У самовара - разговоры о лошадях за чайком) об искусстве и лошадях

  • Автор темы Автор темы hip
  • Дата начала Дата начала
Японская лошадка - посмотрите на обувку)

zRt4N8Tbmos.jpg
 
Что то сегодня все про тренеров.
Я вот сегодня несколько уроков дала, пришлось много говорить и объяснять, не только по теме, но еще и так, по жизни. Всегда есть надежда, что что-то все таки задержится на выходе из другого уха. Потому что все, я вымотана.
Какая мотивация? Увидеть прогресс учеников и хорошую работу. Устаешь от нежелания человека проявлять активность и обучаться, интересоваться, задавать вопросы, впахивать больше, чем просят и тд и тп.
 
Из интересного - в Петербурге недавно открыли памятную доску Маннергейму. Это вызвало много споров - фашисту и памятную доску в городе герое Ленинграде.
Однако это очень интересная личность.
А при чем здесь лошади?
Маннергейм был опытным конником, служил ремонтером, очень любил лошадей, верховую езду.
Закупка лошадей для армии была сложным и ответственным делом. Тут одну то лошадь не купить - рентегены, узи. А для армии покупали табунами и процент отбраковки должен быть как можно меньшим.
Учился Маннергейм в Николаевском кавалерийском училище:
У Балтийского вокзала
В граде Питере родном
Зданье славное стояло
С Николаевским орлом.
Главный корпус трехэтажный
Красотою не блистал,
Но величественно-важный
Всех вниманье привлекал.
Палисадник перед входом
За оградою стальной,
Разрастаясь с каждым годом,
Заслонил фасад собой.
Двор за корпусом просторный,
Флигелей, конюшен ряд,
В глубине — манеж огромный,
Не один, а два подряд…
(стихи бывшего юнкера М. И. Владиславовича)

Как обучали верховой езде?
В начале ноября началось «знакомство» с лошадьми, которое проходило на громадных и грубых упряжных лошадях. Перед посадкой на этих «чудовищ» офицеры спрашивали у юнкеров, кто умеет ездить верхом. Обычно этих «специалистов», которых сложно было переучить, ставили в конце колонны. Юнкеров долго обучали строевой рыси без стремян, чтобы они умели держать лошадь коленями и не отделяться от седла, придав гибкость своему корпусу. Особенно плохо было после команды «Прибавь рысь!». Создавалось неустойчивое положение, и нарушалась дистанция. Через два-три дня такой езды колени Маннергейма превращались в кровоточащие раны, ноги походили на «колесо», изменялась походка. Приходилось идти в лазарет и просить освобождение от практических занятий.

Постепенно Густав привык и начал ездить без стремян облегченной рысью. Однако офицеры продолжали упорно учить юнкеров строевой рыси без стремян. Через много лет, работая с новобранцами, Маннергейм оценил эту превосходную русскую систему.

Когда перешли на галоп, начались неприятности или «балдение на галопе», когда большинство юнкеров теряли управление лошадьми и создавали невообразимый кавардак на манеже. Правда, вскоре это прекратилось.

20 ноября 1887 года у Густава поднялась высокая температура. Врачи сразу поставили диагноз — возвратный тиф. Причина — грязная вода Обводного канала, которой юнкера часто мылись. Лихорадочный период болезни Густава длился почти четыре недели.

Выйдя из лазарета, Маннергейм получил короткий отпуск, который провел в Финляндии. Вернувшись в училище, Густав, сократив свой сон и свободное время, активно включился в учебу. Особое внимание он уделял езде, так как юнкера его взвода уже начали осваивать вольтижировку и прыжки через барьер. Первые занятия были неудачными. Юноша не мог одним махом вскочить на галопирующую лошадь и схватиться за рукоятки подпруги, не хватало ловкости, силы в руках и ногах. Это вызывало издевки товарищей, которые уже освоили более сложные пируэты. Настойчивость и целеустремленность Густава, умение собрать себя в кулак, как обычно, приводили к победе. Он понял, что надо уловить темп движения лошади — и успех обеспечен.

Сложны были прыжки через барьер, особенно без стремян, когда руки инстинктивно взлетали вверх при могучем толчке коня. Затем следовал «полет» на землю, под копыта лошади юнкера, скачущего впереди. Были синяки и ушибы, ведь падение с коня — наука особая…

Много внимания в училище уделяли виртуозной рубке. Надо было на полном скаку разрубить шашкой маленькую картошку, висящую на нитке. Бедой были промахи, за которыми следовали внеочередные наряды на конюшню.

И все же упорная работа и способности принесли свои плоды. Первые оценки Маннергейма сделали его четвертым по успеваемости в полуэскадроне. Но активная верховая езда привела Густава к новым неприятностям — опрелости в паховой области, так как после занятий негде было помыться и приходилось ждать банного дня — пятницы.

Первый разряд по поведению дал возможность Маннергейму бывать в увольнении в город три раза в неделю. Он первый в полуэскадроне за успехи в верховой езде получил шпоры, в результате чего 23 юнкера первого взвода объелись пирожными, которые он купил на три рубля.

