А ещё тому, что хоть кто-то когда-то записывал со слов:
http://kdvorik.ru/kks/index.php3?mag=81:4:1981&a=378
Да, это блестящий текст. Надеюсь, что многое здесь правда, а не журналистское преувеличение
Рейс все понимает
Коршунов А.
Собирая материал о Ростовской конноспортивной школе «Урожай», я все думал; о ком же написать? Школа дала трех олимпийских чемпионов: Асмаева и Королькова — в командных соревнованиях по преодолению препятствий, Юрия Сальникова — в командных по троеборью. Корольков к тому же, выступая на Эспадроне, завоевал серебряную медаль в личном Большом призе, а Сальников на Пинцете — личную бронзовую в троеборье. Наконец, Виктор Погановский — олимпийский чемпион в командных соревнованиях по преодолению препятствий — выступал на Топком — неоне из Ростовской школы. Так вот: и Эспадрона, и Топкого, и Королькова, и Асмаева, и Рейса, на котором тот сидел, — всех их готовил к играм Жагоров. Но. если олимпийцев знают все, то имя Жагорова известно только специалистам. Вот почему мне кажется справедливым отвести ему в очерке роль главного героя, особенно в той части, которая касается истории Рейса.
Во время моего пребывания в школе я познакомился там с молодым польским ученым Кшиштофом Скорупским, который жадно ловил и записывал все, что говорил Жагоров. Кшиштоф закончил в Варшаве сельскохозяйственную академию, а в Москве — аспирантуру в Ветеринарной академии по теме «Психология поведения животных». Страстный лошадник, он весь материал построил на поведении лошадей. Когда же возник вопрос о стажировке, профессор Игорь Федорович Бобылев, у которого Кшиштоф занимался, предложил ехать в Ростов к Жагорову. Кшиштоф провел там два месяца и вернулся в Москву с блеском в глазах и бесконечными восторженными рассказами о Жагорове.
— Великий мастер! Великий) Он же смотрит в душу лошади.
— Ну, а Рейс? — нетерпеливо спрашиваю я. — Вы видели работу с Рейсом?
— Нет, в Ростове не видел. Конь был уже в Москве. Но я видел Рейса в командных соревнованиях. Выдающаяся лошадь.
— Рейс, Рейс... Дался вам этот Рейс, — ворчит Жагоров, входя в комнату.
Рейс — выдающегося происхождения. Он линии Дарк Рональда, внук чистокровного Рауфбольда, сын Рубильника. Эта линия особенно ценится в конном спорте. От Рауфбольда же и Баргузин, а от него в свою очередь прекрасные спортивные лошади — Гренобль, Гудок, Главарь, Гипюр... Но Рейс оказался особо «талантливым». Вот почему мы решили с ним работать, хотя вернуть в строй 12летнюю лошадь, в совершенстве овладевшую неповиновением, невероятно трудно. Почти невозможно.
Да, Жагоров так и сказал: «Рейс в совершенстве овладел неповиновением...» С пяти лет он начал выступать в соревнованиях, изумляя знатоков мощью прыжка, невероятной гибкостью, точным расчетом. Не однажды выигрывал конкуры на чемпионатах страны. Сделал известным имя всадника, который сидел на нем. Но всадник этот, к сожалению, не отличался ни тонкостью обращения со своим питомцем, ни способностью объективно оценивать свою роль в общем успехе. Он решил, что Рейс обязан привозить ему медали, ибо это он — всадник — талантлив, а вовсе не Рейс. В конце концов Рейс всего-навсего лошадь.... Ах, артачишься?) Не хочешь прыгать?! Ткнул в бок шпорой, полоснул хлыстом — поехали...
— Нельзя от лошади только требовать, — думает вслух Жагоров, расхаживая по комнате, Кшиштоф записывает, и краем глаза я вижу жирно подчеркнутую фразу — «О поощрении и наказании». — Постоянная требовательность не воспитывает у животного старательность, а только угнетает лошадь. Потребовал — поощри. У меня был очень способный ученик Павел Даев с прекрасной лошадью — Пакетом. На Олимпийских играх в Мехико лишь нелепый случай помешал им выиграть троеборье. Но дело не в этом. Деев после прыжка умел так расслабить коня, что, когда он вновь «собирал» его, читай — требовал, у того глаза загорались. Пакет словно спрашивал: «Ну, что для тебя сделать, Деев, чтобы ты остался мною доволен?..» А вот хозяин Рейса только требовал и применял грубое насилие. Рейс протестовал и постепенно дошел до такой степени отчаяния, когда ни хлыст, ни шпоры — ни одно из орудий наказания — не могли заставить его прыгать. Главное же — он научился вступать в борьбу с человеком и понял, что может выходить из нее победителем.
