Было тепло и пахло югом. Было солнце, но не яркое, а словно сквозь белесую дымку, ровную и монотонную дымку, а, может быть, таким и был солнечный свет. Был пляж из тонкого сероватого песка, и море было сероватым. Но это был юг.
Была широкая аллея, по краям росли невысокие деревья. Или высокие кустарники. Сергей наклонил ветку вниз, и мы с Викой сорвали черные глянцевые ягоды, похожие на чёрную малину. Это шелковица, сказал Сергей. Ягоды были сладкие и сочные, упругие, горсть ягод я дала сыну, но ему не понравилось. Что там было в конце аллеи? Кажется, памятник. Не помню...
По узким улочкам мы шли на базар. Мы несли корзины с абрикосами, собранными на даче. Нам взбрело в голову продать абрикосы. На базаре было пыльно и жарко. Между рядами шла девушка, необыкновенной красоты. Смуглая, стройные ноги в серебряных босоножках на высоком каблуке, в короткой юбке, черные глаза и копна черных волнистых волос, собранных в тяжёлый пучек на затылке. Волосы были такими тяжёлыми, что высокая тонкая шея изгибалась назад. Или просто она так гордо несла голову... Крупные серебряные серьги с подвесками покачивались в такт шагам. Браслеты, кольца, ожерелье. Это дочка главы греческой диаспоры, сказали мне шепотом. Она брала товары, складывала в большую корзину, которую нес мужчина чуть позади нее. Охранник.
Бабушка Соня делала таинственное лицо и звала меня в кухню. Она шептала: я знаю, тебе надо будет, и ты сможешь, Вика не сможет, а ты сможешь. Соня брала меня за руку сухонькими пальцами, смотрела в глаза и повторяла, чтобы я запоминала. Заговор от боли. Заговор на мужа. Заговор на любовь.глаза бабушки были светлыми и молодыми. А лицо с морщинистой пергаментной кожей. Только не говори никому, иначе не сможешь, только сама. Соне заговоры сказала ее бабушка. И не было никого, кому передать. Меня выбрала. Прости, Соня.... Я записала заговоры и отдала Вике перед отьездом. И в тот же миг их забыла. Ты была права. Отдала и не смогла.
Почему то ночь была светлой. Я шла по пустым улицам города, потому что транспорт уже не ходил. Дома становились выше, улицы шире, и улицы начинали опускаться вниз. Кассы были в центре, и чтобы уехать из этого странного южного города, надо было простоять ночью до открытия касс в очереди. Ночь была теплая. Чем больше я шла к центру города, тем громче был этот звук. Кто то огромный дышал там, внизу, уффыфф, выдыхал громко кто то, и выдох этот кончался ударом, глухим и сильным. В стенах домов эхом отражались звуки. И с каждым выдохом над городом там, внизу, поднималось зарево. Зарево было оранжевым, становилось красным, бордовым, но не успевало погаснуть и слиться с черно-синим небом, снова уффыфф, буууууум. Удары были настолько сильны, что я чувствовала их ногами, чем дальше, тем сильнее земля стучалась в ступни.
Было даже жутковато от этих мощных звуков, извержений огня в небе, вибраций земли. Улица слева с приличным уклоном ушла вниз, в сторону дыхания неведомого великана, и от зарева стены домов становились плоской черной декорацией.
У касс стояли люди с усталыми сонными лицами. Я нашла Вику, отпустила ее домой, настало мое время дежурить до утра и покупать билеты. Людей было не больше пары десятков, если к утру не подойдут ещё те, кто отошёл. Билетов должно хватить.
Перед тем, как Вика ушла, я спросила, что это за звуки и зарево там, внизу.
Азовсталь, сказала Вика.
Мы уезжали из Мариуполя.
Сколько было моему сыну? Года 3....
Значит, это был 1984 год.
Я помню....
)))