...
Пользуясь свободным временем, Маннергейм начал детально изучать лошадей и убедился, что от них можно добиться чудес. Неожиданностью для него стало то, что по уму лошадь сравнима с собакой и имеет очень нежную натуру. Лошадь чувствует не силу всадника, а его опыт. Наказание от человека, сидящего в седле, лошадь не связывает с ним самим. Она обижается, если ей достается с земли. Один из пожилых унтер-офицеров, который сразу приглянулся пытливому Густаву, посоветовал ему строго требовать от денщика, чтобы тот ежедневно протирал спины его лошадей соломой и давал возможность поваляться, что их освежает. Так молодой корнет начал постигать сложную практику работы с лошадьми, став впоследствии признанным «лошадиным академиком», что еще позже было подтверждено знаменитым наездником Джеймсом Филисом.....


Когда разразилась русско-японская война, Маннергейм отправился на фронт в Маньчжурию, где участвовал в боевых действиях. Получив несколько орденов, честно заслуженных в сражениях, Карл Густав Эмиль фон Маннергейм вернулся в столицу.

После поражения в войне русский Генеральный штаб искал человека, который смог бы заняться сбором военно-топографических сведений в Средней и Центральной Азии. И подполковник фон Маннергейм вызвался добровольцем. В течение двух лет он в сопровождении нескольких казаков на лошадях пересек Туркестан, пустыню Гоби и через Тибет добрался до Пекина. Он прилежно фотографировал, делал измерения, знакомился с жизнью местного населения. Это путешествие, длиной в 10 тысяч километров, позволило Маннергейму стать почетным членом Русского географического общества.


В 1939 году фельдмаршал Маннергейм, понимая, что скоро грянет военный конфликт с СССР, информировал об этом президента и правительство, но никто не желал его слушать, считая эти предупреждения «бредом старого человека». Однако Советско-финская война все расставила по своим местам.

Неудачи Красной армии и ее огромные потери в первый период военных действий обернулись грязной пропагандистской кампанией против Маннергейма, его называли злейшим врагом, кровавым палачом, царским сатрапом и т. п.

Фельдмаршал, воспитанный на лучших традициях старой русской армии, уважал чуждые ему идеи противника. Он запретил в листовках и радиопередачах унижать и оскорблять советских маршалов и командармов, хотя они и были агрессорами.

Маннергейм, отмечая стойкость и мужество своих солдат и офицеров, не забывал сказать доброе слово о командирах и бойцах Красной армии.

Весной 1941 года, когда Европа была расколота на два воюющих лагеря, фельдмаршал Маннергейм, не получив ответа на свое личное письмо Сталину, соглашается с мнением финского правительства принять сторону сильнейшего, а ею в то время была Германия.

Однако это был дипломатический маневр Маннергейма, а не реальный военный блок, чтобы вернуть территории, захваченные в 1940 году Советским Союзом. Мало кто знает, что фельдмаршал устно, чтобы не узнали «союзники по блоку», 5 сентября 1941 года запретил авиации приближаться к Петербургу (в то время Ленинграду), а артиллерии вести по нему огонь, отказался пропустить через Финляндию гитлеровские войска, которые намеревались ударить по блокированному городу с севера.

Он, предельно осторожный человек, блестяще имитировал свое участие в войне с Советским Союзом, отказав немцам в штурме Ленинграда и операции на Мурманской железной дороге.

Маннергейм, бывший генерал русской армии, не один год деливший с ее солдатами и офицерами превратности двух тяжелых войн, старался всячески облегчить участь военнопленных. В марте 1942 года он принимает мудрое для военного времени решение — сделать их батраками на финских хуторах. «Кормежка была грубая, но сытная. Кашу с салом ели за одним столом с хозяином», — писал Евгений Войскунский (Октябрь. 1995. № 12). Его дополняет Студенцов: «Это многим из них спасло жизнь» (Нева. 1998. № 5). После финских хуторов возвратившихся на родину военнопленных ожидали острова ГУЛАГа.

Во время войны с Советским Союзом Финляндия была единственной страной — союзницей Германии, которая, по инициативе Маннергейма, не выдала нацистам евреев, — не только своих граждан, но и беженцев.

И вот целая глава из книги - очень интересная

Глава 5

ШТАБ-ОФИЦЕР ПО ОСОБЫМ ПОРУЧЕНИЯМ

19 сентября 1897 года поручик барон Маннергейм приехал на новое место своей службы. Придворная конюшенная часть была создана в 1891 году на базе Придворной конюшенной конторы. Она заведовала всеми лошадьми, экипажами и конюшнями Министерства Императорского двора в столице и Царском Селе.

Конюшенная часть всегда славилась своими великолепными лошадьми. Некоторые из них стали моделями для известных скульпторов и художников.

В 1897 году Придворная конюшенная часть была большим полувоенным подразделением, имея в своем штате около двух тысяч военных и гражданских чинов. Поручику Маннергейму установили должностной оклад в 300 рублей в месяц, состоящий из основной зарплаты, столовых и разъездных денег, обеспечили личный выезд с кучером. Кроме того, вскоре он должен был получить две казенные квартиры в столице и Царском Селе.

Основными обязанностями Маннергейма были выбор и покупка лошадей на конных заводах России и Западной Европы, координация работ с Главным управлением коннозаводства, контроль за исполнением приказов управляющего и многое другое.

На следующий день после представления исполняющему обязанности управляющего, штатскому генералу Николаю Клокачеву, Маннергейм вместе с ним отправился в длительную командировку в Вену, Будапешт, Потсдам и Ганновер. Для Густава начались сумасшедшие дни, все было ново и незнакомо. Долго приходилось искать информацию о продаже лошадей, выбирать и покупать их, нанимать проводников, искать помещения для временного содержания лошадей, а также готовить их для отправки в Петербург. Кроме того, возник вопрос с пошлиной и ветеринаром.