...А теперь нам предстоит поближе познакомиться с Виктором Асмаевым, ибо волею Жагорова его спортивная судьба тесно переплелась с судьбою Рейса.
Для идеального всадника Асмаев, вероятно, несколько высоковат ростом. Чувствуя это, он чуть сутулится в седле. К лошадям у него давняя привязанность — бредил ими с детства. В 14 лет пришел а конноспортивную школу и долгое время безропотно и безвозмездно убирал денники, терпеливо ожидая, когда же ему разрешат сесть в седло.
Сейчас Асмаеву 33 года. За плечами биофак Ростовского университета — учился вечерами. Впереди — интересная научная работа, суть которой можно сформулировать так: изменение белкового состава крови в условиях гипоксии. Речь идет, естественно, о лошадях.
То восторженное отношение, которое испытывал Асмаев к ним с детства, сохранилось в нем и по сей день. Асмаев в день рождения Рейса появляется у него в деннике с цветами. Не знаю, что потом делает Рейс с букетом: съедает ли его, сожалея о дурном вкусе своего партнера, который отдает предпочтение жестким гвоздикам перед сочным клевером, или благоговейно нюхает... Но сам факт подношения Рейсу букета вызывает у меня большие симпатии к Асмаеву.
...Когда Рейс окончательно отказался прыгать, Жагоров выпросил его в школу.
— Лошадь относилась к разряду выдающихся, и я решил попробовать, — говорит Жагоров, останавливаясь перед Кшиштофом и заглядывая в его записи. — Поощрение и наказание... Вот-вот, в этом все дело. Нужно было, во-первых, разрушать у Рейса старые рефлексы, а во-вторых, добиться повиновения хотя бы в малых дозах. Мы начали с самых простых элементов выездки. Потом стали прыгать через невысокие препятствия — «клавиши». Рейс перед прыжком норовил сняться в галоп, а я его переводил на шаг, на рысь. Он прыгнет — от злости железо грызет: готовится к борьбе со мной, а я его похлопываю, оглаживаю, вышагиваю — даю полное расслабление. Потом незаметно так подведу к «клавишам» — еще серия прыжков...
Кстати, напрыгивание с шага и с рыси у нас в спортивных школах практикуется редко, а упражнение, между тем, полезнейшее... Даже для лошадей самого высокого класса. На таких аллюрах, чтобы преодолеть препятствие — пусть низенькое, — лошадь должна перед отталкиванием найти возможность «ускориться» и обязательно придать прыжку высокую траекторию. Как у нас говорят, обработать препятствие. Именно в таких прыжках обретается техника.
Но вернусь к Рейсу. В начале 1979 года я посадил на него Королькова, и тот зимой в манежах выиграл все серьезные конкуры. Не знала лошадь отказа, но специалисты в Рейса не верили. Говорили: «Ничего, где-нибудь он у вас выкинет свой коронный фортель...» И точно — выкинул. Причем в самый ответственный момент — на Спартакиаде народов СССР. Встал, и все — ничего Корольков не смог с ним поделать.
Я потом понял: Корольков слишком любил своего Эспадрона (это его основная лошадь). На Рейса у него доброты не хватило. Где-то обошелся с ним грубо... И тогда я предложил сесть на Рейса Асмаеву.
...Каждое утро, прежде чем появиться в конюшне, Асмаев заходит на базар и покупает морковку. Сейчас все просто. Рейс знает добрую сумку. Как только Асмаев отодвигает дверь денника, Рейс подходит, морду — в сумку: покажи, что принес вкусненького. Быстренько расправляется с завтраком. Потом ласково прикусывает рукав асмаевской рубашки и таскает своего хозяина по деннику — шалит. Но это сейчас. А на первых порах Рейс забивался в угол, дрожал мелкой дрожью, зло косил глаз, норовил цапнуть зубами каждого, кто подходил... Рейс тогда, вначале, боялся людей.
