Я без фоток. Они у нас есть, конечно, но не оцифрованы, кроме портрета, который когда-то нарисовал дедушка.
Историй не особенно много. Подозреваю, могло быть больше, но с учетом общей политической ситуации в стране, о многом тогда просто боялись говорить.
Племянница бабушки в период оккупации работала на одной из местных фабрик. Девушке было тогда 16 лет. В нее влюбился немецкий полковник, да не просто так, "поматросить и бросить", а решил дезертировать из армии. Хотел спасти и вывезти всю семью, поэтому бежали вместе, не только Лидия, но и ее братья, и мать. В дороге попали под бомбежку, в панике всех разбросало, потерялись. Братья вернулись домой.
В Прибалтике по пути угодили в концлагерь. Лида была высокой блондинкой со светлыми глазами, поэтому латышки прятали ее, успешно выдавая за свою. Каким образом выжили ее мать и будущий муж – тайна, покрытая мраком. Они все же дошли до Баварии "огородами" и еще довольно долго прятались там у его матери. Мы очень долго ничего не знали о них, кроме того, что рассказывали родственники из Израиля, потом и этот контакт потерялся.
Ближе к 90-м все снова друг друга нашли. Лида очень много помогала нам, приезжала в гости, но никогда ничего не рассказывала ни о лагере, ни о том, как они смогли оттуда выбраться, никаких подробностей вообще. Даже ее сын и трое внуков не знают всего. Впрочем, им это не особенно интересно, похоже. Муж умер много лет назад после долгого лечения последствий ранений, а сама Лида скончалась в позапрошлом году.
Моя двоюродная бабушка всю жизнь проработала в МИДе, была личным секретарем Вышинского. Во время войны всегда была там, где находилось правительство. Через ее руки проходила абсолютно вся секретная документация. Эта маленькая хрупкая женщина знала о войне буквально все, даже то, чего до сих пор не знают историки. Особенно удивительно в свете того, что она была дворянкой и беспартийной. Убийственное сочетание для тех лет.
Однажды к нам на голову свалились телевизионщики, снимавшие фильм о Вышинском. Разумеется, они хотели узнать как можно больше, однако, на тот момент бабушка уже практически полностью растеряла память и бывали дни, когда она с трудом узнавала даже близких людей. В минуты просветления категорично заявляла, что говорить не о чем и снимать ее незачем, дескать, зачем меня такую старую и страшную снимать? Вот была бы я моложе и красивее – тогда да, а так – даже не думайте.
Умерла 8-го мая 2011-го в возрасте 96 лет. Естественно, никому ничего не рассказав.
Во время оккупации в нашем городе стояли не только немецкие войска, но и наемники. По рассказам дедушки и бабушки выходило, что они были вполне нормальными людьми, которые не хотели воевать, не хотели никого убивать, а мечтали лишь о том, как однажды вернутся домой. Как все нормальные люди. И вот когда уже наши подошли вплотную, когда фрицам стало ясно, что придется уносить ноги, они начали грузиться и отправлять поезда. Был отдельный поезд с итальянцами. Они радовались, как дети. Они думали, что наконец-то едут домой. Недалеко от города по приказу немецкого начальства поезд пустили под откос, все погибли.
У нас осталась мандолина, которую дедушка выменял у одного из этих ребят на хлеб. В детстве меня этот инструмент завораживал и пугал одновременно, потому что он очень красивый, но всякий раз, стоило только открыть футляр, я слышала, как мандолина играла. Мне было страшно, по-настоящему жутко, но и оторваться от нее я тоже не могла, поэтому тупо пялилась на инструмент, боясь дотронуться даже пальцем. Дедушка с бабушкой не мешали, возможно, думали, что в ребенке пробуждается тонкий ценитель. Ну-ну. А "ценитель" в эти минуты был готов окочуриться на месте, потому что глаза видели одно, а в голове творилось совсем другое, и объяснения этому не было, и попытаться поговорить с кем-то было еще страшнее. Особенно весело мне стало через много лет, когда папа смотрел по телеку какой-то документальный фильм про войну, и вдруг я услышала через стенку итальянскую военную песню... одну из тех, которую мне в детстве радостно "играла" наша красотка-мандолина. Я где стояла – там и села, в прямом смысле слова.
Мамин двоюродный брат ушел на фронт незадолго до ее рождения. Наказал непременно крестить и записать его крестным отцом. Но как-то так вышло, что бабушка то ли запамятовала, то ли не до того было, мягко говоря. И вдруг однажды Димка ей приснился. Просто пришел и даже не укорял, а был очень грустным, мол, что же вы, я же просил... Сказать, что бабушка испугалась - ничего не сказать. Чуть ли не в тот же день отнесла маму в церковь и все сделали. До конца жизни корила себя за эту задержку, все думала, что если бы выполнила его просьбу сразу, без отлагательств, возможно, он вернулся бы домой.
Он не вернулся. До середины 80-х мы даже не знали, где он погиб и похоронен. Братскую могилу в лесах Белоруссии нашел пионерский поисковый отряд (по другой версии – разведотряд, специализирующийся на военных захоронениях). Один из старших родных братьев мамы съездил туда. Нам, боюсь, уже не судьба. Посещать это место рекомендуется только в сопровождении старожилов, потому что нужен кто-то, кто точно знает тропы, ибо до сих пор люди подрываются на минах; старожилов практически не осталось, когда позже брат съездил туда еще раз, оставалось буквально два-три жилых дома, деревня вымирает.
Никаких документов не находилось. Нет информации, вот просто нет. И только еще через 30 с лишним лет, когда мне довелось поработать над созданием ОБД-Мемориал, стало понятно, почему так вышло. Наш Дима - не Дмитрий, как сразу думается, а Вадим. В списках погибших его записали Владимиром. Вдобавок он приписал себе два года. Ушел на фронт под нашей фамилией, ибо под своей жить было нельзя. В сетевых архивах я опознала его исключительно по имени матери и адресу нашего старого дома.