Вернувшись в столицу и оформив все документы и счета, Густав приступил к исполнению своих прямых обязанностей штаб-офицера по особым поручениям.

31 октября 1897 года поручика барона Густава Маннергейма принял управляющий Придворной конюшенной частью генерал Артур Гринвальд. Он детально познакомил своего помощника с его будущей работой, предложил внимательно познакомиться с обстановкой в конюшенной части и написать справку со своими выводами и заключениями.

То, с чем встретился Маннергейм в процессе его знакомства с подразделениями конюшенной части, его просто ошеломило. Он попал в среду с чуждым ему, строевому офицеру, психологическим климатом, где отношения строились по каким-то скрытым для посторонних глаз законам. Например, кучер царя Василий Дроздов, который жил в седьмом корпусе конюшенной части, обращался с офицерами, как со своими подчиненными. Так же вели себя кучера великих князей и других сановников.

Разболтанность, разгильдяйство, пьянство на работе, плохое содержание лошадей, даже дорогих арабских скакунов, аварийное состояние некоторых дворцовых карет и многое другое — вот что увидел здесь Маннергейм. Справка штабс-офицера произвела эффект разорвавшейся бомбы, по результатам которой генерал Гринвальд твердой рукой стал наводить жесткий порядок, не останавливаясь даже перед увольнением сановных бездельников, десятками лет сидевших на своих местах.

Видя стремление своего помощника к активной деятельности, управляющий постоянно поручал ему разнообразные временные заведования, когда командиры подразделений конюшенной части уходили в отпуск. Густав особенно любил конюшню молодых лошадей на Елагином острове, расположенную между Средней и Большой Невками. Он был великолепным наездником, который умел возбуждать у солдат и вольнонаемных работников конюшни интерес к лошадям и спортивную страстность.

В конце ноября 1897 года управляющий поручает своему помощнику оказать содействие известному русскому художнику Валентину Серову в выборе лошадей, необходимых для его эскизов.

Густав с присущим ему тактом и вниманием относился к просьбам и желаниям художника. Он сам выводил лошадей и всесторонне демонстрировал их достоинства, обращая внимание художника на их великолепные пропорции. Густав Маннергейм был наделен богатой творческой фантазией.

О том, что в нем «скрыт художник», сказали три известных живописца — Н. Сверчков, В. Серов и А. Галлен-Каллела. Эти качества, кстати, заметил в своем помощнике и генерал Гринвальд, постоянно поручая ему выбор лошадей, которых Николай II дарил своим высокопоставленным гостям.

28 января 1898 года барон Александр Штиглиц пригласил поручика Маннергейма, который постоянно оказывал помощь ученикам его рисовального училища, на открытие выставки финских художников. Маннергейм был восхищен картиной 33-летнего художника Акселя Галлен-Каллела «Мать Лемминкяйнена», которая оставила в его памяти глубокий след.

С 27 марта по 10 апреля Маннергейм был членом судейской коллегии Михайловского манежа, а затем уехал в длительную командировку на российские конные заводы.

Успешно выполнив задание генерала Гринвальда по подбору лошадей для драгунского полка, Маннергейм сразу принял участие в работах по подготовке Всероссийской конной выставки в Петербурге. Несмотря на большую нагрузку, Густав нашел время, чтобы 25 мая побывать на праздновании 75-летия родного Николаевского кавалерийского училища.

Начиная с 29 мая Густав все дни проводит на конной выставке, где были представлены 404 лошади, среди которых 57 были из Великого княжества Финляндского.

В начале июня в управлении коннозаводства состоялось знакомство поручика Маннергейма с полковником Брусиловым. 46-летний Брусилов, небольшого роста, сухой и стройный, казался мальчишкой перед очень высоким поручиком. В короткой беседе Густав выразил свое восхищение статьями полковника в «Военном сборнике».

Вскоре у Густава произошла большая неприятность. При вольтижировке финская призовая лошадь упала, подмяв под себя ногу поручика. Это был первый перелом костей у Маннергейма, которых в течение жизни было 14. Все лето Густав, когда кость ноги срослась, занимался бумажной работой, связанной с передачей и отправкой лошадей, контролем за выездкой лошадей для великих князей.

17 сентября Маннергейм с семьей получил казенную квартиру № 18 на втором этаже первого корпуса конюшенной части с телефоном № 1273. Окна квартиры, куда семья переехала 22 сентября, смотрели на леса строящегося храма Спаса на Крови.

15 ноября 1898 года управляющий командирует Густава в Германию для покупки лошадей. Сначала, минуя Берлин, поручик направился в Ганновер, где оформил сделку на партию лошадей для кирасиров. Далее путь лежал в Берлин, где во время осмотра молодых коней трехлетняя кобыла копытом раздробила коленную чашечку Густава.

Маннергейм был доставлен в лучшую клинику Берлина к профессору Эрнсту Бергману (1836–1907). Это был знаменитый хирург и клиницист, выпускник Тартуского университета. Во время Русско-турецкой войны 1877 года Бергман был хирургом-консультантом русской Дунайской армии. Оставив Россию, он практиковал в Германии.

Профессор сшил коленную чашечку Маннергейма серебряной проволокой. Немцы не выставили счета за операцию и пребывание Густава в больнице.