С виду он простецкий конек — этот Рейс. Рыжий. Как многие лошади буденновской породы. Широкая мускулистая грудь, чуть коротковат — эдакий коренастый крепыш. В принципе пройдешь мимо и не обратишь внимания, ибо нет в нем той сразу привлекающей взгляд утонченности и стати чистокровных скакунов... Рейса нужно видеть в работе, когда он идет по маршруту, стремительно набирая скорость, излучая некое вдохновение, великое желание прыгать. В эти моменты Рейс преображается совершенно.
Ах, как он прыгает... Равнодушных не остается. И я понимаю тех, кто, посмотрев прыжки Рейса в Битце во время командных соревнований, утром 3 августа спешил на трибуны Большой спортивной арены в Лужниках именно «на Рейса». Оставался традиционно последний номер олимпийской программы — личный Большой приз по преодолению препятствий. И я понимаю тех, кто пишет теперь в редакцию письма с вопросом: «Почему не стартовал Рейс?..»
Почему он не стартовал в личных соревнованиях?.. Незадолго до Олимпиады Рейс тяжело заболел. В конюшне случайно распорол ногу. Началось заражение — температура 40, опухоль поползла от ноги к крупу. Асмаев с раннего утра и до поздней ночи просиживал у своего питомца. Тот стоял грустный, ничего не ел. В конце концов врачи Рейса выходили, но тренеры опасались, что после командных соревнований выступать в личных ему будет тяжело.
— А я бы поставил Рейса, — горячился Кшиштоф. — Да, либо «золото», либо провал. Но рискнуть стоило, Ведь после Олимпиады во Франции Рейс выступил блестяще.
После Олимпиады советские всадники демонстрировали свое мастерство в популярном центре конного спорта — Сомюре, где собрались многие лучшие спортсмены мира и лучшие лошади. Так вот, в конкуре «Шесть препятствий» после целой серии перепрыжек (причем препятствия в конце концов подняли до 190 см) Асмаев на Рейсе занял второе место, лишь по времени (уступил секунду) проиграв победителю. Корольков же на Эспадроне выиграл конкур, по трудности равный Большому призу. .Словом, представители ростовской школы доказали, что на Олимпиаде в Москве победили отч нкэдь не случайно.
— Дался вам, Кшиштоф, Рейс, — ворчит Жагоров. — Это был эксперимент. Понимаете? Все уже в прошлом. Рейсу 13 лет. Лошадь же, по моему мнению, достигает расцвета к десяти годам. Дальше, при хорошем уходе, она может только поддерживать уровень. Вряд ли Рейс сможет выступить на следующей Олимпиаде, а нужно думать именно о ней.
У нас в Ростове сейчас хорошие условия для работы. Правда, манеж частенько отбирают — то аукцион, то еще какие-нибудь мероприятия... Но вы знаете, — Жагоров оживляется, — спортсмены мои ропщут, а я люблю, когда манеж занят. В таких случаях ребята мои надевают куртки и отправляются тренироваться на свежий воздух. В манеже ведь пыль. Она сокращает жизнь лошадей. А потом, я вам скажу, прыгать в дождь, в слякоть, в снег — прекрасно. Лошади учатся лучше рассчитывать прыжок, всадники привыкают к постоянному вниманию. Вы не представляете, как важно это последнее обстоятельство. На лошади нельзя просто сидеть или просто кататься. Необходимо ежесекундно быть в контакте с ней. Только в таких случаях достигается абсолютное послушание. Многие этого не понимают...
Мы расстаемся с Жагоровым и вместе с Кшиштофом идем по широкому бульвару, все возвращаясь к тем или иным тезисам Антона Афанасьевича... После Олимпиады он отказался от отпуска, поехал на конные заводы. Присмотрел несколько молодых лошадей. Но окажется ли среди «новобранцев» наследник Рейса?..
— Слушайте, Кшиштоф, — обращаюсь я к своему спутнику. — Можно найти второго Рейса?
— Вряд ли, это уникальная лошадь...
— Интересно, — говорю я, — Рейс понимает, что Асмаев его любит?..
— Как ученый, обязан вам ответить: «Нет». Здесь ведь все по Павлову — построено на условных рефлексах... Но я могу вам ответить, как человек:
— Мне кажется, что Рейс все понимает. Хочется в это верить...
— Мне тоже, — признаюсь я.
А. КОРШУНОВ
"Коневодство и конный спорт" №4, 1981г
