении - хулиганил, мог и цапнуть, и ножки поставить, и отбить, но за огонёк в душе ему простить можно было многое. Император любил до страсти одно - пожрать... Сколько бы мы ни кидали ему на ночь соломы - тюк, полтора, - к утру он стоял в луже на голом полу, абсолютно шарообразный, и сосредоточенно копался в своих кучках - нельзя ли оттуда извлечь какое-нибудь вторсырьё? Точно такая же привычка, кстати, была у его матери Ипеки - лопать всё под ноль. Её, впрочем, можно было понять - она была непрерывно жерёбо-кормящей. Петя же доводил нас тем, что утром он был ещё и мокро-липким (не гнушался товарищ поспать и поваляться в своей же луже - он, как и мама, был ещё страшным водохлёбом - и водописом :lol: ). Прилив же ни за что в жизни не прикасался к испачканному корму, старательно вил себе гнездо из соломы, чтобы поспать, и отбивать его денник было очень сложно из-за необходимости тщательной сортировки пригодной подстилки от навоза. Нам запрещалось в целях экономии выбрасывать более-менее пригодную солому, и мы проводили незабываемое время, выковыривая по шарику и по пучочку из мокро-сухого (вперемешку) Приливкиного "гнезда".
Император не побежал. Он был травмирован в детстве - влетел задней ногой под стену денника (о конюшне надо будет отдельный пост строчить), которая был сделана из железного листа и не доходила до пола на несколько сантиметров. Глубокая рубленая рана в области пута зажила, к моему приезду жеребёнок уже не хромал, но большой рубец, видимо, не только портил внешний вид, но и мешал ему правильно двигаться. Он бежал "собачьей побежкой", бочил, ставя задние ноги на рыси не в след передних или шире передних, как часто бывает у рысаков, а вбок, откидывая круп. Помучившись какое-то время над исправлением этого недостатка, Императора продали в прокатную конюшню в Самаре. Я навещала его через год или два - нашла эту конюшню, подошла спросить о нём - и услышала писклявое длинное "И-и-и!", которое трудно было спутать с кем-либо ещё. По голосу и нашла. Петька так обрадовался, что я даже решила (и до сих пор себе льщу), что это он не случайно заржал (молчали же остальные полтора десятка лошадей), а услышал мой голос и узнал, отозвался...
А потом Император был продан в Московкую область, стоял в Ивантеевке в прокате. Это я узнала, случайно столкнувшись в Инете с девушкой, которая его любила и хотела побольше о нём узнать.
Она мне прислала это фото, Императору тут уже лет 8:
Затем Петрушу опять увезли в Самару, и след его затерялся. Эта девушка пыталась о нём разузнать, но, видимо, безуспешно.
[/color]