Больше месяца Маннергейм не вставал с постели и только в середине января 1899 года с помощью костылей начал ходить. Помимо страшных болей в колене, Густава мучила мысль, что он не сможет принять участие в 100-летнем юбилее своего родного Кавалергардского полка, который отмечался 11 января 1899 года.

К торжествам уже были подготовлены памятная медаль и жетон. Началось составление четырехтомного издания биографий кавалергардов за 1724–1908 годы. В день юбилея в Михайловском манеже состоялись парад полка, вручение нового знамени, затем завтрак для офицеров в Аничковом дворце.

Друзья-кавалергарды и офицеры конюшенной части не забыли Густава. В день юбилея он получил несколько телеграмм из Петербурга, в том числе от вдовствующей императрицы — шефа полка. Кайзер Германии прислал ему цветы. А 12 февраля поручик барон Маннергейм с женой был приглашен на обед в императорский дворец на Оперной площади Берлина. Густаву не понравилось, как держал себя Вильгельм II, который своими неожиданными вопросами не давал гостям даже прикоснуться к блюдам. В нем не было того аристократического благородства и достоинства, которые воспитывала в Маннергейме русская придворная среда. Германский император был похож на пожилого фельдфебеля, лишенного элементарного такта и обаяния.

Когда Густав с женой вернулись в Петербург, колено вновь напомнило о себе. Боли усиливались, и лечение в госпитале дворцового ведомства результатов не давало. После исследования рентгеном врач Владимир Ульрих рекомендовал пациенту поехать на грязи в Эстонию.

Получив по болезни двухмесячный отпуск, Густав 22 июня отправился не на остров Сааремаа, куда поначалу собирался, а на знаменитый грязевой курорт Гапсаль (ныне Хаапсалу), где великолепно провел время со своей «дамой сердца» графиней Шуваловой и попутно Высочайшим приказом по военному ведомству произведен в штабс-ротмистры.

12 августа Маннергейм вернулся в столицу России и приступил к работе, которая была весьма разнообразной — от покупки лошадей до продажи навоза для усадьбы фрейлины Васильчиковой.

Январь 1900 года штабс-ротмистр Маннергейм провел на столичном полигоне, где шли секретные испытания бронированных карет для лиц императорской фамилии. Испытания были неудачными. От тяжести брони ломались колеса, при взрыве фугасов даже небольшой мощности кареты опрокидывались. Маннергейм предложил использовать пневмошины, но председатель комиссии «забыл» включить в акт это мнение.

12 апреля 1900 года генерал Гринвальд вручил Густаву его первую русскую награду — орден Святой Анны 3-й степени. Генерал, встречаясь со своим помощником, видел, что его травма постоянно напоминает о себе и штабс-ротмистру трудно ходить даже с палочкой. Управляющий, зная, как Густав аккуратно, грамотно и логически точно готовит деловые документы, 24 мая 1900 года предложил ему временно возглавить канцелярию конюшенной части.

Маннергейм попал в сложное положение, так как ему пришлось «командовать» женами офицеров конюшенной части, которые работали в канцелярии. Как в этой ситуации найти правильную линию поведения?

Помогли кавалергардский светский опыт и умение очаровывать женщин. Правда, через «очарование» Маннергейм быстро перешел к порядку и жесткой дисциплине труда. Одна из его бывших подчиненных, закончившая свои дни в Париже, писала в своем дневнике: «Барон Маннергейм очень зримо в нескольких словах показывал наши ошибки, воздерживаясь от личной критики. Он как бы незримо направлял нашу деятельность. Был всегда любезен, но мог резко прервать разговор, когда наши слова не совпадали с реальностью… Он первый из наших бывших начальников быстро нашел „корень зла“ — отсутствие механизации нашего труда. Быстро появились новые пишущие машинки и копировальные аппараты…» Работу канцелярии конюшенной части кавалерист Маннергейм организовал образцово, что особо отметил генерал Гринвальд в своем приказе, назначая его на ответственную должность заведующего упряжным отделением. Это было ведущее подразделение, которое находилось на особом контроле у министра Двора графа Фредерикса. Генерал Гринвальд много раз выслушивал язвительные замечания графа: «Дорогой барон, вы, по-видимому, начали заведовать только лошадьми, забывая о людях. Вчера один ваш болван, подавая мне карету, разбил на ней фонарь».

80-летний граф Фредерикс, живший после 1917 года в своем имении около Выборга, как только видел в финских газетах портрет Маннергейма, кричал своему слуге: «Смотри, смотри, Степан, этого генерала я знал, он был главным в моих дворцовых конюшнях!»

Вступив в должность заведующего, Густав начал наводить порядок. Он был пунктуален, но предсказать его настроение было невозможно. От его проницательности не могли укрыться даже малейшие промахи подчиненных. Маннергейм воспринимал людей не самих по себе, а как комплекс мыслей, идей и способностей. Конюшни, каретники и подсобные помещения быстро приобрели ухоженный вид. Школа кучеров получила новые классные помещения. Кузнецы, написавшие жалобу на Густава, который обвинил их в плохой ковке лошадей, открыли рты, когда штабс-ротмистр, «белоручка», по их мнению, лично показал, как надо ковать лошадь, не забывая, что не только люди, но и животные боятся боли. Отложив инструмент, Густав предупредил кузнецов, что теперь он лично будет проверять их работу. Вместе со своими офицерами Маннергейм перестроил всю службу заказа карет, сам переделал учебные планы школы кучеров и привлек в качестве преподавателей опытных специалистов, щедро оплачивая их учебные часы. Понимая, что с вольнонаемными высокой дисциплины труда не добиться, предложил управляющему брать на вакантные места запасных унтер-офицеров гвардейских кавалерийских полков, что и было сделано. Правда, тут случилась большая неприятность. Фельдфебель запаса, принятый в упряжное отделение, оказался главарем банды, грабившей почтовые отделения и вагоны.

