Да, Ириша, я тоже люблю вспоминать. Тем более - есть что
, жизнь-то яркая и интересная, да еще и захватила несколько эпох. И, наверное, хорошо, что я не историк и живу не датами, а ощущениями - это придает событиям яркость и пикантность.
К истории, да простят меня историки
, я отношусь не как к науке, а как к фальсификации прошлого. Потому что на любое изложение "о фактах" всегда накладывалось субъективное мнение излагающего и объективная реальность временных промежутков, в том числе и идеология времени и общества. Тоже своего рода фантастика, но ить - интересно безумно!
Впрочем, к математике я тоже так отношусь... "Вам давали не науку, вам давали математический аппарат, и вы даже не догадывались, что все базовые формулы математики - это теологические искания истины и идеальной модели мира религиозных философов. Вспомните теорему Пифагора. А он всего лишь искал "золотую середину" - истину в последней инстанции. А число сочетаний из*** по***? Трудно поверить, что средневековый монах, во времена инквизиции, в келье, нашел формулу, которой мы пользуемся по сей день. А он всего-лишь пытался зашифровать открывшуюся ему истину". С этого момента для меня формулы перестали быть набором символов, а стали результатом чьих-то мыслей и борьбы мировоззренй. Философа звали... не помню. Лебедев он. Надо было закончить Политех, проработать инженером, чтобы через десяток лет иначе увидеть мир обычных формул. Я спросила Лебедева, где он преподает, есть ли у него лекции со свободным посещением. Нет, говорит, ленив я. Преподаю по программе в университете. А жаль. На его лекции было бы паломничество...
Опять ушла в воспоминания.
Есть такая вечная тема: является ли философия наукой вообще? Является ли философия "матерью всех наук"? Мне всегда было очень интересно общаться с философами, в том числе профессиональными. Настолько были оригинальные мнения иногда - на совершенно обыденные вещи. Иногда одна фраза - меняла мой мир, ставила его с головы на ноги или наоборот, заставляла искать подтверждения и опровержения в окружающей действительности. А иногда - просто была просветлением и казалась немыслимой истиной, причем настолько простой и очевидной, что было не понятно - почему же раньше это не замечалось?
Все священники, с которыми мне довелось общаться - были философами. И мне не верилось в их веру. Я все искала в них двоедушие и лицемерие - и не находила. И во что они верили - в Бога ли, в истину ли, в поиск ли Бога или истины - так ни разу и не докопалась. Это были странные люди, которые осознанно ушли в религию из мира, преследуя свои цели, порой - весьма корыстные. И, в поисках корысти, обрели веру. Искали знаний, а нашли себя. И знания, впрочем, тоже. Или ушли от реальной жизни, потому что знали об этой реальности слишком много, видели суть вещей и было тяжело с этим жить. Ушли от жизни и обрели веру.
К Библии меня привели бабтисты. Тогда, когда я уже знала много-много от Православия, и не прониклась. Я читала и яитала Библию, я слушала проповеди и восхищалась силой слова и возможностью человека это слово трактовать. Я училась трактовать сама библейские "истины", объясняя ими существующую действительность. Это становилось просто, и почему-то помогало окружающим меня людям, тем, которые потерялись в перестройку. Наверное, забавно, когда в курилке кучка инженеов показывали мне стих из Библии и просили рассказать - что это значит в наше время. Все были серьезны и спорили. Никто из нас не ушел в религию, но все мы остались собой. Хотя, бывало, что это было трудно.
Как-то получается сумбурно и слишком эмоционально...
Об учителях.
Мне повезло, особенно - с учителями литературы. До 8 класса ее звали Галина Васильевна. От нее первой я и услышала о "Бесах" - увидев, что я глотаю Достоевского, она сказала: есть еще интересная книга, но ты ее сейчас не найдешь.
Я не смогла - каюсь! - дочитать "Преступление и наказание", даже как детектив. ГВ вела факультатив по литературе. И мне всегда было позволено – не только мне, - иметь свое мнение насчет обязательных тем сочинений. Самое интересное, что та самая советская идеология, которая должна была мешать излагать это мнение, мне помогала. Все было просто. В учебнике было написано то, что должно было быть мнением. Если анализировать поступки героя, основываясь на учебнике – эти поступки переставали быть реальными, становились надуманными и не естественными. А в сочинениях было интересно анализировать эти поступки с точки зрения реального человека и пытаться объяснить: почему реальный человек поступал настолько не логично. Это было очень увлекательно. Я любила писать сочинения на любые темы. Но – в наборе же всегда была «свободная тема»
. Как-то так сложилось, что Павлик Морозов изначально считался уродом, а не героем. Потом я перешла в другую школу и оказалось, что сочинения – еще более увлекательная игра. Там не было ГВ, которая меня избаловала, а новая учительница на все мои философствования на тему заявляла, что «тема не раскрыта». Но, оценку-то исправить надо. И я училась играть словами. Так, чтобы она признала, что тема раскрыта, и одновременно чтобы я весьма очевидно высказала свое мнение насчет «черт героя имярек». Это тоже было интересно.
А в институте мне повезло с преподавателем по научному коммунизму. Точнее – с двумя. Один читал лекции, другой вел семинары. Вот кто объяснил нам, что коммунизм это – утопия, а социализм – всего лишь механизм управления с помощью идеологии. А потом преподаватель по экономике обидел нас всех заявлением, что СССР – это страна третьего мира. Мы с пеной у рта доказывали, что мы – развитее всех развитых, и он отбивал аргумент за аргументом (наверное, наши «аргументы» были ему смешны, но он серьезно играл с нами в эту игру). И замолкли мы тогда, когда он спросил: что импортирует Япония? – машины, приборы, чего-то там еще. То есть – продукт развитой промышленности. А что СССР? Нефть, пшеницу, газ – ресурсы. Кто-то пискнул: трактор «Кировец». На следующий семинар он принес нам газету – мы все неплохо читали по- английски. В статье говорилось о том, что Япония закупила «Кировцы» на переплавку, так почему-то было дешевле возить металл. О чем он говорил, когда речь зашла об импорте оружия, я поняла уже работая на «Светлане». Предприятия ВПК, которые работали на импорт, штамповали старье, которое закупали страны еще более третьего мира, чем мы. Из предприятий министерства электронной промышленности только три были с коэффициентом окупаемости 1-1,1. Остальные были априори убыточны… Это я узнала, когда выбирала завод для работы – у меня было свободное распределение, я была третьей на кафедре. Я выбрала «Светлану» - коэф. 1,1, значит – твердая зарплата и премии. У меня уже рос сын.
Все это было в конце 70-х и начале 80-х. До перестройки оставалось еще лет 8.
Я очень люблю эту страну. Мне всегда было интересно в ней жить. Настолько, что я не смогла уехать в Канаду в начале 90-х, хоть и прошла все три тура собеседований по трудоустройству. Я нашла себе оправдание: не могу бросить маленького сына здесь на 2 года – срок контракта. Как ни вспоминаю свои метания тогда… Все таки причиной была страна. Какая-то она моя. Я могу высунуться из нее куда-то, на чуть-чуть, но обязательно надо вернуться. Наверное, мне просто уютно в этом бардаке. Потому что это – точно не патриотизм.