1900 год был годом сплошных семейных конфликтов четы Маннергеймов. Мелкие стычки и постоянные взаимные обвинения дополнялись сценами ревности жены. Основанием такого поведения Анастасии были две женщины, которыми увлекался любвеобильный Густав, — графиня Елизавета Шувалова и артистка Вера Шувалова. Кому из этих двух женщин Густав отдавал предпочтение — сказать трудно, но его любила только графиня. Взаимоотношения супругов отрицательно сказались на дочерях, особенно на старшей, Анастасии, которая в 22 года ушла в монастырь. Младшая дочь Софья жила в Париже, окруженная сворой собак и кошек. Умерла 8 февраля 1963 года в страшной нищете. Денег не было даже на отдельный могильный крест.

В начале февраля 1901 года Маннергейм направляется в длительную зарубежную командировку, сначала в Лондон на конную выставку, затем в Германию на конные заводы братьев Оппенгеймер.

Вернувшись в Петербург, Густав начал заниматься оборудованием дежурной комнаты в конском лазарете, успевая в воскресные дни бывать на скачках в Михайловском манеже, к своему сожалению, только как зритель. Почти весь май Маннергейм жил в Царском Селе, где наводил порядок в пенсионной конюшне.

Несколько раз в неделю приезжая в столицу, Густав, минуя дом, отправлялся на Коломяжский ипподром, а потом на Новодеревенскую набережную к Дмитрию Полякову в его роскошный сад «Аркадия». Не забывал штабс-ротмистр и «Дачу Эрнеста» на Каменноостровском проспекте.

Анастасия, встречая по утрам неожиданно появлявшегося мужа, поняла, что дальше совместной жизни не будет, и принимает решение активно воздействовать на Густава. Этому помог удачный случай. Когда было продано имение Успенское, друг Маннергейма барон Гойнинген-Гюне, зная ситуацию в его семье, предложил им купить имение в его родной Курляндии, ярко расписав тамошние красоты. Маннергейм, несмотря на «разгульную жизнь», загорелся этой идеей. Он съездил в Либаву, затем в Априккен, где познакомился с имением. Не доверяя мужу деньги, Анастасия сама выезжала в Либаву, где подписала купчую на имение и оформила все финансовые дела.

В начале августа Маннергеймы с прислугой и домашним скарбом выехали в Априккен. Это была последняя в российской жизни Маннергейма семейная поездка на отдых.

Разместившись в старинном помещичьем доме, построенном в 1765 году, Густав развил бурную деятельность. Такой активности от мужа Анастасия не ожидала и начала верить, что теперь все изменится к лучшему. Однако все начинания барона: и рыбоводство (в новых прудах все рыбы погибли), и «молочная кампания», — потерпели фиаско, и вскоре семья вернулась в Петербург.

В столице Маннергейм продолжал «куролесить». Он не только возвращался домой под утро, но по нескольку дней отсутствовал, объясняя это командировками в Царское Село и другие города Петербургской губернии. Анастасия начала быстро действовать. Подруга определила ее на курсы медицинских сестер общины святого Георгия и после их окончания включила в отряд Красного Креста, который уезжал на Дальний Восток, где в Китае шло знаменитое боксерское восстание.

В начале сентября 1901 года, воспользовавшись тем, что муж находился в длительной командировке на Ново-Александровском конном заводе, баронесса Маннергейм в составе санитарного отряда уезжает в Хабаровск, затем в Харбин и Цицикар.

В октябре 1901 года штабс-ротмистр барон Маннергейм избирается 80-м действительным членом общества Императорских рысистых бегов на Семеновском плацу. Его сразу сделали членом судейской комиссии, а великий князь Дмитрий Константинович по предложению генерала Гринвальда включил Густава в состав экспертов по высокопородным лошадям государственного коннозаводства.

Часто бывая на скачках, Густав неожиданно знакомится со сводным братом своей жены Александром Араповым, судьба которого оказалась весьма трагичной. Лошади приносили Александру большие прибыли, шальные деньги сделали его алкоголиком и в 44 года свели в могилу.

В феврале 1902 года баронесса Маннергейм вернулась в столицу. Ее рассказы о пережитом на Дальнем Востоке и особенно медаль «За поход в Китай 1900–1901 гг.» произвели на Густава сильное впечатление. Густав неожиданно становится идеальным мужем, которого вдруг почему-то заинтересовали все домашние мелочи.

16 марта начальник офицерской кавалерийской школы генерал Брусилов включает Маннергейма в состав участников конных соревнований, которые в присутствии великого князя Николая Николаевича будут проходить в школе. Блестяще выполнив фигуры высшей верховой езды, Густав получает золотой жетон и благодарность великого князя. В тот же день на обеде в честь победителей состоялась беседа Маннергейма с Брусиловым, в ходе которой штабс-ротмистр выразил свое желание служить в школе. Это было связано с тем, что служба в конюшенной части стала тяготить Густава своей «бумажной» работой. Брусилов дал согласие, однако из-за отсутствия штатных мест было решено прикомандировать штабс-ротмистра Маннергейма к офицерской кавалерийской школе, но с условием, чтобы до вступления в штат он продолжил службу в конюшенной части.

В начале мая в столице началась эпидемия оспы и брюшного тифа. Архитектор А. Парланд обратился к Гринвальду с просьбой оказать помощь строителям храма Спаса на Крови в хлорировании питьевой воды и соблюдении личной гигиены. Эта работа была поручена Густаву, который, как вспоминали его сослуживцы, предпринял драконовские меры по очистке воды. Он подготовил группу солдат-санитаров, которые придирчиво следили за тем, моют ли рабочие руки перед едой, из чего пьют воду и т. п.

Несмотря на эпидемию, жизнь столицы России шла своим чередом, и, как обычно, в конце мая начался скаковой сезон, который Густав пропустить не мог. Перед первым заездом граф Муравьев знакомит Маннергейма с восходящей звездой русского балета Тамарой Карсавиной. Расстались они друзьями. В дальнейшем их знакомство продолжилось. Густав бывал в доме балерины на Крюковом канале, 6. Позднее они встречались в Англии и Франции.

Свой очередной отпуск Маннергейм провел в Финляндии, а его жена с сестрой были в имении Александровское, где, познакомившись с положением дел и финансовыми документами, решили его продать. 20 декабря 1902 года Маннергейм стал ротмистром.

Новый, 1903 год изменений в семейную жизнь Маннергейма не внес. Нормализовать отношения с женой не удалось. Супруги стали жить, как чужие люди, разделив квартиру на Конюшенной площади на две половины. Слуги и денщик не знали, как вести себя с господами, которые не разговаривают друг с другом, но по утрам вежливо здороваются. Баронесса Маннергейм закрывает свои счета в русских банках и переводит деньги в Париж. Ничего не говоря мужу, Анастасия наносит прощальные визиты, забирает все документы на имение Априккен и с дочерьми уезжает во Францию. Сначала на Лазурный Берег, затем, в апреле 1904 года, в Париж.

Густав остается без имений. Нужно было думать, как жить дальше на одно офицерское жалованье, как платить долги, сумма которых угрожающе росла.

К семейным невзгодам Густава прибавились и родственные. Старший брат участвует в борьбе за изменение законов Финляндии. Его высылают в Швецию. Вскоре и другой брат Густава с семьей покидает страну.

На торжественном ритуале у памятника Петру I, в день празднования 200-летия Санкт-Петербурга, Маннергейм узнает, что долгожданный приказ о прикомандировании его к офицерской кавалерийской школе подписан. Переложив свои обязанности на старшего конюшенного офицера Александра Тургенева, Маннергейм уезжает в Красное Село, где готовит своих лошадей к парфорсным охотам (от «парфорс» — колючий ошейник для охотничьих и служебных собак).

Эти охоты создал А. А. Брусилов, чтобы воспитывать смелых полевых ездоков. Они имели два вида: по искусственному следу с собаками и по живому зверю. Особо сложна была вторая охота, так как действия зверя, которого преследовали собаки, были непредсказуемы.

Начиная с раннего утра в Красном Селе ротмистр упорно тренировал своих лошадей легко переносить его через препятствия из твердой как камень земли, которые офицеры называли «гробами».

В начале августа, приехав в селение Поставы Виленской губернии, Маннергейм был включен в группу офицеров Генерального штаба, вместе с которыми должен был участвовать в охотах. Его новые коллеги с нескрываемой злобой готовились к охотам, проклиная начальника «лошадиной академии» — генерала Брусилова. Многие из них не перенесли испытаний охотами и раньше срока ушли в отставку. Суровые требования офицерской школы создавали настоящих кавалеристов, а не людей, склонных к покою.

На первую охоту с особо резвыми собаками выехал сам генерал Брусилов. Впереди всадников шла большая стая собак, которая, дойдя до следа и почуяв запах зверя, резво бросилась вперед. Всадники галопом следовали за ними, преодолевая изгородки, канавы, болотистые низины, лес, не разбирая пути и не упуская собак.

Великолепно владея методом скачек с препятствиями, Брусилов и Маннергейм первыми пришли к финишу, а затем помогали незадачливым офицерам, вылетевшим из седла, подниматься с земли и ловить их лошадей.

Одна из сентябрьских охот по живому зверю чуть не окончилась для Густава плачевно. Его лошадь споткнулась о корягу и упала. Ротмистр, перелетев через ее голову, повредил себе шею и спину. После этого две недели пришлось пролежать в лазарете.

Вернувшись в столицу, Маннергейм начал проводить занятия с курсантами школы по выездке молодых лошадей. Его как нового преподавателя предельно загрузили работой, и только вторая половина дня в четверг, вечер в субботу и воскресенье были свободными. Густав писал брату: «У меня часто такое тяжелое и подавленное настроение, что мне с великим трудом приходится заставить себя продолжать жить». Офицерского жалованья ни на что не хватало. Долги, особенно карточные, постоянно росли.

Вернувшись в сентябре в столицу, Густав привел в порядок документы упряжного отделения и распрощался с конюшенной частью.

Теперь он каждый день в 8 часов утра отправлялся на Шпалерную улицу в старые Аракчеевские казармы, где находилась офицерская кавалерийская школа.

Генерал Брусилов назначил ротмистра помощником знаменитого наездника Джеймса Филиса. Густав хорошо знал француза, когда тот был консультантом в конюшенной части. Маннергейм был горячим поклонником системы выездки лошадей Филиса и вместе с ним вводил ее в практику офицерской школы.

Новый, 1904 год отмечался 15 января большим балом в Зимнем дворце, на который был приглашен ротмистр барон Маннергейм.

Никто не предполагал, что бал этот окажется последним в период царствования Романовых. Не прошло и двух недель, как Маннергейму пришлось присутствовать на торжестве иного характера — официальном объявлении 27 января 1904 года Николаем II войны с Японией. Маннергейм писал в своем дневнике: «Желание принять участие в войне появилось сразу, как только она разразилась, я долго раздумывал, прежде чем принять решение…»

Однако гвардейские части на фронт не отправлялись, продолжая выполнять в столице свою повседневную службу. Проходили смотры и парады, а также лагерные сборы с учениями и маневрами.

И для Густава жизнь шла своим чередом. В конце февраля он передал дела упряжного отделения полковнику Каменеву. В апреле ротмистр был награжден сразу двумя иностранными орденами.

Лето 1904 года ротмистр Маннергейм провел в Красном Селе, где получил свой четвертый в России иностранный орден — офицерский крест греческого ордена Спасителя.


 
...и всё бы ничего, читается интересно, но автора подводят исторические "мелочи"... навскидку:

Маннергейм уезжает в Красное Село, где готовит своих лошадей к парфорсным охотам (от «парфорс» — колючий ошейник для охотничьих и служебных собак)
Что за?.. "par force" означает "силой", то есть зверя травят до его полного изнеможения, какой ошейник, что за лажа?

Во время войны с Советским Союзом Финляндия была единственной страной — союзницей Германии, которая, по инициативе Маннергейма, не выдала нацистам евреев, — не только своих граждан, но и беженцев.
Не единственной: так же вели себя как минимум испанец Франко и венгр Хорти.)

Однако гвардейские части на фронт не отправлялись
Это называется - детский лепет на лужайке: например, экипаж русского эскадренного броненосца "Император Александр III" погиб при Цусиме весь до единого человека - а личный состав этого корабля принадлежал к Гвардейскому экипажу.

"Знаменитый наездник Джеймс Филлис" - тоже хорошо... :rolleyes: Не говоря о том, что Филлис всю дорогу))) был всё-таки британцем, а не французом, хоть и писал по-французски...

И т. д., и т. п...

И да, ещё: лично я воспринимаю питерскую мемориальную доску совершенно спокойно))), но всё-таки должен сказать, что советские военнопленные содержались не столь шоколадно, как написано в книжке, что цитируется выше; почитайте вот это неплохое исследование:

http://coollib.com/b/245660/read
 
Последнее редактирование:
Да это все понятно, книги оно на то и книги, что автор несет что-то от себя. Но много интересного можно почерпнуть.
Думаю Маннергейм - это был холодный взвешенный практический ум, все таки шведская кровь. Но сколько таких "русских" вписано в историю России как истинно русских людей. И это здорово.
Меня несколько удивила крайне негативная реакция некоторых на установку памятной доски. Мне кажется несколько однобокий подход. Что касается войны - то пострадали, как обычно мирные жители больше всех. У меня есть дача в садоводстве на Карельском перешейке - бывшая финская территория. Когда там появились первые посетители из Ленинграда (в 60--х) - дома стояли со всей обстановкой. Людей выселили за считанные часы с их родины. Места, где они собирали тяжеленные булыжники с полей, отвоевывали пахотные земли, ухаживали за лесом. Сейчас в этих местах вереница садовых участков и такое же количество мусорных куч. Вырубленный лес и запущенные заросшие поля. На той части, что ближе к Ладоге. В стороне Выборга все получше.
Конечно то, что границу отодвинули спасло позже Ленинград.
Во всем этом нет никакой справедливости, только ужасы войны, как это всегда было. Те, кто любит "играть в солдатиков" обычно не собираются на поле боя.

Вот еще нашла интересную деталь

6.jpg


А это табличка, увековечившая память о лошади известного финского маршала Карла Густава Эмиля Маннергейма, которая жила в конюшне, некогда располагавшейся в этом здании.
корпуса миккельского кампуса расположены в бывших конюшнях
 
Последнее редактирование:
Да это все понятно, книги оно на то и книги, что автор несет что-то от себя.
В таких книжках нести надо думаючи, нет? всё-таки серия ЖЗЛ к чему-то обязывает, прежде всего - к историч. грамотности и к тщательной редактуре и корректуре.

Что касается войны - то пострадали, как обычно мирные жители больше всех.
С советской стороны и чисто военные потери были неимоверны, впрочем, и с финской - не малы.

Конечно то, что границу отодвинули спасло позже Ленинград.
Так ли? Блокада была кошмаром наяву, назвать её спасением Ленинграда лично я не могу, да ведь и само намерение отодвинуть границу - как раз и вызвало первую советско-финскую со всеми её ужасами...
 
Ну, как нам рассказывали, Гитлер собирался уничтожить город. Что там было и чем бы все кончилось - теперь только в романах с альтернативной историей можно почитать. Нам этого не понять. Люди были другими, время было другое.
Да, ЖЗЛ вроде серьезные книги предлагает, хотя последнее время более литературные, менее научные. Ну по любому судить по информации почерпнутой из одного источника нормальный читатель, а уж тем более историк или другой специалист, не будет. Это опять же - архивы, архивы.

Посмеялась - трактовка Щелкунчика американцами. Балет)
1m6MsJa8vMA.jpg


5Nzu6iAxtkE.jpg


Щелкунчик, бостонский театр балета
 
13494894_725527060920002_7648949821631411661_n.jpg


Pic 1. This is Goloso, a Cartujano Stallion during the May Clinic in Germany. Goloso needed to learn to breath and use his body and back better as he was in an accident as a four year old, took a year to rehab and came back to work with some balance and behavioral challenges.

This is towards the middle of the session and he has begun to relax and not launch himself forward with his back dropped and neck tense but he still is a bit too adrenaline filled.

Manolo uses a thin bamboo on the shoulder, parallel to the neck, on the chest to slow him down without having to pull him back harshly. He also used different figures for the same purpose. What is interesting in looking at his photos is that his long braids moved differently as his tension dissipated. He is quite a horse!

Pic 2. This is Goloso, a Cartujano Stallion during the May Clinic in Germany. Goloso needed to learn to breath and use his body and back better as he was in an accident as a four year old, took a year to rehab and came back to work with some balance and behavioral challenges.
This is towards the middle to end of the session and he has begun to relax and not launch himself forward with his back dropped and neck tense. The adrenaline rush is fading progressively and he is becoming softer.
Manolo uses a thin bamboo on the shoulder, parallel to the neck, on the chest to slow him down without having to pull him back harshly. He also used different figures for the same purpose. What is interesting in looking at his photos is that his long braids moved differently as his tension dissipated. He is quite a horse!
 
13419064_1019293538154436_8988006156261504364_n.jpg



Dr Kerry Ridgway, Equine Therapeutic Options
Feet or Hooves: the Fascial Connection

Движение - основа жизни.
Ноги начинаются с копыт) или со ступней, от множества мышц, которые находятся или связаны с этим участком - потенциал которых огромен и мы его не используем полностью, особенно современные люди - используя обувь. Большинство современной обуви более узкая, чем ступни. Тоже самое можно сказать и о подковах.
Далее про тест, надо будет попробовать.
Ask a friend to do a forward bend or “Uttasana” as it is called in yoga practice, and evaluate their range of movement. Most people will have difficulties touching their toes. Now, ask them to slowly and firmly roll their plantar fascia with a tennis or golf ball for one minute on each foot. Re-test the forward bend. For most people, you will find at least a moderate to a profound increase in the range of their forward bend and relief of the tightness in the posterior line of the body, from hamstring to lumbar spine to neck. How is this possible?
The answer can only be found within the fascial system. In this case, the tennis ball underfoot massage has released the superficial fascial back line (as identified by Tom Meyers in his book, Anatomy Trains).
Ступня включает 33 суставов и до 7 000 нервов не считая фасции - здесь в шесть или десять раз больше нервных рецепторов чем в мышцах.
Все это работает, когда мы ходим босиком по различной поверхности.
Проприоцерпция ступней или копыт основной фактор для правильного движения. Обувь нарушает способность организма контролировать равновесие и спасаться от травм (вывихи, растяжения в ногах)

Лошади страдают от похожих проблем. Человек держит их на возможно лучших поверхностях - ухоженных паддоках, в конюшнях, работает на максимально хороших грунтах. Часто можно наблюдать еще и неподходящую лошади ковку. Однако если копыта плохо расчищены то здесь также можно увидеть те же проблемы, что и у кованных лошадей.
Некоторых травм и проблем с ногами можно было бы избежат, если лошадь лучше контролирует свое тело.
В ответ на стресс, особенно повторяющийся, физическое усилие - у лошади появляется мышечная скованность и нарушения работы фасции
 
Последнее редактирование:
Интересно, после принятия закона (24 июня) у кого-то еще останутся конюхи нелегалы?
Сильнее всего ужесточили наказание в статье «Организация незаконной миграции». Теперь за помощь нелегальным мигрантам во въезде и пребывании в стране нельзя присудить штраф или исправительные работы – только тюремный срок до пяти лет. В судебной практике по этой статье есть случаи спланированной подделки бланков миграционных карт, но есть и бытовые. Так, в 2012 году суд в Кемеровской области приговорил женщину к полугоду исправительных работ условно за то, что она сожительствовала с иностранцем, который нарушил срок пребывания в России. С точки зрения суда она обеспечивала мигранта «денежными средствами, продуктами питания и иными средствами, необходимыми для дальнейшего незаконного пребывания на территории Российской Федерации».
 
Да, я вот хочу перевести вкратце, когда время будет, думаете не стоит того?
 
Интересный девайс


Вот еще статья на эту тему интересная

Most of the musculoskeletal issues (including lameness) that vet-erinarians treat every day in their practice have their roots in the issue of crookedness. From a training standpoint, crookedness unaddressed, leads to horses with un-pure gaits, straightness, suppleness, bend and balance issues. This can translate into lowered performance and career-interrupting or ending lame-nesses.

Что такое фасция

09.jpg
 
Последнее редактирование:
Работа с фасциями очень интересна, но... но дал бы Бог, чтобы владельцы освоили хотя бы самый элементарный массаж поверхностных скелетных мышц лошади. Вовсе не лечебный, а самый элементарный - но освоили, а не нахватались по верхам...
А то вот сейчас в моде миофасциальный релиз, завтра войдёт в моду что-то ещё, но глубоких знаний и умений у большинства как не было, так и не будет, а будет лишь слепая вера в золотые руки волшебников.
 
Сверху